Сцены из жизни Максима Грека

Миновав монастырь, процессия направилась ко дворцу. Следом, как обычно, бежала чернь. Всадники остановились посреди широкого двора. Возок подкатил к самому парадному крыльцу. Два молодых боярина, успевших уже спрыгнуть с коней, открыли дверцу. И тогда показался князь Юрий Малой.

Это был седовласый старик, маленький, щуплый, в просторном расшитом кафтане и высокой шапке. Выходя, он пригнулся и выставил ногу, чтобы нащупать верхнюю ступеньку. Но короткая ножка повисла в воздухе. Тогда два боярина, подав князю руки, помогли ему выйти из возка. Тут на крыльце появилось четверо слуг. Они спустились по лестнице, неся широкое кресло, усадили в него старого князя. И, высоко подняв кресло на двух толстых красных палках, понесли его во дворец.

— Слава всевышнему! — сказал Димитрий, стоявший возле Максима. — Видно, на то воля божья. Остыл гнев у государя нашего, раз он с такими почестями князя принимает. Да святится имя господне!

От другого своего помощника, монаха Селивана, Максим узнал, что старый князь не кто иной, как знатный грек Юрий Траханиот, отпрыск старинного византийского рода. Лет пятьдесят назад кардинал Виссарион [82] отправил Юрия из Рима в далекую Москву, чтобы благополучно завершить переговоры о браке Зои Палеолог [83] с великим князем Иваном. После княжеской свадьбы Юрий Траханиот вместе с другими старыми и молодыми византийскими архонтами [84] остался в свите великой княгини. Умнейший человек, ловкий царедворец, он прекрасно знал нравы тогдашних европейских и восточных дворов и благодаря этому достиг больших званий и почестей в русском княжестве. Стал казначеем и канцлером Ивана и не раз ездил с важными поручениями в западные столицы.

Максим слышал о Траханиоте, когда был еще молодым и жил в Италии. А в позапрошлом году, по дороге в Москву, он остановился в Константинополе, и к нему в патриархию пришел младший брат Юрия, Федор Траханиот, состоявший на службе у султана. Много лет не получал он вестей от брата и просил разузнать о нем. Один митрополит, хорошо знавший их семью, ездил в Московию, пытался разыскать Юрия, но не смог. Все делали вид, будто слышат о нем впервые, никто не желал говорить о князе Траханиоте, который прежде блистал умом и высокими званиями в Москве и при дворах западных правителей.

…Когда Максим и митрополит Зихны Григорий по приезде в Москву спросили о Юрии Траханиоте, им тоже ответили молчанием.

— Это ведомо лишь господу богу да великому государю нашему, — покраснев, как дитя, проговорил добрый митрополит Варлаам.

Накануне отъезда митрополита Григория в Константинополь при прощании Варлаам сказал ему:

— Князь Малой жив и здоров; он, как и прежде, в большой чести у нашего великого князя, — и опять покраснел.

И вот теперь великий князь вернул свое благорасположение Юрию Малому. Тут-то и развязались языки в Кремле.

Оказывается, Василий, разгневавшись, приказал сослать старого князя в одну из его вотчин, — история самая обычная. Несколько лет пробыл он в изгнании, перенес немало лишений и бед, однако мог бы пострадать и более жестоко. Беспощадному Василию, страшному в гневе, с подозрением относящемуся к боярам, ничего не стоило сжечь князя Юрия на костре или отсечь ему голову, истребить всю семью Траханиотов, завладеть их богатыми имениями.

Много говорили теперь в Кремле о князе Юрии. Имя его, столько лет окруженное молчанием, возбуждало всеобщее любопытство. Припоминали былое, женитьбу великого князя Ивана на Зое Фоминишне, планы папы римского и кардинала Виссариона вместе с византийской принцессой принести на Русь латинскую веру, попытки византийских архонтов втянуть русское княжество в войну с турками, чтобы вернуть потерянный Константинополь, темные интриги при русском дворе и беспокойный нрав Зои Фоминишны, разжигавшей вражду между боярами, — это и многое другое припомнили в Москве при появлении князя Юрия в Кремле. Ведь прежде он играл важную роль при дворе и был замешан во многие истории.

