Иван Ефремов

В итоге — если не относиться к писанию как некоему подвигу, но и не быть способным на откровенную халтуру и угодничество — не надо писать, а надо служить. Как ни странно, это сейчас даже почётнее, а то писателя всяк считает своим долгом критиковать, ругать, лезть с советами. Видимо, что-то надо правительству предпринимать с писателями, иначе будет как в Китае. Я слыхал, что в Польше была стычка писателей с правительством, и писатели выиграли кое-какие преимущества. У нас это не в моде, и потому руководители культуры должны проявить разум, пока не поздно. Вот какие экономические рассуждения. Они не означают, конечно, что я вознамерился возвратиться в науку, но трезвое представление о действительности никогда не мешает». [263]

Только в августе 1964 года Ефремов подписал сверку «Лезвия бритвы» в печать. Отзывы на журнальную публикацию продолжали идти. Он был готов ко всему: и к тому, что книгу будут неуёмно хвалить, и «лаять воровскими словами». Неожиданным оказалось то, что автора приняли за посвящённого йога. Некоторые прямо просили стать для них Учителем, Гуру. Иван Антонович писал:

Почтальоны приносили письма мешками. Иван Антонович старался внимательно прочитать каждое, откладывал те, на которые хотелось ответить. Думалось: в наше трудное время нельзя сгоряча судить и рубить, но если встречается хоть крупица чего-то светлого, надо вызволять и сберегать её.

В 1957 году началась переписка Ефремова с молодым моряком Борисом Устименко, в первом письме которого он словно бы узнал давно прошедшие дни и самого себя — юного, мечтательного, ищущего свой путь. Переписка продолжалась 15 лет — за это время Иван Антонович написал Борису, ставшему журналистом, 52 послания — письма, открытки и телеграммы, [265] помогал всем, чем мог: посылал деньги на дорогу, вместе с Таисией Иосифовной покупал отправлявшемуся на Дальний Восток моряку рубашки, тарелки и подобные мелочи. Всегда был готов помочь спокойным, мудрым словом.

С 1964 года Ефремов переписывался с Галиной Яремчук, девушкой, которая прислала ему свои рисунки к «Туманности…», и её мамой, Аделаидой Александровной Ситанской. Иван Антонович выписывал ей в подарок журнал «Художник», помогал в выборе жизненного пути, был строгим критиком её новых работ. Галина стала автором экслибриса, который украсил книги домашней библиотеки Ивана Антоновича.

У Нади Рушевой есть рисунок, на котором несколькими точными линиями изображён доверчиво-серьёзный кентаврёнок. Если есть кентавры, то у них должны быть и дети! Галина Яремчук продолжила эту шуточную греческую тему — она нарисовала кентавриду, кентаврессу — девушку-кентавра, которая словно потягивается, едва проснувшись. Линию длинных волнистых волос продолжает пышный лошадиный хвост. Надпись стилизована под древнегреческие буквы: «Из книг Ивана Ефремова».

В 1964 году «Долгую Зарю» вновь пришлось отложить. Последние повести Бориса и Аркадия Стругацких — «Далёкая радуга» и «Трудно быть богом» — вызвали пристальное внимание партийного руководства к социологической линии в советской фантастике. Именно эту линию легче всего было извратить или исказить. Ефремов опасался: если «Долгая Заря» выйдет в свет и привлечёт внимание критики, то плохо осведомлённое в литературе партийное начальство может принять какие-нибудь меры, губительные для молодых фантастов.

Размышляя так, Иван Антонович с удовольствием взялся было за популярную книгу о палеонтологии. Одновременно он помогал в подготовке большой экспедиции: в Южной Гоби открыли новое динозавровое местонахождение, за организацию экспедиции взялась Академия наук МНР, а консультантами пригласили П. К. Чудинова и Б. А. Трофимова.

Новые дороги неожиданно пересекались со старыми путями: в 1964 году ученики школы имени Карла Маркса Александровского района Оренбургской области нашли дом Хреновых в посёлке Горном, в котором 35 лет назад останавливался Ефремов, и повесили на нём мемориальную доску. Иван Антонович был искренне тронут.

В начале осени Ефремовы съездили в Ленинград, гостили в семействе Маслаковцов. Оттуда на автобусе добрались до столицы Эстонской республики — Таллина. Поселились в гостинице и неделю осматривали достопримечательности и музеи города и окрестностей. Иван Антонович интересовался шпилем Олевисте и домом, где находилось Братство черноголовых.

Таинственный Таллин манил не только Ивана Антоновича. В 1967 году известный журналист Евгений Михайлович Богат, сотрудник «Литературной газеты», опубликовал фантастическую повесть «Четвёртый лист пергамента», действие которой происходит в средневековом городе. Прообразом его стал Таллин XIII века. Семь столетий назад была вознесена над городом башня Олевисте. Собор, в образе которого архитектор утвердил победу духа над материей, стал духовным центром повести Богата.

В октябре уехали в Ялту, пробыли там до середины ноября. Осень была холодная, ветреная, и пребывание в санатории не улучшило состояние писателя. Из Ялты не выезжали. Лишь один раз взяли такси, чтобы добраться по прибрежной дороге до Коктебеля, повидаться с Марией Степановной Волошиной. С ними собралась было Мариэтта Шагинян, но отказалась от этой затеи.

С радостью вернулся Иван Антонович домой, и вскоре ему привезли долгожданные экземпляры «Лезвия бритвы». Тираж был необычайно мал для огромной страны. Стопка авторских недолго пролежала в квартире Ефремова: послать-подарить друзьям — вот и остались лишь два экземпляра, подписанных самому себе — чтобы не ошибиться и никому случайно не отдать. На чёрном рынке «Лезвие» взлетело до 40 рублей — невиданная цена для недавно вышедшей книги!

«Крёстный отец» атлантологии

«Атлантида. Основные проблемы атлантологии» — так называлась необычная для СССР книга, вышедшая в издательстве «Мысль» в 1964 году. Ефремов получил её от автора, Николая Федосьевича Жирова, [266] с дарственной надписью, которая гласила, что Иван Антонович — «крёстный отец» атлантологии. Это был венец их переписки, которая началась в 1953 году.

В детстве Коля Жиров с другом писали роман «Последние дни Атлантиды» — так же, как позже писал об исчезнувшей стране Ваня Ефремов в голодном Петрограде. Затем мальчик, мать которого — урождённая Ковалевская, увлёкся химией и самостоятельно изучил эту науку, в гимназии выучил немецкий, французский и латынь. В 1920 году, в тяжёлый для Киева и страны год, семнадцатилетний Николай Жиров вынужден был оставить учёбу и пойти работать в Киевскую артиллерийскую школу комсостава РККА. Он стал заведующим химической лабораторией.

С 1934 года Жиров служил в Москве, в закрытом научно-исследовательском институте № 6 МСХМ, занимался взрывчатыми веществами. В 1949 году он — без официального высшего образования — получил степень доктора наук. Но до этого произошло событие, коренным образом изменившее его налаженную жизнь. Летом 1945 года рейхсляйтер, обер-группенфюрер СА Роберт Лей сообщил американцам о подземном объекте «3Z» на юге Германии. По его словам, объект представлял собой смертельную угрозу для населения, так как некоторые контейнеры в нём могли быть разгерметизированы. Американцы пригласили советского специалиста по спецхимии. Николай Жиров первым вошёл в подземелье.