Дэн Сяопин

Особенно поражает Шанхай. Этот суперсовременный город, яркий, деловой, энергичный, бурлит с утра до глубокой ночи. Дорогие магазины всех зарубежных фирм, от Версаче до Мэйсис, выстроившиеся вдоль главных торговых артерий, Наньцзин лу и Хуайхай лу, полны народа. Старые френчи Мао и Дэна давно вышли из моды, все хотят одеваться красиво, по-западному. Женщины покупают дорогую косметику, яркие платья, изящные шляпки. А на другом берегу Хуанпу, в деловом квартале Пудун, тысячи бизнесменов «делают деньги». Здесь расположены филиалы крупнейших иностранных компаний, штаб-квартира «Сони» и множество китайских фирм. С понедельника по пятницу Пудун — китайская Уолл-стрит, зато в выходные он вымирает. Опустевшие небоскребы безмолвно жмутся друг к другу, и только туристы иногда нарушают тишину квартала.

Из окна моего гостиничного номера на двадцатом этаже весь Шанхай как на ладони. За водной гладью Хуанпу — притихшая громада Пудуна, а здесь, в даунтауне, жизнь, похоже, начинает пульсировать все быстрее. В европейском квартале поблизости от Хуайхай лу иностранные кафе и ресторанчики заполнены молодежью. Юноши и девушки пьют кофе, едят мороженое, они рады жизни. К шести вечера небо темнеет и город заливает многоцветье рекламы. «Макдоналдс» и «Кока-Кола», «Вольво» и «Панасоник». Разноцветные огни манят выйти на улицу.

Я брожу по ярким проспектам, смотрю на счастливую молодежь и невольно вспоминаю Гонконг. Такой же живой и яркий, как Шанхай. С не менее красивыми и влюбленными в жизнь молодыми людьми. И думаю о том, как четыре года назад, 4 июня 2009-го, гонконгская молодежь вышла на улицы почтить память павших защитников площади Тяньаньмэнь. Десятки тысяч людей заполнили улицы и площади, выражая свою скорбь и гнев. Ни в одном другом городе Китайской Народной Республики ничего подобного не произошло.

И дело тут не столько в страхе перед всесильным авторитарным режимом. В Китае действительно мало кто помнит о тяньаньмэньской трагедии. Дэн дал людям «хлеба и зрелищ», а также реальный шанс разбогатеть. И победил. Нынешние Шанхай, Пудун и Пекин, наполненные счастливыми молодыми людьми, — лучшие памятники этому человеку. «Социализм с китайской спецификой» оказался жизнеспособным.

Так, может быть, и нам надо было идти по такому пути, а гласность, воля и права человека в России — всего лишь мираж? Возможно, и так. Тем более что Дэн, например, до конца жизни называл Горбачева одним словом: «Глупец»¹.

Но всё, увы, не так просто. Россия — не Китай, мы другие, а потому и пойти могли только своим путем. Да, было бы хорошо, начав, как и Дэн, перестройку с раскрепощения сознания, тут же перейти к разделу земли, как в Китае. Но ведь русские крестьяне сами этого не желали. От голода в колхозах они не умирали, на подсобных участках выращивали всё, что хотели, — и для себя, и на рынок, дома держали птицу и домашний скот, к тому же из колхоза тащили, кто сколько мог. В КНР же все было по-другому. Там, как мы видели, аграрная реформа началась снизу, и Дэн поддержал ее только через полтора года.

А могли ли мы создать особые экономические районы, даже при желании руководства? Проблематично. Ведь в китайские ОЭР деньги вкладывали в первую очередь хуацяо, то есть китайцы, живущие за границей. Их отношение к социалистической родине — совершенно иное, нежели у русских эмигрантов любой волны. Сознание китайцев — клановое, для них родина — не только объект патриотических чувств, но и конкретное воплощение семьи. Поэтому инвестировать в экономику КНР — значит для хуацяо помогать и стране, и своей патронимии. Вот на их-то деньги и выросли Шэньчжэнь, Чжухай и другие ОЭР.

