Лестница в небеса: Led Zeppelin без цензуры (ЛП)

Пейдж был в восторге. «Ты не пожалеешь», — сказал он Бонэму. Но ещё долго Бонзо не сомкнул глаз ночью в сомнениях о правильности выбора. Он обменял стабильный заработок — сорок фунтов в неделю — на предприятие, казавшееся ему рискованным. «Надеюсь, я не испортил ничего», — говорил он себе.

Тем временем, Джон Пол прослышал о предпринимаемых усилиях Джимми собрать новый бэнд. Он искал способы отойти от студийной работы, хотя бы на какое-то время. И позвонил Джимми, чтобы потихоньку выяснить, как идут дела с новой группой. Они проговорили пятнадцать минут, и в конце разговора Джон Пол бросил старому сессионному приятелю: «Позвони мне, если понадобится басист». Пару дней спустя Джимми набрал его номер.

Наконец, группа была в полном составе. Всё, что требовалось — это выяснить, подходят ли они друг другу музыкально. «Нам нужно собраться и поиграть, — сказал Джимми Джону Полу. — Я планирую репетицию на следующей неделе».

Они согласились встретиться в маленькой сырой студии на Джеррард-стрит. Джимми не спал всю ночь перед репетицией; он беспокоился, оправдаются ли его надежды в отношении группы. У Роберта колени дрожали, когда он приехал в студию. Каждый хотел, чтобы всё получилось, но никто не знал, что может случиться. На всякий случай Бонзо оставил телефон Тима Роуза в бумажнике.

На той первой сессии Джонси впервые встретился с Плантом и Бонэмом. Плант был немного удивлён внешним видом Джонси. В конце концов, Пейдж описал Джона Пола как «ветерана студий звукозаписи», и Плант с Бонэмом решили, что будут работать с человеком, годящимся им в отцы. Джон Пол никак не вписывался в этот образ.

Ничего конкретного запланировано не было в тот день, но когда все взяли в руки инструменты и неловко посмотрели друг на друга, Джимми предложил сыграть «Train Kept A-Rollin'», любимую вещь со времён Yardbirds. Начали неровно, но вскоре всё очень быстро встало на свои места. Они продолжили с «As Long As I Have You», песней Гарнета Миммса, а затем с «I Can't Quit You, Babe». Музыка грохотала, и Джимми заулыбался. Когда они взялись за «Dazed and Confused», Джимми не скрывал своего восторга.

— Думаю, у нас получилось нечто, — объявил Джимми.

Никто не возразил. Четыре парня, которые не представляли себе жизни без музыки, осознали, что всё-таки нашли своё средство самовыражения.

Когда джем-сейшн закончился, Роберт спросил: «А что дальше»?

Джимми не был уверен. «Пока не знаю, но далеко не уезжайте. Я хочу запустить дело как можно быстрее».

Два дня спустя Джимми сидел перед Питером. Пейджи не скрывал своего энтузиазма.

— Жаль, что тебя там не было, — говорил он. — Ты бы нас слышал — полное волшебство. Всё подошло друг к другу как нельзя лучше.

— Хорошо, как скоро вы сможете выступать? — Питер почувствовал возбуждение Джимми.

— Питер, это не займет много времени. К концу репетиции мы почувствовали, что вышли на полные обороты. Я бы хотел, чтобы мы сыграли несколько концертов.

Грант вытащил оставшиеся контракты Yardbirds и сделал несколько звонков. Меньше, чем за неделю был организован первый минитур группы в середине сентября, со стартом в Копенгагене и Стокгольме. На первые концерты группа взяла название The New Yardbirds.

Группа репетировала всего лишь несколько дней перед туром по Скандинавии. В то время я находился в США с группой Джеффа Бека, другими подопечными Питера Гранта. Но я часто звонил в офис Питера и постоянно слышал о New Yardbirds. Когда Питер упоминал их в разговоре, в его голосе чувствовалось предвкушение чего-то большого: «Ричард, Пейджи считает, что группа просто невероятная. Кажется, что у них дела пойдут быстро. Вскоре они прославятся».

В Копенгагене на первом концерте прозвучали «Communication Breakdown», «Dazed and Confused», «How Many More Times», «Babe, I'm Gonna Leave You» и «White Summer». Бонзо позже мне рассказывал, что они иногда лажали, да и проблемы с аппаратурой случались. Порой они вступали нестройно, по большей части из-за нервов, чем по какой-либо другой причине. Но аудиторию потрясли. Как же мне хотелось быть там.

