Мартин Лютер. Его жизнь и реформаторская деятельность

Таким образом, еще раньше, чем Лютер выразил свой первый протест против искажения догмы церковью, Гуттен стоял уже во главе партии, которая, наряду с довольно туманными позитивными задачами политического переустройства Германии, преследовала самые недвусмысленные антиримские тенденции. Едкие сатирические памфлеты Гуттена давно уже ходили по рукам и будили ненависть к римской курии. В 1517 году он нанес последний довольно чувствительный удар изданием найденной им рукописи знаменитого, давно уже умершего, итальянского ученого Лаврентия Балла о так называемом “даре Константина”, где раскрывалась подложность эдикта, по которому император будто бы подарил папе Рим, Италию и весь запад. Влиянию Гуттена и его единомышленников следует отчасти приписать и тот неожиданный отпор, который встретили папские притязания на Аугсбургском сейме.

Тем не менее, в своей борьбе с общим врагом Гуттен и Лютер до сих пор шли каждый своей дорогой, совершенно не заботясь друг о друге, даже не подозревая о своей солидарности. Первым обратил внимание на это обстоятельство известный уже нам друг Гуттена, Крот Рубеан, один из авторов “Писем темных людей”. Со времени Лейпцигского диспута он проникся самым восторженным удивлением к мужественному монаху и в пламенных выражениях стал увещевать своих друзей и единомышленников открыть глаза на движение, вызванное Лютером, и понять, что дело его может иметь великое значение для освобождения умов от той тьмы, с которой они все борются. По его настоянию Гуттен решился, наконец, поближе познакомиться с сочинениями монаха – и не замедлил проникнуться такими же чувствами удивления и восторга. Он понял, наконец, что дело виттенбергского монаха есть чисто народное дело и что только с его помощью римский вопрос может найти разрешение. С тех пор он сам обращается к изучению Св. Писания и начинает цитировать из него тексты; он переходит также к употреблению немецкого языка в своих сочинениях и наконец (письмом от 4 июня 1520 года) вступает в личные сношения с Лютером, предлагая ему союз и поддержку от себя и от имени своего друга Франца фон Зиккингена, которого он тоже склонил на сторону нового учения.

Необходимо заметить, что на последнего партия Гуттена возлагала большие надежды. В лице Франца фон Зиккингена, пользовавшегося огромным влиянием среди своего сословия, национально-гуманистическая оппозиция заручилась содействием всего рыцарства. Зиккинген, как и Гуттен, глубоко скорбел об упадке своего сословия и рассчитывал, что император, наконец, поймет всю выгоду союза с рыцарями и с их помощью не замедлит сбросить с себя иго Рима и смирить слишком зазнавшихся светских и духовных князей. Теперь, узнав от Гуттена об опасности, грозящей Лютеру со стороны Рима, он предложил ему убежище в своих укрепленных замках на случай, если ему придется оставить Виттенберг. Точно такое же приглашение получил Лютер от другого рыцаря, Сильвестра фон Шауенбурга. Последний также просил его не удаляться на чужбину, предлагая услуги свои и ста храбрых рыцарей, заключивших между собою союз с целью оберегать его от всяких опасностей, пока дело его не будет решено окончательно.

Эти письма особенно подняли дух Лютера. Теперь ему нечего было бояться отлучения, незачем было отправляться в изгнание: целое сословие, обладавшее материальной силой, готово было принять его под свое покровительство. Но сношения с Гуттеном повлияли на Лютера еще в одном отношении. Благодаря им он обратил наконец серьезное внимание на политическое настроение Германии. Впечатления, вынесенные им из Аугсбурга и еще раньше из путешествия в Рим, ожили с удвоенной силой и придали новую окраску его произведениям. Теперь вместе с Гуттеном он также заговорил в патриотическом тоне и обратил свои надежды на светскую власть, которую и стал призывать к реформе. Еще 15 января 1520 года Лютер в письме к новоизбранному императору объявлял, что хочет умереть верным и послушным сыном церкви и готов подчиниться решению всех незаинтересованных университетов. Но в феврале, получив приглашение Шауенбурга и пересылая его Спалатину, он уже пишет:

“Для меня жребий брошен. Я презираю ярость римлян, как и их благосклонность. Я не хочу во веки веков примириться с ними, ни иметь с ними что-нибудь общее. Пусть осуждают и сжигают мои книги; в возмездие за это я осуждаю и публично сожгу все папское право, эту Лернейскую гидру ереси”. А в другом месте: “Сильвестр Шауенбург и Зиккинген избавили меня от страха перед людьми. Теперь я ничего не боюсь и издаю уже книгу на немецком языке против папы, об улучшении христианского общества...”

