Каныш Сатпаев

Зал отзывается:

— Как же, вдоволь накосили травы.

— А я засеял сколько мог, неплохой урожай собрал.

— Скажите, Абеке, — обращается Сатпаев к старику из заднего ряда. — Какой урожай у вас был?

— Пудов тридцать взял. На мою семью хватило, излишек даже обменял на теленка.

— А могли больше взять?

— Конечно, мог, если были б силы. Но откуда их взять? Ведь у меня одна лошаденка, и то худая. А соху у соседей пришлось просить, отдал за нее осенью три пуда хлеба.

— Вот видите! Как плохо, не по-хозяйски мы используем наши богатые земли. А можно ведь сделать больше и жить богаче. Например, почему бы не объединиться Абеке с Ореке и Алеке. У них ведь на дворе без дела лежат хорошая соха и сенокосилка. А у Садыка и Сагына есть неплохие телеги.

— Но они ведь из другого рода! — выкрикнул кто-то.

— Какое это имеет значение, когда речь идет о деле, — продолжал Каныш. — Представьте себе, что эти пять или шесть хозяев объединились. Тогда они смогут обработать хотя бы половину тех угодий, что лежат нынче без пользы. И получить не тридцать пудов хлеба, как Абеке, а десять раз по столько. Всем семьям хватит, да и излишек вышел бы немалый.

— Да, здорово получается.

— Конечно, выгодно.

— Стоит подумать об этом.

Каныш подождал, пока люди вдоволь выскажутся, и только тогда сказал главное:

— Баянаульский ревком предлагает вам объединиться в несколько кооперативов. Кто с кем — это вы сами должны решить. И обрабатывать землю сообща. А мы, со своей стороны, готовы выделить вам в кредит семена, технику и даже несколько лошадей... Но зато весь излишек, который останется у вас осенью, вы будете обязаны продать государству...

Летом 1921 года исполнилась годовщина образования автономной республики. В то время обширная территория к востоку от реки Урал еще именовалась Киргизским краем.

Правительство решило широко отметить знаменательное событие. К юбилею стали готовиться и в Баянауле. Ревком создал комиссию по проведению праздника. Председателем ее стал Сатпаев.

После митинга и конных состязаний в урочище Кобей-Шилик перед народом выступили певцы, артисты, прославленные акыны. На следующий день в губернской газете «Степная правда» была напечатана следующая телеграмма в адрес Семипалатинского губревкома: «Пятитысячное собрание киргизов Баянаульского района по случаю праздника в Кирреспублике выражает свой глубокий восторг и энтузиазм по поводу раскрепощения киргизского народа от векового гнета. Собрание заверяет губернскую власть, что оно всю свою силу и энергию беззаветно направит на служение Кирреспублике. Собрание верит, что вы явитесь стойким проводником заданий Киргизского центра в грядущей работе по строительству молодой киргизской государственности. От имени собрания Сатпаев, Жунусов, Бочтаев, Адимов, Жантемиров».

IV

Больше года прошло, как Сатпаев стал членом ревкома и судьей. Хорошая слава идет о нем в народе. Теперь он не новичок в общественной работе, может выступить на любом собрании, как говорят в ревкоме, наделен ораторскими способностями. Многое открыл он для себя за это время, научился понимать людей. И с болезнью как будто покончено. Степной воздух исцелил его, он по-прежнему бодро чувствует себя. Весной по приглашению губернского нарсуда Каныш побывал в Семипалатинске и, конечно, зашел к знакомому доктору. Врач, который два года назад предсказывал ему безвыездное сидение в ауле на весь недолгий остаток жизни, теперь, осмотрев пациента, удивленно произнес:

— Да с такими легкими жить и жить! Просто чудо! Словно ничего и не бывало — такое чистое дыхание! Ваш Баянаул — истинно целительный уголок степи. Настоящий санаторий для легочников!.. Поздравляю, молодой человек, но все-таки предупреждаю: остерегаться простуды и ослабления организма.