Вернувшись в Лондон, Джимми не скрывал своего счастья. «Питер, я хочу пойти в студию прямо сейчас. Нужно положить нашу музыку на плёнку. Мы звучим настолько крепко, что можно идти записываться».

Конечно, у группы не было контракта на запись. Но Питер доверился инстинкту Джимми: «Если вы так хороши, давайте сделаем это».

В октябре они зарезервировали студию Olympic в Южном Лондоне и отправились работать. Без поддержки рекорд-лейбла Питер и Джимми договорились поделить расходы на двоих. Счётчик начал тикать, времени терять нельзя ни минуты.

Целый альбом, Led Zeppelin, был записан всего за тридцать часов. Джимми и Джон Пол, которые буквально жили в студии годами, спешно доводили дело до ума, таща за собой Роберта и Бонзо. Пейджи дирижировал происходящим, заставляя коллег проявить себя наилучшим образом. Он запланировал каждую песню. Он свёл наложения к минимуму, полностью полагаясь на живой саунд группы. Джимми аккуратно расставлял микрофоны, некоторые в сантиметрах от инструментов, остальные в противоположных углах студии. Результат потрясал.

Особо ничего не осложняло работу, — говорил он. Группа живьём звучала так здорово во время Скандинавского тура, что могла спокойно повторить это и в студии. Он был уверен, но не самонадеян. Песни не претерпели больших изменений после концертов, кроме «Babe, I'm Gonna Leave You», которую заново переаранжировали прямо на месте.

Роберту понравилось то, что он услышал, когда они собрались прослушать записанное. Он был вдохновлён и возбуждён. Когда за спиной играют такие музыканты, это только подстёгивает. Опыт записи, как он потом рассказывал, был просто очаровательным.

Никто не сдерживал страсть и фразировку Планта. И в «Babe, I'm Gonna Leave You», когда он проникновенно пел «Baby, baby, baby» с чувством и силой, эти слова мгновенно превратились в фирменный знак Планта на протяжении всей истории группы.

Пейджи говорил, что чувствовал свободным во время тех сессий, позволяя гитаре вести себя, а иногда и наоборот. Он пригладил стил-гитару Fender 800 на «Your Time Is Gonna Come» и позаимствовал акустическую гитару Gibson для «Black Mountain Side». Он принес в студию смычок, которым неистово водил по струнам в «Dazed and Confused» и «How Many More Times». Он даже спел бэк-вокал на «Communication Breakdown» — большую редкость в двенадцатилетней карьере Zeppelin.

Джон Пол делал свою работу методично, позволяя остальным выдвинуться на первый план, но в то же время создав для себя момент славы посредством драматических звуков церковного органа на «Your Time Is Gonna Come». Он добавлял электричества группе, которая могла часами держать вас завороженными.

А ещё у них был Бонэм. Его время пришло на таких вещах, как «Good Times, Bad Times», где он растерзал одну бочку Ludwig так, что другим пришлось бы использовать дюжину. Джимми тщательно изучал игру и зачарованно следил за тем, что Джон вытворял со своими барабанами.

Расходы на альбом оказались необыкновенно низкими — менее 1800 фунтов, включая работу над обложкой, с памятной сценой падения дирижабля Гинденбург в огне и пламени. В конечном счёте альбом принесёт доход в ошеломляющие 3,5 миллиона фунтов, огромная сумма по тем временам.

По окончании сессий звукозаписи группа чувствовала себя настолько позитивно от полученного результата, что парни коллективно решили не полагаться на старое название New Yardbirds, чтобы привлечь внимание, которое они действительно заслуживали. «Давайте сделаем это, — сказал Джимми, — Музыка говорит сама за себя».

Так они сменили название на Led Zeppelin. Имечко всплыло во время разговора, который состоялся у меня с Китом Муном и Джоном Энтуислом в Нью-Йорке несколько месяцев назад во время гастролей с Yardbirds. Мун и Энтуисл утомились от The Who и шутили на тему новой группы с Джимми Пейджем. Мун прикололся: «У меня есть хорошее название для неё. Давайте назовёмся Lead Zeppelin (Свинцовый дирижабль), потому что он полетит как свинцовый шар».