Эта книга, появившаяся в начале августа 1520 года, была знаменитое послание, адресованное “Его императорскому величеству и христианскому дворянству немецкой нации”, настоящий военный манифест Лютеро-Гуттеновской революционной партии.

“Пора молчания прошла; теперь настало время говорить!” – восклицает Лютер, посвящая новое произведение своему коллеге Амсдорфу. И действительно, более энергичного, более вдохновенного языка нельзя себе и представить. “Послание к дворянству” – это целая программа преобразований не только церкви, но и государства. Цель его – освободить Германию от постыдного ига, возбудить в ней стремление к самодеятельной жизни, доказать, что ее зависимость от Италии не есть следствие исторической необходимости, а добровольно наложенное на себя иго.

“Романисты, – говорит Лютер в введении к главной части “Послания”, – чтобы помешать реформе церкви, окружили себя тройными стенами: когда реформы требуют светские государи, они отвечают, что светская власть не имеет права вмешиваться в церковные дела и что власть духовная стоит выше ее; если ее требуют на основании Св. Писания, они возражают, что право толковать Писание принадлежит одному только папе; если же наконец им угрожают собором, то они отвечают, что только папа имеет право созывать соборы и руководить ими”.

Но эти “картонные и соломенные” стены не останавливают Лютера – одна за другой они должны обрушиться под напором выставленного им принципа всеобщего священства христиан.

По мнению Лютера, все члены церкви, духовные и миряне, имеют одинаковые права как христиане; все приобретают в крещении духовное звание, и так называемое духовенство отличается от мирян только тем, что оно избрано “ведать в общине слово Божие и таинства”. Таким образом, все различие между теми и другими заключается только в должности, и если священник почему-либо отставлен от своей должности, то становится таким же крестьянином или бюргером, как и другие. А из этого следует, что духовенство не должно иметь никаких особых преимуществ, ни особенной святости, ни собственной юрисдикции, ни неподсудности светской власти; последняя должна быть свободна в своей сфере, и никакой папа или епископ не имеют права мешать ей.

Тем же положением о всеобщем священстве христиан разрушается вторая стена. Так как папа в духовных делах не стоит выше, чем всякий другой истинный христианин, то и последний может понимать Св. Писание не хуже его, и, наоборот, папа, если он дурной христианин, не поймет смысла Писания. А затем третья стена падает уже сама собой. В тех случаях, когда папа поступает против Св. Писания, община должна сама вмешаться в дело, а община или христианство должны быть представлены в соборе. Последний, как это было с Никейским собором и другими, должен быть созван императором, а в случае необходимости всяким, кто только имеет соответствующую власть. Относительно вопроса, как должен быть составлен собор, Лютер не вдается в подробности, но зато в 26 параграфах перечисляет пункты, которые подлежат его обсуждению и требуют реформы. Так, он особенно энергично восстает против светской политики и роскоши пап, величающих себя наместниками Христа, хотя Господь странствовал по земле в бедности и говорил, что царство Его не от мира сего. При этом он рисует всю сложную сеть злоупотреблений и вымогательств, при помощи которых папы в состоянии удовлетворять свои прихоти. Он восстает против аннатов, палий, против присяги епископов, благодаря которой они становятся в рабскую зависимость от Рима, симонии и других злоупотреблений. Для искоренения их Лютер советует даже не дожидаться собора. Всякий светский владетель должен сам отменить их в своих владениях. Вообще, Лютер, как и Гуттен, хочет, чтобы отдельные церкви, в особенности немецкая, самостоятельно управляли своими делами. Немецкие епископы должны подчиняться избранному из их среды примасу, при котором находится общая консистория, куда поступают апелляции из всех немецких земель. Папе Лютер готов уступить лишь высшее место в общей христианской церкви; его суду подлежат важные вопросы, относительно которых примасы не могли прийти к соглашению.