Оноре Домье
Оноре Домье читать книгу онлайн
Книга посвящена одному из виднейших художников-графиков Франции середины XIX века. Домье — мастер воинствующей сатиры, беспощадно разоблачавший в своих литографиях и скульптурах-шаржах буржуазное общество. Автор включил в свой беллетризированный рассказ о Домье обширные воспоминания о нем его великих современников — поэтов и художников. В их дневниках и письмах оживает и образ Домье и эпоха, в которую он жил и творил. Книга иллюстрирована.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
В то время у каждого жителя острова Сен-Луи была своя лодка. Домье не надо было далеко уходить в поисках типов лодочников. Филипп де Шенневьер {101} рассказал нам, как Гаварни, разыскивая создателя Робера Макера, отправился как-то в местное кафе.
Здесь слово «капитан» было у всех на устах. Каждый из завсегдатаев, у кого Гаварни осведомлялся о своем собрате, отвечал: «Домье? А? Он ушел с капитаном таким-то». Или: «Домье сейчас гуляет с капитаном таким-то». Все эти капитаны были обыкновенными лодочниками [9].
В эту обитель мира и труда на набережной Анжу 16 апреля 1846 года Оноре Домье ввел Марию-Александрину Дасси, 24-летнюю портниху, ранее проживавшую с родителями в доме номер шесть по улице Пуртур-Сен-Жерве. В этот день — 16 апреля — он сочетался с ней законным браком в мэрии IX округа Парижа. При этом присутствовали свидетели: Мари-Огюст Субейран, служащий; Амик, служащий; Эдме Дасье, литератор; Филипп Бернар-Леон, художник. Заметим: у нас нет никаких сведений о церковном венчании.
Автора «Поэтических мечтаний» в ту пору уже не было на свете, и он не мог благословить избранницу сына. Зато добронравная госпожа Домье, жившая в ту пору в доме номер восемь по улице Арбр-Сек, присутствовала на церемонии и немало оживила ее своим чисто марсельским темпераментом.
Художнику в момент женитьбы было тридцать восемь лет, а отнюдь не двадцать шесть, как одно время ошибочно утверждали, уверяя, будто дата бракосочетания приходится на 1834 год. А ведь будущая госпожа Домье родилась 22 февраля 1822 года! Значит, в 1834 году ей было всего двенадцать лет!
Это был брак по взаимной любви в полном смысле этого слова. И на склоне лет художник не переставал нежно любить свою спутницу — здоровую, крепкую, уступчивую и в то же время решительную. Несмотря на свое пролетарское происхождение (подобно мужу, она была дочерью стекольщика, только тот не писал стихов), она понимала талант Домье. Иной раз она даже вдохновляла его на создание новых рисунков, рассказывая ему метко увиденные сценки парижской жизни, парижских улиц, на которых она выросла. И даже в самые тяжелые часы сомнений, физических и духовных страданий неизменным оставалось ее уважение к великому человеку и преклонение перед ним. На ее долю выпало большое счастье узреть его славу.
Мария-Александрина была высокого роста, тоже, как и муж, румяная, с живыми глазами. У нас не сохранилось ни одного ее портрета. Мы лишь находим ее силуэт во многих рисунках Домье. А была она очень хорошенькой, привлекательной женщиной.
О том, как сильно любил художник свою жену, мы можем судить по письмам, которые он посылал ей в редкие дни их разлук.
Они уже были женаты много лет, но достаточно было Дидине, отдыхавшей на море, задержаться с ответом на его письмо, как Оноре, словно влюбленный юноша, совершенно терял голову:
«Моя дорогая Дидина.
Я рассчитывал получить от тебя сегодня утром письмо, а не получил ничего. Прошу тебя, Дидина, отвечай мне на каждое письмо сразу же, хотя бы одним только словом: „Здорова“ — только не пропускай час, когда отправляют почту.
Очень прошу».
В стопке писем, относящихся, по всей вероятности, к 1850 году, с которыми меня познакомили наследники Жоффруа-Дешома, речь идет о купаниях в Лангрюне {102}, где жена Домье отдыхала вместе со своей подругой мадам Мюрер. Эти письма свидетельствуют, что Дидина в свою очередь тревожилась точно так же, когда не было писем от Оноре.
«Четверг, утро
Моя милая Дидина.
