Южане и северяне

Всего лишь через два дня после той страшной бомбежки 87-й полк в спешном порядке был преобразован в так называемую специальную оборонительную бригаду восточного побережья номер 249. В связи с этим мы были передислоцированы в Нансон и зачислены в специальное подразделение по подготовке кадров.

Здесь я столкнулся со студентами университета им. Ким Ирсена и Пхеньянского пединститута. Я узнал их с первого взгляда. Самые достойные из них были направлены в культурную бригаду для идейно-политической работы. Еще часть молодых людей была мобилизована в танковые части, а все остальные после отбора были направлены в нашу бригаду. Действительно, по их внешнему виду, специфическому говору и поведению нетрудно было догадаться, что больше половины из них — это пхеньянские шалопаи. Это они сразу, не успев приехать, попали под страшную бомбежку.

Судьба преподнесла мне новые сюрпризы — я оказался среди студентов из Пхеньяна. Мягко говоря, они произвели на меня не лучшее впечатление своим развязным поведением, грубоватыми отношениями между собой и зазнайством. Никакой организованности в их рядах не было. Они существовали каждый сам по себе. Командование не обращало на это никакого внимания. Невольно создавалось впечатление, что такое положение дел всех вполне устраивает.

Они веселились на всю катушку. Через два дня после приезда они зарезали корову, свинью и запаслись мясом. Часто устраивали гулянки по поводу и без повода. Вот только главное дело — военная подготовка — было отодвинуто на задний план. Почему-то даже вражеские самолеты не прилетали, не интересовались ими. Как будто их не заботила судьба этой беспечной публики, или они просто не хотели видеть эту неприглядную картину сверху. Скорее всего, они, конечно, попросту не знали о нашем существовании.

К тому времени я уже знал много редких русских песен, так как с 10-го класса средней школы занимался в хоре при городском молодежном клубе. Не случайно на всех увеселительных мероприятиях я всегда был желанным гостем и вскоре даже был избран организатором.

Всего лишь за несколько дней я безобразно растолстел, вероятно, от безделья. Наши будни были похожи на прошлогоднюю беззаботную жизнь. Тогда, в 1949 году, во время летних каникул участники хора молодежного клуба, разделившись на несколько групп, выезжали на неделю в провинции для просветительской работы. Это была чисто формальная акция, и главную роль играли пропагандисты, находившиеся вместе с нами. Мы же, как вспомогательная сила, только развлекали публику песнями, музыкой, а иногда и стихами. Наша группа в количестве восьми человек была направлена в Ёнчхон и Чонгок, которые находились около 38-й параллели. Тогда я впервые через туманную реку Хантханган увидел природу к югу от нас. Военный, сопровождавший нас, сказал, что там — за рекой — уже вражеская территория. Все мы настороженно посмотрели в ту сторону и впервые при лунном свете увидели горный массив с густыми зарослями. Кругом стояла тишина, лишь еле слышно шелестел листвой тихий летний ветерок. Мы навострили уши, желая услышать хоть какие-то звуки на той стороне. И вот через несколько минут раздался один выстрел, за ним последовали другие. Немного встревоженный сопровождающий говорил нам, что так развлекаются южнокорейские вояки от нечего делать. «Конечно, и мы иногда стреляем в воздух. Тогда на той стороне наши выстрелы воспринимают, вероятно, так же, как и мы реагируем на них. Бывает, что пули, выпущенные оттуда, падают прямо перед нашим расчетом», — рассказывал гид.

Один из нас в шутку сказал:

— Может быть, они стреляют в воздух, показывая тем самым, что они приветствуют наше прибытие сюда?

Военнослужащий воспринял эту шутку всерьез и уверенно ответил:

— Нет никаких оснований для этого. — Кроме того, по его лицу можно было заметить, что он был взволнован и даже немного напуган.

Совсем незадолго до этого события он произносил агитационную речь, а теперь весь его пыл куда-то исчез. Мне показалось, что он трусливый человек и готов бросить нас и удрать, если появится какая-нибудь опасность. Возможно, те зловещие ночные выстрелы были предвестниками бед, которые начались через год в нашей стране.

Тогда, пробыв в деревне рядом с 38-й параллелью в течение недели, мы поехали обратно домой. Все еще находясь под впечатлением от увиденного в этой пограничной деревеньке, мы дружно запели на поезде, который двигался по железной дороге Кёнвонсон в северном направлении. Пели такие русские лирические песни, как «Песня молодого бойца», «Утро в порту», «Песня о Родине», «Песню о Москве», очень похожую на нынешнюю песню о Сеуле, «Армейскую кантату» и даже «Песню о Сталине». Нас слушали с большим интересом пассажиры не только нашего вагона, но и соседнего.

Естественно, мы были польщены и очень счастливы, чувствовали себя почти героями фильма «Сказание о земле сибирской». Вот отрывок из песни в этом фильме:

Мы пели эту задушевную народную песню негромко и с большим чувством. Казалось, что нас слушают даже скалистые горы с глубокими ущельями, мимо которых мы проезжали. Временами в вагоне появлялись и исчезали лучи закатного солнца, как будто посылая нам мгновения радости и легкой грусти.

Наконец-то мы проехали храм Сокванса, затем станцию Намсан и прибыли в Анбён. Здесь неожиданно нашим глазам открылся широкий простор — вдали от нас на песчаном берегу моря показался сосновый лес. Мы надеялись, что скоро приедем в Вонсан, на станцию Чонгак. От этих мыслей сразу поднялось наше настроение, и все запели еще дружнее. Я до сих пор помню те счастливые минуты, когда мы так весело проводили время с русскими народными песнями, а также беззаботные школьные годы много лет назад. Тогда, именно в хоре молодежного клуба, я временами чувствовал себя свободным от частых идеологических мероприятий — собраний, посвященных критике и самокритике, формальных митингов и всяческих диспутов.

Как ни странно, и в нашем спецотряде по случайному стечению обстоятельств была такая же вольная жизнь. Как активист я с удовольствием занимался всякими увеселительными мероприятиями в своей части.

Однако эта беззаботная жизнь продолжалась недолго, потому что с самого начала наша группа была создана временно в условиях общей неразберихи в руководстве воинских подразделений. К тому же с ухудшением обстановки на фронте армия нуждалась в срочном пополнении. Нас небольшими группами стали вывозить в другие части. Уже в первой половине августа — примерно за двадцать дней — наша группа уменьшилась наполовину. Этот момент совпал с полным господством вражеских самолетов в нашем воздушном пространстве.

5

Наш неприятный разговор с Каль Сынхваном по поводу партийной принадлежности происходил накануне именно в условиях резкого ухудшения военной обстановки. Полагаю, что в другой, спокойной обстановке подобный разговор был бы невозможен. Но тогда мне особенно хотелось выяснить, как член южнокорейской Трудовой партии мог оказаться в числе добровольцев с Юга. Это было совершенно непонятно.

Через день после разговора с Каль Сынхваном мы до обеда собрались на берегу реки, у плотины, чтобы ознакомиться с так называемыми двадцатью пунктами партийной программы. До начала совещания оставалось несколько минут, и мы решили немного отдохнуть. И тут я заметил, что рядом со мной сидит Ким Чжонхён. Воспользовавшись случаем, я тихо сказал ему доверительным тоном:

— Вы еще молоды и не разбираетесь в жизни. Здесь нельзя говорить, что в прошлом вы жили хорошо. Это считается дурным тоном. Так что больше так не говорите. Вы поняли меня? Больше ни одного слова о том, как в Сеуле было хорошо!

— Хорошо. Понял, — кратко ответил он.