Берлиоз

Гете почти подошел к концу своего долгого и трудного жизненного пути. Облаченный в величие, благородство и славу, маяк, чьи лучи ослепляли вселенную, он удостаивал людей своим существованием, подобно некоему богу, спустившемуся на землю.

Со всех концов света ежедневно стекались в Веймар, на его Олимп, музыкальные, поэтические, научные и философские труды. Жадный до знаний, он хотел все изучить, все постигнуть, обо всем иметь суждение. Можно было подумать, что он собирался унести с собой в могилу все человеческие проблемы.

Но не успевал охватить все. Разнообразные произведения, шедшие к нему лавиной, он отсылал на отзывы друзьям, с которыми состоял в переписке (каждому в зависимости от его знаний), и музыкальные — своему другу Цельтеру, в Берлин.

Но Гете, этот совершенный гений, умел читать музыкальный почерк. Черные значки приобретали в его глазах особый смысл и отдавались звучаниями. Листки с нотами Берлиоза, казалось, гипнотизировали его.

«Берлиоз? Берлиоз? — повторял он, пытаясь припомнить это имя. — Нет, я не знаю его», — заключил он. Но он написал Цельтеру 28 апреля:

«Утоли любопытство, внушаемое мне видом этих нотных символов, они кажутся мне совершенно необычными, столь странными, столь чудесными».

И Цельтер с чувством самого тяжеловесного юмора, в котором грубость состязалась с несправедливостью, непристойно осмеял далекого Гектора. Этот наглец (дозволено ли сойти столь резкому слову с моего пера?) осмелился, да и то лишь 5 июля, так ответить прославленному поэту и мыслителю:

«Некоторые люди при всех случаях отмечают свое присутствие и сопричастность чему-либо лишь громким харканьем, чиханием, откашливанием и рвотой. Похоже, что г. Гектор Берлиоз относится к подобным людям. Запах серы вокруг Мефисто привлекает его, заставляет чихать и пыхтеть таким образом, что все инструменты в оркестре мечутся и безумствуют. Однако „Фаусту“ это безразлично. Впрочем, благодарю за присылку. Наверняка рано или поздно представится случай использовать на каком-нибудь уроке это жалкое напоминание о выкидыше».

Это жестоко и вовсе неостроумно.

Это непристойно и несправедливо.

И однако, Цельтер, руководитель музыкальной жизни Берлина, не какой-то невежда, а «Восемь сцен» — подлинный шедевр. Искусство многогранно, его форм множество. Отменить, заклеймить очень часто означает предать. Композитор из далекой Франции имел намерение лишь принести дань поклонения Гете. Ведь ему всего двадцать шесть лет, и он мужественно и неутомимо борется с злопыхателями и скептиками, чтобы мог расцвести его врожденный гений. Но неужели, играя его бесподобное произведение, Цельтер не ощутил дуновения величия, освобожденного от догм, которые сковывают и порабощают? Неужели полет гения не увлек его на своих благородных крыльях?

«Харканье», «рвота», «выкидыш» — слова, оскорбляющие критику искусства. Грубость унижает лишь того, от кого она исходит.

Гете, разумеется, не ответил Гектору, но не стоит беспокоиться: ни молчание веймарского Юпитера, ни своеобразный анализ музыкального советника Цельтера ничуть не обескуражили нашего бесстрашного Гектора. Последний не удостоил Цельтера своим возмущением. Он, должно быть, насмешливо воскликнул:

«Бедняжка Цельтер! Там, где нужен Бетховен, служит некий Цельтер — несмышленый музыкант. Гете ничего не смог узнать, Цельтер ничего не смог понять. Тем хуже, тем хуже… разумеется, для них».

IV

В буйстве природы приходит июль. Кровь стучит в жилах Гектора. Приближается день, когда будет оспариваться Большая Римская премия. Неужели Гектор снова вступит в борьбу?

Вовсе не дерзать подняться на высокую гору или остановиться на полпути — и то и другое означает поражение. Победа в одном: завоевать вершину.

Гектор и не думал вступать в сделку со своим честолюбием. Ему нужна Большая премия — нужна несмотря ни на что, нужна вопреки всему. Поэтому, упрятав в тайники души гнев и отвращение, он решает в четвертый раз бросить вызов строгому жюри, которое, он знает, враждебно к нему самому, не приемлет его манеры сочинять.

