Томас Торквемада (Великий Инквизитор"). Его жизнь и деятельность в связи с историей инквизиции

Стон и плач наполнили еврейские жилища... Старый раввин Абарбанел, когда-то управляющий денежными делами Фердинанда и Изабеллы и лично известный правителям, бросился в Гренаду умолять их о пощаде Израиля. Три раза падал Абарбанел на колени перед королем и королевой. “Возьмите, – говорил он им в страстной мольбе о соплеменниках, – возьмите все наше золото и серебро, возьмите все имущество Израиля, но оставьте нам нашу родину!”... Он тут же предлагал им 600 тысяч золотых дукатов, но ни деньги, ни мольбы не могли умилостивить королевского гнева. Абарбанел обратился тогда к советникам правителей и просил их о заступничестве. Корыстолюбие начало было побеждать Фердинанда, он готов был уже отменить исполнение указа, но Торквемада сумел остановить его. Величественный, как ветхозаветный пророк, он пришел к королю и королеве с крестом в руках и сказал:

– Иуда продал Сына Божия за тридцать сребреников, ваши высочества, быть может, хотят продать его за триста тысяч. Он здесь. Вот Он, возьмите и, если хотите, продайте...

С этими словами Торквемада положил распятие перед Фердинандом и Изабеллой и затем удалился... Не одно воззвание к чувству правоверных католиков звучало в краткой речи инквизитора. Она могла напомнить Фердинанду и Изабелле о том времени, когда Торквемада принимал участие в свержении “нечестивого” Генриха IV, и даже о судилище инквизиции. Грозная сила, стоявшая за Торквемадой, давила их, оставалось” исполнить указ о евреях, и он был исполнен.

К концу июля 1492 года евреи обязывались покинуть Испанию, если не хотели креститься. Государи обязывались с своей стороны снабдить их паспортами и предоставить им корабли для отъезда. Во время отсрочки эмигранты должны были продать свое имущество, но отнюдь не вывозить из Испании ни золота, ни серебра. В то же время Торквемада приказал доминиканцам и другим духовным лицам употреблять все меры к обращению евреев в христианство, а всем верным католикам по истечении данной евреям отсрочки под страхом наказания избегать всякого общения с ними и не продавать им съестных припасов и ничего необходимого для жизни. Как ни тяжко было положение евреев, большинство их все-таки осталось верно своей религии и спешило с отъездом из Испании. Наскоро продавалось ими имущество, дома и поместья уступались за сотую долю стоимости, были даже случаи, что виноградник отдавался за кусок полотна, дом променивался на осла и тому подобное. Чтобы спасти хоть что-нибудь среди этого погрома, некоторые зашивали золото в одежду или в сбрую вьючных животных, другие глотали по тридцати червонцев, разрезав их на кусочки, третьи прятали их в места, куда заглянуть могла не позволить дозору стыдливость. Все эти расчеты, надо думать, не оправдывались, и золото не ускользало от любопытства королевской стражи, да иначе мы и не знали бы об этих проделках евреев... Сборными пунктами эмигрантов были назначены Картагена, Валенсия, Барселона, Кадикс и Гибралтар. И старый, и малый потянулись туда евреи, кто верхом, кто на повозках, кто пешком. Многие умирали, еще не достигнув места отправки, падавших духом ободряли раввины, заставляя женщин петь и бить в тамбурины... Дальше ждали Израиль еще большие испытания: голод и оспа на кораблях, грабежи и убийства на суше. В Генуе их встретила толпа фанатиков, предлагавших получить хлеб ценою крещения; в Неаполь они сами привезли оспу, опустошившую город; в Африке их убивали; женщин и девушек насиловали и продавали в рабство.

Как велико было число этих эмигрантов, различные авторы говорят об этом по-разному. Льоренте насчитывает их до 800 тысяч человек. Во всяком случае, эта вынужденная эмиграция, не говоря о ее жестокости и беззаконии, несомненно причинила ущерб испанской торговле и промышленности. Эта была первая причина падения Испании после непродолжительной эпохи могущества. Ослепленные торжеством над маврами и последовавшим открытием Америки, испанцы долго не замечали результатов политики нетерпимости, и только отпадение целых провинций послужило для них поздним указанием на всю пагубность влияния Торквемады и его преемников. Это косвенно признается даже безусловными поклонниками приора из Сеговии, когда они вознаграждают потери Испании тем золотом, которое, оставили в стране евреи. Если верить их словам, с эмигрантов брали еще по два дуката за право отъезда и конфисковали имущество у запоздавших.