Но из всех разговоров трудно было понять, в чем провинился Юрий Малой и за что великий князь так жестоко его покарал. Одни считали князя Юрия ставленником папы римского, другие — императора Максимилиана. И поскольку беда приключилась летом 1514 года, незадолго до того, как великий князь выступил в поход против польского короля Сигизмунда, события эти связали между собой. Говорили, будто князь Юрий перешел на сторону короля Сигизмунда. Будто он вступил в сговор с князем Михаилом Глинским, [85] который, подобно Траханиоту, состоял тогда на службе у Василия, однако вскоре после падения Смоленска открылось его предательство: люди великого князя схватили Глинского, когда он ночью шел встречать литовское войско. С тех пор Василий и держал его в заточении. Князем был Юрий Малой, князем был и Михаил Глинский, оба чужеземцы, с большими связями в Риме и во многих латинских королевствах. Что стоило им вступить в тайный союз с папой римским и императором Максимилианом, покровителями своего единоверца короля Сигизмунда? К такому мнению склонялось большинство знакомцев Максима. Но наблюдательный святогорский монах замечал, что его собеседники запинались, словно сразу теряли дар речи, когда разговор заходил о причинах, побудивших великого князя расправиться с Юрием Малым. Даже словоохотливый Димитрий, лучше всех знавший греко-русские дела в княжестве — отец его был в свите Зои Фоминишны, — погружался обычно в молчание, как только речь заходила о вине старого князя Малого.

Другой грек, поселившийся в Москве много лет назад, рассказал однажды вечером Максиму, что произошло с князем Юрием.

Это был Марк, человек изворотливый, ловкий, занимавшийся в Москве врачеванием. Прежде в Кафе и Константинополе он промышлял торговлей, приехал на Русь скупать меха и преуспел здесь, выдав себя за помощника лекаря. В Кремле, правда, держали другого врача, Николая Немчина, [86] прошедшего курс наук в германских университетах. Но бояре и сам великий князь Василий больше доверяли православному Марку. По какой-то причине, оставшейся в тайне, великий князь целый год продержал Марка в угличской тюрьме. Но недавно его освободили, привезли в Москву и разрешили снова лечить бояр. Он жил припеваючи. Торговал своими снадобьями, вступал в сделки с иностранными купцами. От западных послов получал иностранные монеты, золотые и серебряные. Особенно дорожил Марк венгерскими золотыми, которые были в большой цене. И, расплачиваясь ими за разные товары, получал двойной барыш. Так он разбогател. И теперь рассчитывал уехать в Константинополь, построить себе дворец на берегу Босфора и жить там, как знатные мусульманские беи. [87] Были у Марка и другие источники дохода: епископы и игумены щедро платили ему за перевод греческих священных книг на славянский. В часы досуга он сочинял по византийскому образцу стихиры, кондаки богородице и короткие гимны в честь местных святых. Стихиры и гимны никто ему не заказывал, но за свое усердие он всегда получал от щедрых русских епископов какую-нибудь мзду, деньги либо меха. А теперь вот приехал этот монах с Афона и испортил ему все дело. Максим утверждал, что Марк не сам сочиняет, а списывает с греческих текстов да еще искажает их. И переводы его счел никудышными — Марк, по его мнению, не владел как следует ни тем, ни другим языком. Поэтому в Москве Марк перестал получать заказы, никто не проявлял интереса к его тропарям и стихирам. И он, затаив зло на ученого святогорца, искал теперь заказчиков в дальних монастырях. Но при этом не падал духом, стал заискивать и перед Максимом. Льстил ему в надежде получить заказ на какой-нибудь перевод, не упускал случая навещать его, обращался за разными советами и с вопросами по поводу Священного писания, а также рассказывал новости, услышанные в боярских хоромах и иноземных посольских дворах. Максим выслушивал рассказы Марка, расценивая их так же, как его сочинения, списанные стихиры и тропари.