Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка.

Стр. 202—203.

«После встречи с Ольгой Ивинской Лидия Леонидовна поняла, что в ее участии нет никакой необходимости, Ольга Всеволодовна была уверена в том, что теперь она будет распорядительницей наследных дел. Но в действительности ее положение было весьма ненадежно и угрожаемо, потому что Пастернак не оставил завещания и никого не назначил своим душеприказчиком, а доверенности теряли силу с его смертью».

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 867 (текст комментаторов Е.Б. Пастернака

и Е.В. Пастернак).

Наступил еще один «Август» – Август Второго Чемодана, Пастернака не было в живых, деньги за «Доктора Живаго» ему продолжали причитаться, и у него остались наследники. Ольга Всеволодовна больше не хотела бездны унижений.

«И выглядело это благородно – после смерти Б.Л. поддержать непризнанную вдову, которой отказано во всех наследственных правах на родине».

ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Легенды Потаповского переулка. Стр. 212.

Вдове отказал в признании Пастернак.

«Супруги Бенедетти <> явившись к нам <>, передали матери еще больший чемодан. <> Нашим изумленным взорам открылись толстенные пачки денег, скрепленные иностранными булавочками, уложенные тремя рядами в большом дорожном чемодане. <> Мать машинально переложила эти скрепленные пачки в сумки и чемоданчик, и мы распрощались. Дальше все помнится как в тумане. Мама поставила сумку под кровать, остальные пачки разнесла трем своим подругам. Часть – маленькую – мы дали Полине Егоровне (домработнице). Сыпались советы – купить загородный домик, поехать на курорт».

Там же. Стр. 213.

«16 августа мама купила пресловутый полированный шкаф. Ей хотелось заняться устройством дома, чтобы заполнить свой зиявший непривычной пустотой досуг, чтобы как-то употребить эти свалившиеся деньги». Свалившиеся деньги сдают в милицию, если совсем уж невдомек, кому они принадлежат на самом деле. Далее Ирочка говорит встревоженно: «Она все мечтала о памятнике на могиле (хороший памятник, хорошего скульптора, изготовленный в дар, был поставлен вовремя над могилой Пастернака). Но кто бы допустил ее тогда, когда были живы две законных жены, до хозяйничанья на могиле!»

Там же. Стр. 216.

«Я подавлен всей идущей кругом жизнью, полетом, огромным количеством честных людей, живущих как надо, как требуется временем, и только я один подозрителен сам себе, и не собираюсь исправиться, и буду чем дальше, тем все хуже…» (Письмо Пастернака от 21 февраля 1959 г.)

ИВИНСКАЯ О.В. Годы с Борисом Пастернаком.

В плену времени. Стр. 427.

Однако для него уже – круг разорвался.

«Когда Советский Союз уже прекратил свое существование, незадолго до смерти Ольги Ивинской, я встретился с ней в Москве. Она уже не поднималась с постели, однако водки и сигарет для этого долгого разговора было предостаточно. Потом она написала мне письмо о Фельтринелли, Пастернаке и о двух звездах, говорящих друг с другом, как в стихотворении Лермонтова».

ФЕЛЬТРИНЕЛЛИ К. Senior Service. Стр. 188.

Из-за того, что русские женщины после застолий пишут письма, которые напоминают иностранцам стихотворения Лермонтова, те всегда замечают, что и сколько русские женщины пьют. Маргерит Дюра под конец жизни, под восемьдесят лет, выпивала по нескольку бутылок вина в день, вид имела от этого не очень опрятный, Франсуаза Саган стаканами пила виски после заключения своего первого литературного контракта (который подписывал ее отец за ее малолетством) на издание своей первой триумфальной книги. Ей было восемнадцать лет. Никто не обращал на это большого внимания. Анна Ахматова выпивала несколько стопок водки – и это было уже хуже.

Ивинская много пила и получила разрушение личности по алкогольному типу: истерию, беспорядочные половые связи, потерю памяти… «Ольга Всеволодовна жаловалась, что совсем разрушилась память, ничего не помнит, смогла только сделать двадцатиминутную запись воспоминаний на магнитофоне, писал за нее совсем посторонний Пастернаку человек, заимствуя материалы, где придется» (МАСЛЕННИКОВА З.А. Борис Пастернак. Встречи. Стр. 328). Поэтому ей на пользу, по замечанию ее дочери, шли лагеря, где все-таки были ограничения.

