Спортсмены

Чемпионаты отдали под контроль физкультурных организаций. Иван Максимович был рад этому новшеству. К мнениям его прислушивались, имя его с уважением упоминали в газетах, журналах, книгах. Почитатели Поддубного просили его выступить с воспоминаниями. В одном из писем, сохранившихся в архиве Поддубного, говорилось:

«Русское общество, в частности же спортивные круги его, вправе ожидать от Вас выступления на арене общественной жизни России, выступления, которое явилось бы достойным завершением Вашего многолетнего победного шествия по цирковой арене и на аренах разных спортивных обществ и организаций во славу русского народа... и его исторической мощи».

Раз уж речь зашла о мемуарах, «достойно завершающих» жизненный путь, то, значит, наступил закат... Не слышно уже о многих друзьях-соперниках. Вахтуров погиб в автомобильной катастрофе. Лурих и Аберг скончались от тифа, Заикин где-то за границей... Но Иван Максимович старости не чувствовал.

Заночевав как-то у молодого ростовского борца Ивана Романовича Машошина, он познакомился с его матерыо- вдовой, полной маленькой хлопотуньей Марьей Семеновной, и сделал ей предложение. На обзаведение хозяйством молодоженам нужны были деньги, и потому Иван Максимович принял приглашение поехать на гастроли в Германию.

- Приезжаю, встречают с опаской, выкладывают условия. Тех вот положить, а под такого-то лечь. Я им говорю: вы что - Поддубного забыли? Кто положит - под того и лягу. А они отвечают, ну, дело ваше, не согласны, так и бороться не будете. Я в другой цирк. Потом в другой город, в третий. Всюду одно и то же. У них трест. Борцы борются, а хозяева расписывают, кто кого должен положить, - вспоминал Иван Максимович.

Так мытарился он целый год, пока не подписал контракта с чикагским антрепренером Джеком Пфефером и не сел 20 ноября 1925 года в Гамбурге на пароход «Дейч- ланд», отплывавший в Америку. Поддубный не строил никаких иллюзий насчет этого турне, хотя у него и не было такого советчика, как Куприн, который писал своему другу Ивану Заикину, поехавшему в США в том же году:

«Ты не напрасно боишься Америки. Это страна жулья. Антрепренер выжмет из человека все соки и выбросит. Но зато там если понравишься - только знай собирай доллары, как бабки, а у тебя этот дар - нравиться - есть в очень высокой степени, да и изобретателен ты на рекламу. Умные люди подписывают с американцами очень точные и жесткие контракты».

Такой контракт лежал у Поддубного в кармане, газетных репортеров он сразу же удивил своим внушительным видом и чугунной «тросточкой», весившей больше пуда. Антрепренера расстроил возраст Ивана Максимовича. По американским законам атлеты старше тридцати восьми лет могли выступать только с разрешения специальной врачебной комиссии. Поддубному было пятьдесят четыре. Но и это обернулось удачей. Комиссия освидетельствовала Ивана Максимовича и установила, что по здоровью и прочим статьям ему не дашь больше сорока лет. Вот это была реклама! Падкие на сенсации американцы с нетерпением ожидали выступлений Поддубного, которого газеты уже окрестили «Иваном Грозным».

В США классическая борьба была не в почете. Пришлось учиться вольной борьбе, почти не стесненной правилами. Чем жестче и свирепей схватка, тем больше успеха она имеет у американских зрителей.

Иван Максимович боролся на совесть. Летят на ковер и впечатываются в него лопатками известные борцы Колоф, Гешто, Тормаши, Фогель, Тафсалпос, Томпсон. Сорок четыре секунды потребовалось Ивану Максимовичу, чтобы бросить Владислава Збышко-Цыганевича, со старшим братом которого, Станиславом, когда-то мерился силами русский гигант. Владек Збышко, победив Заикина и Зигфрида, рвался к мировой борцовской короне, и это поражение было для него трагедией.

Поддубный победно шествует по всей Америке. Чикаго, Кливленд, Филадельфия, Лос-Анджелес, Сан-Франциско... Он завоевывает право бороться с чемпионом мира по вольной борьбе Джо Стекером, спокойным человеком е невероятно сильными ногами. Вырваться из «небраск- ских ножниц», разжать ноги Стекера, обхватывавшие тело противника и сковывавшие его движения, не мог почти никто из борцов. Поддубный проиграл Стекеру по очкам. Ликование американцев было похоже на национальный праздник.

