Кэте Кольвиц

Она получала много писем от В.И. Ленина. По ним можно судить о том, как полезна была эта русская женщина для молодой еще тогда партии.

Теперь она жила в Париже, а путь ее лежал в Берлин. Она заходила на Вайсенбургерштрассе, как в родной дом.

Когда за большим столом в гостиной собирались завсегдатаи этой семьи, русская социал-демократка Калмыкова вместе со всеми гостями участвовала в обсуждении самых трепетных проблем времени.

Королеве не нравятся озабоченные лица

Хороший гравер — это талант плюс терпение. И не раз очень одаренные художники расставались с гравировальной иглой, не обладая терпением.

У Кольвиц было в избытке и того и другого. Ей только не хватало суток, чтобы проявить оба эти качества.

Она могла часами предаваться работе. Хороший оттиск был ей наградой. Сколько самых различных способов придумали художники! Один из них очень заманчив. Эта разновидность офорта получила название мягкого лака.

На медную доску, покрытую более мягким грунтом, кладут лист бумаги и жестким карандашом рисуют по ней. Карандаш вминается через бумагу в мягкий грунт, перенося на доску энергичный штрих, сохраняющий таинственные свойства корешка бумаги. Этот способ придает большее разнообразие оттиску.

Но легко прочитать в книге, как применяли этот способ другие граверы, и трудно подружиться с ним самой.

Кольвиц любила рисовать женщин, которые приходили в приемную ее мужа. Многие пациентки становились для нее интересными моделями. Ведь и тут управлял ее вкусами все тот же уже возникший смолоду закон.

Элегантный человек, богатый и беззаботный, никогда не будил в ней интереса художника. Женщины из народа были для нее привлекательнее самых выхоленных дам, идущих рядом с детской коляской и бонной.

Ей интересны позы, движения, повадки женщины-работницы. Она любуется тем, как такая мать держит ребенка, говорит с ним. Она видит красоту в движении этих женщин, одетых в скромные темные платья, ее привлекают плавно струящиеся складки их изношенных одежд и пластика устало сложенных рук.

Портреты этих женщин могли бы составить не одну сюиту женских образов, которым Кольвиц дала жизнь. Иногда это были зарисовки для какой-то сложной композиции, иногда персонаж для плаката. А чаще самостоятельные портреты, которые редко оставались в рисунках.

Магия печати уже заворожила художницу, и большинство женских портретов начала века рисованы либо на литографском камне, либо на медной доске.

Техника мягкого лака пришлась особенно по темпераменту Кольвиц. Ей очень часто нужен был именно такой сильный трепетный штрих, какой давал нажим жесткого карандаша на бумагу, пружинящую по мягкому грунту.

Склоненная голова работницы выхвачена светом из бархатистого черного фона. Мы видим лицо и шею, проступающие из мрака. Женщина задумчива, утомлена.

Иногда Кольвиц пробует смешанную технику и усиливает изысканную строгость офорта теплотой и трепетностью мягкого лака.

Так возникает портрет женщины в большом клетчатом платке, окутывающем ее фигуру. Белые клетки рассекают темную ткань платка, как бы служа крепкой опорой светлому лицу.

Образы женщин поселяются в мастерской художницы. В каждом оттиске она стремится найти новые возможности напряженного сочетания двух цветов — черного и белого.

И на литографском камне возникает новый портрет, на котором из черного фона проступают сильные светлые руки и ясно очерченный профиль. Еще одно лицо, как бы вылепленное из белой глины, с впалыми глазами и торчащими скулами. Еще один образ женщины из рабочей семьи, жизнь которой зависит от этих трудолюбивых рук, выхваченных из мглы, заботливых и умелых.

В здании старой академии, что помещалось на Унтер дер Линден, открывалась выставка кустарных работ 1906 года. Ее участницы — женщины. Они показывают берлинцам, как искусна немецкая женщина, как хороши созданные ею кружева и вышивки.