Надеюсь, вы теперь обе совсем успокоились. Я вчера обедал с Мюрером: оба мы отлично понимаем ваше огорчение. Отныне не доверяйте слухам. Не забывайте: от Парижа вас отдаляют шестьдесят лье, а расстояние, как вы знаете, лишь усугубляет тревогу: всякая новость, перенесенная языками сплетниц всех попутных городков, непременно дойдет до вас в преувеличенном виде.
Вчера я на месяц выписал для вас „Эстафет“. Я не стал выписывать „Пресс“, потому что на эту газету нельзя оформить месячную подписку. К тому же, я думаю, вас больше развлечет „Эстафет“, она ведь дает больше новостей.
Мне очень жаль, бедная моя Дидина, что я не написал тебе во вторник, как обещал, но я, право, не виноват. Вместо того чтобы сдать работу в понедельник, как я надеялся, я закончил свои камни лишь во вторник.
Ты ведь знаешь, что вторник для меня очень трудный день, я никогда не заканчиваю работу раньше трех или четырех часов, и поскольку я пропустил час отправления почты, мне пришлось послать мое письмо лишь на другой день.
Прошу тебя, моя Дидина, если когда-либо еще случится день, когда ты не получишь от меня письма, не волнуйся. Не тревожься о моем здоровье — оно превосходно.
Ответь мне сразу же. Напиши, получаете ли вы газету.
Прощай, мой милый Дидин.
Завтра пошлю тебе небольшую весточку.
«Понедельник, утром.
Моя славная Дидина.
Вчера по приезде я пошел навестить твою матушку. Я подробно рассказал ей, как вы устроились, как устали в дороге и что ты вполне здорова — она пришла от всего этого в восторг и шлет тебе тысячу поцелуев…
Все родные, все друзья чувствуют себя хорошо. Мы выпили за здоровье купальщиц Лангрюна с Мюрером, к которому я заглянул, едва сойдя с дилижанса. Он очень доволен, что вы так хорошо устроились и чувствуете себя хорошо. Впрочем, вы, наверно, уже получили от него письмо.
Сегодня понедельник. Я сейчас сяду за камень — работать. Я куда меньше утомился от второй поездки, чем от первой. Поцелуй за меня госпожу Мюрер, Женни и Леона. Напиши мне сразу же и обещай, что будешь благоразумна. Я со своей стороны обещаю тебе то же самое.
Но вот Оноре готовится забрать свою «негритянку» из Лангрюна домой:
«Вторник утром
Славная моя Дидина.
Пишу тебе сегодня всего несколько слов. У меня чрезвычайно мало времени.
Твое последнее письмо меня очень обрадовало. Вижу, твое здоровье окрепло. Пусть оно окрепнет еще больше. Это зависит от тебя. Вернемся — никто тебя уже не узнает.
Мы надеемся выехать числа 6–7-го следующего месяца. Я вчера обедал с Мюрером.
Прощай, моя Негритянка. Целую тебя крепко.
Не забудь передать мой привет госпоже Мюрер. Пожми ей руку от моего имени и расцелуй ее детей.
Накануне отъезда в Лангрюн, как всегда прикованный к своему камню, Домье послал жене еще и вот эти слова любви и нетерпения:
«Среда
Мы заказали для себя места на завтра, в четверг, славная моя Дидина. Значит, утром в пятницу мы снова будем вместе.
Вы счастливее нас, дорогие дамы: после того как вы получите наши письма, вам останется ждать всего лишь один короткий денек, нам же придется ждать еще два долгих дня.
Так или иначе, славная моя Нини, скоро все будет позади. А я сегодня весь день буду работать над камнем.
Прощай, старушка моя. До послезавтра — впрочем, для тебя — до завтра.
История брака Оноре и Александрины, подобно судьбе многих счастливых людей, незамысловата. Конечно, бремя расходов на семью, при всей скромности супругов, создавало еще больше препон для того, чтобы Домье мог осуществить свою страстную мечту заняться живописью… Однако, хотя как будто тележка стала еще тяжелее, вместе с тем прибавились еще две крепкие руки, готовые тащить эту тележку, чтобы она не свалилась в кювет.
Будучи хорошей хозяйкой и умной женщиной, Александрина предоставляла своему мужу-полуночнику абсолютную свободу (Домье ложился и вставал поздно). По вечерам он часто уходил к знакомым, жившим в соседних домах (№ 13 или 17), потолковать об искусстве, литературе, политике. Домье был женат не более двух лет, когда Шанфлёри уже встречал его по вечерам в отеле Пимодан (отель Лозен):
