Люди легенд

Вообще‑то говоря, может быть, и не стоило оставаться в этом сельце — вдоль него проходила торная дорога из Новозыбкова на Добруш; на ее укатанном снегу мы заметили свежие следы машин. Лучше и безопаснее было бы добраться до какого‑нибудь хуторка в лесу. Но кони наши еле переставляли ноги, мы проголодались, продрогли, смертельно хотели спать: как‑никак уже трое суток не смыкали веки… И один вид жилья — приветливо дымивших трубами русских бревенчатых изб — взял верх над осторожностью. Мы выставили караулы с пулеметами и разошлись по избам отдыхать.

Как и всегда, я и Володя остановились вместе. Кроме нас в избе расположился и командир диверсионной группы. Наскоро похлебав горячего борща, мы улеглись спать. Первая половина дня прошла благополучно, без всяких происшествий. Но когда солнце начало клониться к лиловой полоске леса, полукругом охватывавшего село на горизонте, в нашу избу вошел запыхавшийся часовой.

— Какие‑то хлопцы на заставу пришли! — сказал он, с трудом переводя дух. — Командира просят.

— Веди! — распорядился командир.

В избу вошло десять невооруженных, худо одетых, совсем еще юных хлопцев. По их выговору мы догадались, что они белорусы — в этом не было ничего удивительного; о том месте, в которое мы пришли, местные жители говорят, что тут всякий петух поет на три республики: Украину, Белоруссию и РСФСР. И верно, все эти три республики граничат здесь друг с другом.

Хлопцы столпились у входа смущенной кучкой и молча переминались с ноги на ногу.

Командир группы, большой, усатый человек, очень любивший «производить впечатление», некоторое время молча рассматривал их, ковыряя длинным, специально для этого отрощенным ногтем в зубе.

— Ну? — спросил наконец он. — С чем пришли?

На середину горницы вышел хлопец, одетый в рваную стеганку, подпоясанную веревкой. Он хотел было что‑то сказать, но вдруг смутился, покраснел и уставился в пол.

— Говори, не бойся! — поддержал его Володя.

— Мы… — с трудом выдавил хлопец. — Мы решили в партизаны!..

Командир нашей группы был сыт, хорошо отоспался, близость вечера создавала у него впечатление относительной безопасности. Он был не прочь позабавиться.

— Ах вот оно что! — протянул он, приподнимая в улыбке свои закрученные кверху усы и черную полукруглую бровь. — В партизаны? Н–да… А кто вы такие будете? Из какой части?

— Мы не из части… Мы из деревни.

— Из деревни? Ага… Это интересно!

— Из деревни! — несколько осмелев, повторил парень, который, видно, был за старшего у этих десяти. — Когда война началась, нам по пятнадцать было. Только что в комсомол приняли… Просились на фронт — не взяли. А теперь у всех призывной возраст!.. Возьмите, пожалуйста!..

— Так уж и всех чохом взять?

— Уж всех… Мы ж с одного класса… Восьмой «Б»!

— Потянуло, значит, восьмой «Б» в партизаны? Та–ак! А вы знаете, что оно такое — партизаны?

— Ну ясно, знаем!

— А что самое опасное в партизанской войне?

— Как что?.. Немец… Что ж еще?

— Ну вот видишь, не знаешь, а в партизаны собрался! Самое опасное в нашем деле — по лесу ночью бегать. Глаз можно выколоть!.. От мамки‑то у вас письменное разрешение имеется?

Тут только хлопцы поняли, что над ними смеются. Было что‑то унизительное в этом допросе. По Володиному лицу я видел, как он медленно начинает закипать. Я знал: его вот–вот прорвет.

— Вот оно как обернулось… — сказал хлопец, вскинув голову. — Мы за еэми следом вторые сутки идем. Не думали, что так встретите!..

— А ты ждал, что тут вам каждому погремушку выдадут? Не берем мы всяких… У нас не детский сад!

— Подожди, командир! — сдерживаясь, сказал Володя. — Поговорил? А теперь я говорить буду! Пошли, ребята!

Минут через двадцать Володя вернулся.

— Ну что? — спросил его командир. — Выпроводил?

Не отвечая, Володя скрутил цигарку, прикурил от трофейной зажигалки, сплюнул в помойное ведро, стоявшее в углу.