Что касается Торквемады, то он ликовал. Еврейские синагоги обращались в церкви, в Гренаде воздвигались стены монастыря во имя святого Доминика, оставалось сохранять и укреплять инквизицию. Среди забот о торжестве испанцев над маврами Торквемада не забывал своего излюбленного детища. Время обнаружило в этом учреждении много недостатков и злоупотреблений, а между тем великий инквизитор хотел видеть его совершенным, достойною опорою религии. Он представлял себе инквизицию олицетворением справедливости, судом строгим для упорных в своих заблуждениях, милостивым для кающихся, священным средством создать наконец в Испании едино стадо с единым пастырем. В заботах об этом в 1488 году, в последних числах октября, Торквемада снова собрал в Вальядолиде генеральную юнту инквизиторов. Здесь были выработаны 15 новых законов в дополнение к изданным в 1484 году. Новые законы предлагали инквизиторам соблюдать в процессах одну общую для всех форму и не откладывать суда над заключенными под предлогом недостаточности улик. Келейный характер инквизиционных процессов законы оставляли в прежней силе. Они предлагали допрашивать свидетелей при возможно меньшем числе присутствующих и запрещали подсудимым видеться с кем-либо, исключая священника, и то возможно реже. Число этих узников инквизиции было громадно. Трибунал не знал наконец, куда поместить осужденных на вечное заточение, и потому генеральная юнта разрешила этим преступникам отбывать наказание на дому, но строго запретила выходить из этих импровизированных тюрем. Не меньше заботили юнту расходы на содержание многочисленных заключенных. Чтобы помочь этому горю, решено было ходатайствовать перед правительством об учреждении при трибуналах так называемых “домов покаяния”, где осужденные могли бы заниматься ремеслами и тем оплачивать свое содержание. Этот проект получил впоследствии осуществление, но зато потерпело фиаско другое постановление юнты – оплачивать расходы трибуналов и жалованье их членам за счет конфискаций прежде удовлетворения королевской казны. Фердинанд увидел в этом посягательство на свои доходы и отказал в утверждении этой меры. Взамен он предложил инквизиторам занять в епархиях по приходу и тем покрывать свои недочеты. Из других постановлений вальядолидской юнты заслуживает внимания распоряжение, запретившее примирение с церковью мужчин моложе четырнадцати лет и женщин моложе одиннадцати. Чтобы оценить по достоинству эту меру, необходимо припомнить, что вторично впавшие в ересь заранее осуждались на сожжение и конфискацию. Таким образом, устраняя малолетних от примирения, юнта, очевидно, хотела избавить их от обвинения в рецидиве, так как вопрос об этом мог возникнуть только после примирения с церковью. Но такова была судьба всех законов инквизиции, что они всегда применялись по усмотрению, и 15 новых постановлений юнты не смягчили суровой гегемонии этих блюстителей веры. Произвол и после 1488 года по-прежнему оставался характерною особенностью инквизиционных трибуналов, жертвы их по-прежнему подвергались жестоким истязаниям под покровом спасительной для свидетелей тайны, а эти свидетели по-прежнему безбоязненно клеветали на кого хотели.

Такие порядки не замедлили вызвать деморализацию испанского общества. Всякий стал думать о спасении своем и своих, и многие спешили записаться в число офицеров инквизиции, как назывались исполнители ее приказаний, в громадном большинстве шпионы. Посредством этих шпионов судилище зорко следило за всеми проявлениями свободомыслия, самого невинного, и между прочим уже при Торквемаде стало преследовать книги, это признанное несчастие для поборников нетерпимости. Усердие в уничтожении книг доходило до последних границ вандализма. На заре инквизиции роль цензоров исполняли епископы, но Торквемада упростил эту процедуру и жег книги, не подвергая их рассмотрению. В 1490 году он сжег таким образом в Саламанке множество экземпляров еврейских библий, затем 6 тысяч различных авторов как опасных для религии и наконец уничтожил всю библиотеку королевского принца Генриха Аррагонского. Железные руки инквизиторов простирались даже к высшим представителям католического духовенства. В этой среде не особенно благоволили к трибуналу, помня дни, когда церковный суд принадлежал епископам, и этого было достаточно, чтобы навлечь на них преследование инквизиции. Правда, инквизиция не имела права судить епископов, но она слишком чувствовала свою силу, чтобы останавливаться перед этим, и еще при Торквемаде добилась осуждения епископов Калагоры и Сеговии. Оба епископа были позваны в Рим и там оправданы и даже назначены посланниками: первый – в Венецию, а второй – в Неаполь; но раздраженный неудачей Торквемада доставил новые доказательства их еретичества, и посланники были лишены епископских санов и заключены в темницу. Это новое свидетельство усердия великого инквизитора подняло в Риме прежнее недовольство испанской инквизицией, и только опасение конфликта с Фердинандом и Изабеллой удержало папу Александра VI от низложения Торквемады. В Риме решились только на полумеру. Под видом заботы о здоровье инквизитора папа указом от 23 июня 1494 года признал необходимым дать Торквемаде четырех епископов в качестве генерал-инквизиторов с правом участвовать в заседаниях трибуналов. Эта мера не ограничила, однако, ни власти, ни жестокости Торквемады. Он до самой смерти продолжал очищать Испанию от ереси и возбудил такую ненависть среди современников, что ожидал себе участи Арбуэ. Он ездил с большими предосторожностями: 50 конных офицеров инквизиции и 200 пеших постоянно сопровождали великого инквизитора, а ночью его дорогу освещали, как будто для целого отряда войска. Даже дома он ожидал руки убийцы и постоянно держал на столе рог единорога, которому приписывали силу останавливать действие яда. Торквемада умер 16 сентября 1498 года и погребен в Авиле, но инквизиция продолжала угнетать Испанию вплоть до первого десятилетия девятнадцатого века.