В феврале 1927 года Поддубный выехал на родину. Его уговаривали остаться в США насовсем, шантажировали, задерживали выплату денег... Но Поддубный был готов отказаться даже от целого состояния, которое причиталось ему за американское турне. Он тосковал по дому, писал в письмах, что хочется ему отведать черной редьки, которой тут не сыщешь. «И сирень здешняя совсем не пахнет».

Но больше всего не полюбились ему американские нравы. Он потом часто вспоминал о жестокосердии американцев, о торгашеском духе, пропитавшем все их существование. Вспоминал драки во время матчей, «страшный вой», летящие на ринг трости и бутылки, издевательства над побежденными. Русская публика, говорил он, «культурно встречает противников и добродушно смотрит на спорт». Она, притаившись, ожидает результата в острые моменты и награждает победителя аплодисментами только в том случае, если он сражался справедливо. «А у американской публики получается наоборот в тех случаях, когда один из противников попадает в острое положение, а другой не в силах его скоро положить, то есть дожать... Эти джентльмены, прекрасно одетые, в хороших шляпах, цилиндрах, с пенсне на глазах, при моноклях, встают на ноги и с ярым темпераментом орут дикими голосами так, что у некоторых даже со рта появляется слюна: «Скорей! Скорей! Дожимай! Делай ключ! Ломай руку!»...»

Родина встретила замечательного патриота торжественно.

Мария Семеновна приехала встречать мужа в Ленинград. Когда пришел пароход из Штеттина, грянул оркестр. Посмотрела Мария Семеновна на своего мужа-бо- гатыря, на великое множество людей, собравшихся на пристани, и, по ее словам, ужаснулась. За кого же она вышла замуж? А ведь когда он ухаживал, она еще раздумывала, ломалась, соседкам говорила: «Не пойду я за это чучело с усами».

Иван Максимович стоял рядом с ней гора горой и улыбался от счастья...

В честь Поддубного на стадионе имени Ленина был устроен спортивный праздник. «Красная газета» писала:

«...Уже в 4 часа на стадион нельзя было пройти. На Петровском проспекте все деревья густо облеплены везде успевающими мальчишками. В чествовании Поддубного по случаю его 30-летнего юбилея принял участие весь ленинградский профессиональный спортивный мир. Празднование началось выступлением легкоатлетов, заездами велосипедистов и французской борьбой. Наконец долгожданная схватка Поддубного с «русским самородком» Петром Лютовым...»

Когда Иван Максимович вышел на ковер, кто-то из публики крикнул:

- Крепок еще старик, не подкачает!

Лопатки Лютова коснулись ковра на девятой минуте.

«Не подкачал» Поддубный и в свой сорокалетний юбилей.

Да, в 1937 году исполнилось сорок лет неожиданным победам феодосийского грузчика в цирке Бескоровайного, а он все не покидал ковра. Поразительно это спортивное долголетие. Правда, когда Поддубному было уже за шестьдесят, молодые борцы старались не ставить его в неловкое положение, берегли его имя, «увесистое, как жернов», по выражению Александра Мазура, который был тогда профессионалом и выступал в цирковых чемпионатах, значась на афишах Богатыревым.

После возвращения из-за границы Иван Максимович с Марией Семеновной поселились в тихом курортном городке Ейске. Купили дом на углу двух зеленых улиц, одна из которых у самого дома кончалась спуском к тихой воде лимана. У себя в саду Иван Максимович ежедневно тренировался с мячом, штангой и гирями. Отсюда он выезжал во все концы страны с выступлениями. Отсюда он поехал в Москву получать орден Трудового Красного Знамени и диплом о присвоении ему звания заслуженного артиста РСФСР. Сразу же после войны Ивану Максимовичу присвоили и звание заслуженного мастера спорта.

Он и в семьдесят пять лет был бодр, выступал с воспоминаниями, вел обширную переписку, давал советы, чем и как питаться спортсменам, как закалять организм... Люди, видевшие его впервые, смотрели на громадного старика как на чудо - Поддубный принадлежал уже истории.