Ольга Ивинская ушла из Пастернака бесследно, как уходит случайная любовница. Кто-то написал ей бесцветные, ни о чем мемуары, Ирочка – сама, более живо – с детским потребительским правом урвать все, что дарит сегодняшний день (мать, правда, поначалу строит далеко идущие планы и отсюда – тягостная глава, как девятилетнюю Ирочку готовят для произведения на Пастернака огромного впечатления – девочка! – даже заставляют учить его стихи).

«За рукописью ко мне пришел ее реальный автор, к сожалению, не запомнила ни его имени, ни фамилии. Это был маленький немолодой мужчина, кандидат, если не ошибаюсь, сельскохозяйственных наук, который собирал отовсюду разные материалы и писал книгу с тогдашних диссидентских позиций. Особенно это чувствовалось в очень политизированной главе „Поэт и царь“, где много места уделялось взаимоотношениям Пастернака и Сталина».

Там же. Стр. 329.

«Вскоре стало известно, что она вышла замуж за какого-то литератора. <> Вообще она спряталась и жила какой-то иной, новой жизнью».

Там же. Стр. 327.

Что же стало дальше? По счастью, годы наказания – не Пастернака, его уже не было, его уже приструнивать было не надо, дам брали за уголовные преступления, спровоцированные, да, – от чемодана денег не каждый может отказаться – закончились. Ирка, что же будет дальше? – красивая жизнь, все вознаграждается.

Круги от Пастернака расходятся далеко – Ирина Емельянова живет с мужем, поэтом и переводчиком Вадимом Козовым во Франции.

«В бухте, где форт, где и расположен, собственно, порт Антиб, на причале среди роскошных освещенных яхт, огромных, есть и под русскими и украинскими флагами. Наши миллионеры? Кое-где музыка, освещенные окна, пьют вино, женщины в туалетах курят на палубе (дамские „туалеты“ должны иметь какое-то определение: вечерние они или еще какие. Просто в туалетах курят, как правило, не женщины, а девчонки-старшеклассницы. Впрочем, и любые „места для курения“ – не для дам в „туалетах“, как бы здесь ни выразиться) – непонятная жизнь. Как Аня говорила с недоумением в Сан-Сите: „Ирка, это какая-то ненастоящая жизнь!“ И тонко, странно звенят металлические рейки – гоголевская „струна в тумане“» (ИВИНСКАЯ О.В., ЕМЕЛЬЯНОВА И.И. Годы с Пастернаком и без него. Стр. 525). Флер Лазурного берега, Амальфитанского побережья, Пор-тофино и прочих подобных мест и составляет сочетание средневековых башен, рыбацких домиков – и роскошных яхт. Смотреть на все это и едут люди, не имеющие возможности жить «непонятной» жизнью. Впрочем, жизнь «"Вадика", человека трагической судьбы» note 40, по крайней мере человека, видевшего голод и холод, но нашедшего им довольно убогие противопоставления, в Антибе довольно непонятна тоже. Об этом мечталось?

«В годы (!) своего бесприютного мыкания по парижским углам (1981—1982) он по десять дней отдыхал <> в этом благословенном месте у Даниэль Бургуа, сестры владельца знаменитого издательства. Жил в самом старинном центре <>. Ездил, конечно, и в Монако, где продувался безбожно (то есть ездил все-таки в Монте-Карло, и, стало быть, было что продувать, тем более по-крупному, „безбожно“), но приходила необходимая разрядка… »

Там же. Стр. 517.

Конечно, сейчас известно, что это – болезнь. Игромания, лудомания, гэмблинг, надо жалеть, – очевидно, все же не такая болезнь, о которой можно заговорить с больными чем-нибудь более традиционным. Впрочем, в данном случае все-таки, как нам дают понять, речь идет не о болезни, а об элегантном чудачестве – чем-то не всем понятном, одним словом.