Зрителей встречал большой плакат, нарисованный Кольвиц. На всех входящих смотрели укоризненно и устало глаза женщины, лицо которой нельзя было забыть. Оно тревожило. На плотно сжатых губах как бы застыли слова упрека. И вместе с тем он был прекрасен, этот плакат, который стучался в окаменевшие сердца людей, забывших о том, что мир еще наполнен горем.

Плакат будоражил. Многие нарядные посетительницы выставки старались избежать этого всепроникающего взгляда из-под опущенных век.

Встретилась с этим взглядом и приехавшая на выставку королева. Вспыхнул скандал. Королева потребовала, чтобы неприятный для нее плакат был снят.

Приказа королевы никто не осмелился ослушаться. Плакат сняли. Но победительницей из этого поединка с монаршей особой вышла Кэте Кольвиц. Она создала образ такой силы, который никому не давал покоя, даже императрице.

Вилла Романа

Вторая большая серия рисунков, «Крестьянская война», забирала все силы. Мозг и сердце, талант и воля, сцепленные воедино, высекали то высочайшее напряжение духа, которое рождает искусство.

Кольвиц, конечно, понимала, что созданные ею образы — это самое большое, чего ей удалось пока достигнуть, и со страхом ожидала приближения той опасной поры, когда наступит опустошение, иссушающее дыхание усталости. Оно непременно наступит. Так бывает у нее всегда.

Взлет, щедрость мысли и обаяние штриха, все существо творит каждую минуту дня. И потом, в самое неожиданное время, — спад, депрессия, вялость. Как будто в мозгу кто-то повернул выключатель, и погасла лампочка, творящая, рождающая новые образы.

Тогда нужно покориться и ждать. Никто не знает, сколько, никто не скажет, когда же вновь наполнится жизненными соками сосуд, питающий созидающую энергию.

К счастью, вовремя еще раз пришел на помощь художник Макс Клингер. Она не встречалась с ним, была лишь отдаленно знакома. В юности он открыл ей безграничность искусства графики, а сейчас отметил своей премией созданные ею произведения.

Макс Клингер приобрел во Флоренции виллу с удобными мастерскими. На целый год туда отправлялись талантливые художники, получавшие премию Клингера. Они могли там жить безбедно, познавая искусство Флоренции и работая в превосходных ателье.

Премия эта пришлась как нельзя кстати. Хотя еще не все завершено в большой работе, но перерыв лучше сделать самой, не дожидаясь очередного приступа депрессии.

Кэте Кольвиц взяла из школы своего не совсем здорового младшего сына и ранней весной сменила сумрачный Берлин на красавицу Флоренцию.

Неподалеку, в горах, где по склонам вились виноградники, жили друзья — Беата Бонус и ее муж Артур. К ним, запыхавшись, и ворвалась веселая Кэте Кольвиц с Петером.

Беата бежала ей навстречу мимо маслин и виноградников. Нескончаемые расспросы. Давно не виделись. Рассказы о самом важном из берлинских событий. О том, как ширится в Германии юношеское движение, о девушках, участвующих в этих бунтарских группах.

Воспоминания о веселой поре, когда они обе были студийками Мюнхенской художественной школы.

Раз как-то подруги вместе с Петером отправились в маленькой повозке, запряженной осликом, на прогулку. Манили горы. По дороге мальчик выпал из коляски. Это не сразу заметили. Вернулись. Потерпевший оказался невредим. И это происшествие только еще больше всех развеселило. Долго в письмах Кольвиц будет вспоминать о комичных подробностях маленького горного приключения.

Вскоре приехал отец и увез Петера в Германию. Кэте Кольвиц осталась одна. Она тосковала по детям и дому, но старалась не поддаваться этой тоске, как можно лучше узнать искусство Италии.

Прекрасное, светлое ателье. Знойные пейзажи юга. Необузданные и такие яркие итальянцы.

Но Кольвиц не берет в руки карандаша, не открывает альбома. Ее не тянет к работе. Она не может рисовать ничего из того, что видит. Мысли возвращаются к медным доскам и литографским камням, на которых застыли в ожидании ее последние композиции.

Сейчас Кольвиц смотрит, изучает, постигает великое искусство Италии. И чем больше она ходит по музеям, тем непостижимее представляются ей их сокровища.