А готовы мы были работать в начале перестройки, как простые китайцы в начале реформ, за гроши? Ведь в основе «китайского чуда» — исключительная дешевизна рабочей силы. Даже ко времени смерти Дэна средняя заработная плата китайского рабочего составляла всего 1/48 зарплаты в США или 1/20 на Тайване².

А разве не должны мы были расквитаться с прошлым? Причем до конца. Это китайцы могли оценить Мао по принципу 70 процентов хорошего к 30 процентам ошибочного, ведь у них, как, впрочем, и у японцев, вьетнамцев и многих других восточных народов, нет понятия «покаяние». Это для нас оно — великое христианское таинство, без которого нет прощения и очищения. А для жителей Поднебесной главное — не «потерять лицо».

Да, Дэну было гораздо легче, чем Горбачеву. Даже кадровые работники в Китае отличались от советских. Тиран Мао до конца своих дней держал ганьбу в узде. «Культурная революция» при всем кошмаре имела ведь и позитивную сторону: китайская номенклатура не была при Мао коррумпирована в такой же степени, как советская под занавес эпохи Брежнева. Именно разложившаяся советская номенклатура и развалила великую страну.

Нельзя недооценивать и фактор холодной войны. В начале перестройки, в 1985 году, мы тратили на оборону порядка 40 процентов бюджета, в то время как китайцы в 1978 году — 15 процентов³. И в то время как СССР оставался для США врагом номер один, Дэн ловко играл на противоречиях двух сверхдержав, используя американцев для развития экономики Китайской Народной Республики.

В общем, русская реальность диктовала свои реформы. И упрекать Михаила Горбачева в том, что он не стал нашим Дэн Сяопином, вряд ли имеет смысл. К тому же свобода для многих людей в России важнее любых материальных благ. Возможно, и многим китайцам когда-нибудь станет близка эта максима.

А пока большинство населения КНР разделяет официальную оценку Дэн Сяопина, данную ему Цзян Цзэминем: «Если бы не товарищ Дэн Сяопин, то не было бы у китайского народа нынешней новой жизни, не было бы у Китая сегодняшней новой обстановки реформ и открытости, прекрасных перспектив социалистической модернизации. Товарищ Дэн Сяопин — признанный всей нашей партией, армией и народами нашей страны выдающийся руководитель с высочайшим авторитетом, великий марксист, великий пролетарский революционер, политический и военный деятель, дипломат, закаленный борец за дело коммунизма, главный архитектор социалистических реформ, открытости и модернизации, создатель теории построения социализма с китайской спецификой»⁴.

За несколько лет до смерти Дэн как-то сказал, что никогда бы не согласился на издание своей биографии. Ведь «при написании биографии необходимо будет сказать не только о том, что сделано хорошего, но и о том, что сделано плохого и даже неправильного», — заметил он. А неправильного, по его собственным словам, он сделал немало, даже больше, чем Мао Цзэдун. Положительное и отрицательное в своей жизни Дэн сам сопоставил как 50 к 50⁵. Поэтому, наверное, и просил, хотя и тщетно, будущих вождей не называть его «великим марксистом».

Что ж, должно быть, он знал себя лучше, чем кто бы то ни было. И нам, по-видимому, стоит принять его самооценку. А то, что говорят между собой о Дэн Сяопине Маркс и Мао Цзэдун, они нам никогда не расскажут.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДЭН СЯОПИНА

1904, 22 августа — в деревне Яопин (Пайфан) волости Ванси (ныне — Сесин) административного округа Гуанъань провинции Сычуань в семье богатого землевладельца Дэн Вэньмина и его жены, урожденной Дань, родился сын Сяньшэн, в будущем Дэн Сяопин.

1919, сентябрь — поступает в чунцинскую подготовительную школу для желающих поехать на учебу и работу во Францию.

1920, 19 октября — прибывает во Францию, где в течение четырех с половиной лет учится, работает и занимается общественной деятельностью.

1921, 23–31 июля — в Шанхае и Цзясине проходит I съезд Коммунистической партии Китая (КПК).

1923, июнь — вступает в Европейское отделение Социалистического союза молодежи Китая и вскоре порывает с родителями.

1925, апрель — вступает в Европейское отделение Коммунистической партии Китая.

Июнь — избирается кандидатом в члены Исполкома Европейского отделения КПК.