— Сейчас они едят, — сдержанно сказал наконец Володя. — Голодны, как черти…

— Поедят — и пусть двигают ко всем чертям! — недовольно проговорил командир.

Володя зло двинул желваками на скулах.

— Нет, они пойдут с нами! — отрезал он.

— С нами? Ты хочешь взять в группу этих сосунков? А кто за них поручится?

— Я!

Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы в избу скова не влетел часовой.

— Немцы!

Мы выскочили на улицу. По дороге, лежащей по ту сторону лощины, на краю которой раскинулось село, двигалась колонна. Впереди, развернувшись змейкой, шли пешие дозоры с военными повозками. Сзади темными пятнами виднелись машины. Порывистый ветер время от времени доносил их нарастающий гул.

— В ружье! — закричал командир. — Скорей! К лесу!

Но и без его команды люди торопливо выводили из дворов лошадей (по партизанскому обычаю их не распрягали), кидали в сани пожитки и, нахлестывая кнутами, мчали к кустам.

Видимо, гитлеровцы заметили движение в селе. Часть их залегла. Другие, пригибаясь, кинулись вправо и влево, обходя лощину с двух сторон.

— Стой! — крикнул Володя. — Стой! Я сейчас!..

— Ты куда?! — замахал руками из саней командир.

— Ребята!

— Да черт с ними, с твоими ребятами!..

Но Володя не слушал. Его фигура уже мелькала между избами, пока не скрылась в каких‑то воротах.

Наши сани сгрудились в конце села, там, где начинались кусты. Я посмотрел на командира. Он был бледен, видно, колебался — отдать команду двигаться или подождать. Не дожидаясь его приказа, мы соскочили с саней и, развернувшись в цепь, залегли. Со стороны гитлеровцев прогремели первые очереди. Им ответили наши трофейные «универсалы». Затрещали автоматы. Стог сена справа от нас вспыхнул и зачадил, прикрывая нас дымовой завесой.

Наконец на улице появился Володя. Следом за ним, взволнованные и серьезные, бежали десять парней.

Мы рассадили их по саням и под аккомпанемент пулеметных и автоматных очередей двинулись прочь от села, к лесу…

Можно было бы еще немало рассказать о Володе, подробнее поведать о его боевой, полной тягот и опасностей партизанской жизни. О том, как он руководил массовой установкой мин на железной дороге Ковель — Сарны, мотаясь вдвоем с ездовым на огромном пространстве от Чарторыйска до Повурска, отбиваясь от вражеских засад. О том, как взрывал поезда под Брестом и Кобрином. О том, как высадился в братской Чехословакии и стал комиссаром повстанческой партизанской бригады имени Суворова в славные и трудные дни Словацкого восстания в тылу немецких войск.

Но, мне думается, и без этого понятно, каков он, мой друг, — воин, ученый, партизан, Герой Советского Союза — Всеволод Иванович Клоков.

А. Захарова, бывший комиссар партизанской бригады

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Летом 1942 года через линию фронта, в тыл врага, осторожно продвигалась группа в девять человек. Позади сотни километров трудного пути, а впереди родные села и деревни, занятые лютым врагом.

Вот железная дорога. Она тщательно охраняется немцами: подходы заминированы, вырублены придорожные полосы леса, шныряют патрули, вдоль дорог бункера, дзоты с подземными ходами.

— Туго приходится завоевателям, если им нужно так охраняться, — сказал кто‑то. — Видно, здесь уже поработали партизаны.

Только подрывники взошли на полотно, из‑за насыпи выскочила большая группа немецких солдат. Завязался бой. Из ближнего бункера застрочил пулемет.

В коротком, но жарком бою, первом бою в тылу врага, группа проявила выдержку, умение быстро ориентироваться е обстановке. Особенно отличились три бойца, три друга — Владимир Короткий, Филипп Ковалев и Иван Шитиков.

Все трое — в прошлом бойцы Красной Армии. С первых дней войны участвовали в тяжелых боях, познали горечь отступления. Филипп Ковалев в сентябре 1941 года в боях за Ленинград был тяжело ранен. Лечился в госпитале, ка Урале. А когда стали выписывать, объявили, что в строй ему уже не вернуться.

— Как не вернуться? — удивленно переспросил Ковалев. — Враг топчет нашу землю, а я буду смотреть на это со стороны? Нет! Не могу!