Папаша Пенгар, всегда такой сдержанный и молчаливый, открывая дверь одиночной камеры, ставшей теперь для Гектора знакомой, не удержался и заметил:

— Видимо, для вас она и предназначена, господин Берлиоз.

— Предназначена?! — вздрогнул Гектор. — Что за слово?

Тот уклончиво ответил:

— При вашем мужестве никогда не оставляют надежды… Ваша настойчивость должна быть вознаграждена.

— О да, папаша Пенгар, на этом свете или на том. Честное слово, — добавил он затем более весело, — будь я властен в выборе, я предпочел бы на этом. Так-то оно вернее.

При этих словах папаша Пенгар перекрестился, и дверь камеры захлопнулась.

Тема новой кантаты: смерть Клеопатры. Волнующая тема для трепетного романтика.

Легендарная царица, чья история более удивительна, чем самая феерическая сказка, правительница страны роскоши и чудес — Египта. Цезарь, пришедший поработить Клеопатру, опьянен ее красотой и вздыхает у ее ног на берегу Нила — великой зачарованной реки…

Непобедимый завоеватель возвращается в Рим ради триумфа. Он велит приехать туда и правительнице, зажегшей в нем пожар сладострастья, и в храме богини красоты Венеры ставят статую этой пленительной женщины. Неслыханная честь…

Цезарь, всемогущий властелин Рима, владычествующего над миром, вероломно убит в здании сената.

Теперь правление Востоком возложено на Антония. И Клеопатра тотчас решает обольстить его.

Галера с серебряными веслами рассекает изумруд волн; ласковый ветер раздувает золотые и пурпурные паруса. И на борту царица, томно возлежащая среди редкостных тканей, дорогих ковров и тысячи амфор, усыпанных драгоценными камнями. Кто же она, прекрасная, словно Венера, — создание неба или земли? Женщины — в одеждах нимф, юноши — амуров. Какая красочная картина! И Антоний не может устоять против чар, подобных самому сладостному, самому пьянящему вину.

Пиршество следует за пиршеством. Дождь из роз с блестящими лепестками и пьянящим ароматом. Клеопатра, жадная до неизведанных наслаждений, велит растворить в своем бокале с уксусом самые прекрасные жемчужины Востока и одним глотком выпивает этот напиток.

Опьяненный Антоний, весь во власти чар, забыл в конце концов, что он всего лишь простой посланец своей далекой родины. А Рим никогда не терпел слабостей, он ковал собственную мощь в непримиримости.

Рим посылает Октавиана, чтобы дать бой бунтовщику, победить и привезти его. Начинается война, и вскоре Антоний терпит жестокое поражение в битве при Акциуме.

Что же делает тогда Клеопатра? Трепеща при мысли о возвращении в Рим — на сей раз не для того, чтобы служить моделью статуи в храме Венеры, а чтобы прошествовать, как того требовал обычай, прикованной к триумфальной колеснице Октавиана, — она велит принести себе аспида, скрытого в корзине с винными ягодами. Укус змеи — и Клеопатра, сполна уплатив за роскошь и оргии, умирает в неописуемых страданиях. Ее погребли с Антонием, ее страстным возлюбленным, который еще раньше покончил с собой при ложной вести, что Клеопатра мертва.

Темой кантаты была смерть царицы. Наш Гектор ликовал. Патетический сюжет — здесь не может быть ласкающих слух, напомаженных слащавостей, — сюжет который он предпочитал какому-нибудь ритурнелю, походящему для дудочки.

Закончив сочинение, Гектор спокойно ожидает.

Объявляют результаты, и, увы, — катастрофа!

Гектор не продвинулся вперед, он не получил ничего. Он даже не был назван. Однако уточним: жюри, сочтя все представленные сочинения недостойными, совсем не присудило премии. И Гектор вновь начал исторгать проклятия на головы своих экзаменаторов, пораженных глухотой и тупоумием.

«Ах, горе-судьи, окостенелые умы, старые подагрики!

Все это вновь выкрикивал в мелодраматической манере неисправимый хулитель.