На родину Каныш возвращается в радостном настроении. Он снова задумывается о будущем. Повседневная работа хоть и захватывала его, но все же на душе оставалась какая-то неудовлетворенность. Свой завтрашний день он представлял себе не совсем отчетливо. Неясность эту усугубляло еще и то, что он был теперь не один. По настоянию престарелого отца в двадцатом году ему пришлось связать свою судьбу с Шарипой. А затем он стал отцом. Его жена и дочка Ханиса жили на зимовке у отца. А он по-прежнему по-холостяцки снимал с несколькими джигитами комнату в доме станичного казака Бельденинова...

Судья и профессор

I

Профессор Усов сидел на высоком утесе, у подножия которого лежало кристально чистое озеро. На недвижной глади отчетливо отражались каменистые берега, поросшие сосной, легкие облака, едва заметно плывущие в небесной лазури. Ему вспомнились слова Каныша, сказанные при их первой встрече: «Озеро Жасыбай не просто чудо природы, с ним связана старинная легенда...» — «Расскажи», — попросил профессор.

«Когда наши предки сражались за свою землю с джунгарами, особенно много крови было пролито в здешних окрестностях. Эти места не раз переходили из рук в руки. Говорят, озеро когда-то называлось Шойын по имени джунгарского богатыря, которому была доверена охрана этих краев. Но однажды казахский батыр Жасыбай, победив на поединке Шойына, отобрал озеро. Обозленный джунгар замыслил отомстить и, по-воровски пробравшись в стан соперника, злодейски убил во время сна Жасыбая и его преданного друга Кийк-батыра. Далее рассказывается, что, совершив это злодеяние, коварный Шойын бежал из наших пределов. А озеро с той поры называется Жасыбай. Так ли это было на самом деле или как-то иначе, трудно сказать. Во всяком случае, старики по сей день показывают могилы Кийка и Жасыбая у тропы между озером и станицей...»

В тот день Каныш повел профессора на перевал и показал место, где, по преданию, были похоронены богатыри. Форма каменной гряды напоминала лежащего великана. «Вот где разгадка легенды... — подумал Усов. — Результат многовековой работы ветра и дождей». Но он не стал вслух говорить о своей догадке. Ему не хотелось разрушать у молодого человека веру в предание. Когда они снова спускались к озеру, профессор рассказал Сатпаеву историю, случившуюся в 1906 году в степях Джунгарии, когда Усов еще студентом сопровождал известного путешественника-геолога, своего учителя Владимира Афанасьевича Обручева.

— Однажды мы набрели на удивительный город. Трудно было сосчитать, сколько улиц в нем. Дома все разные, ни один не похож на другой. На площадях мы видели множество творений скульптуры. Горбатого медведя, грозного льва, бегущих лошадей, а также множество других животных — настороженных архаров, верблюдов, лежащих поодиночке или идущих целым караваном, — невозможно всего перечислить... Словом, город этот можно назвать зоологическим музеем. Но он оказался мертв. Мы не встретили ни единой души. Казалось, что в какой-то страшный миг все живое здесь было превращено в камень. Но в том-то и дело, что город этот строили не люди. Ни одной из фигур животных не касалась человеческая рука. Все было здесь изваяно самой природой, миллионы лет над скульптурой мертвого города трудились ветры и дожди...

Каныш внимательно слушал Усова. Хотя профессор ни словом не обмолвился о происхождении могилы Жасыбая, молодой челочек понял истинный смысл его рассказа. И когда гость умолк, Сатпаев проговорил:

— Михаил Антонович, хотя у нас и нет таких мертвых городов, я могу показать вам достаточно много скульптурных фигур из камней.

— Только не сегодня, дорогой. Может быть, на той неделе?

— Хорошо, я приеду еще раз, — обрадовался Каныш.

Профессор вспомнил его радостный взгляд и улыбнулся. «Интересный молодой человек! Грамотен, свободно говорит по-русски, воспитан. Вдумчив, ни одного слова зря не скажет. И все-таки не укладывается в голове, что он судья. Почти юноша... Даже в Европе, где хорошо поставлено юридическое образование, на такую должность вряд ли назначают столь молодых людей...»