Три зимовки во льдах Арктики

Маленькое юмористическое приключение внесло некоторое разнообразие в унылую ночную вахту. Дело было так. Составляя очередную метеосводку, я позабыл о камельке в своей каюте, и он погас. Когда я зашел к себе, термометр показывал всего 5 градусов тепла. Андрей Георгиевич, спавший в соседней каюте, поеживался на своей койке, прячась поглубже под меховую малицу.

Начал колоть лучину и снова разжигать огонь. Тяги не было, камелек упорно не разгорался. Тем временем градусник уже показывал почти ноль. Андрей Георгиевич во сне беспокойно ворочался. Мне стало жаль его: в 8 часов утра он должен был заступить на вахту, и ему предстояло еще вдоволь померзнуть.

Вспомнив о горючей смеси, приготовленной Алферовым для факелов, я решил, пустить ее в дело, чтобы поскорее разжечь огонь. Принес ведерко с этой густой черной жидкостью, плеснул ею на щепу и чиркнул спичкой.

Как и следовало ожидать, горючая смесь вспыхнула мгновенно. Камелек загудел, словно паровоз, и через минуту железная труба раскалилась докрасна. Но... в спешке я совершенно забыл о том, что в горючую смесь добавлен медвежий жир, и жестоко поплатился за эту забывчивость. Я обошел на кораблях чуть ли не весь земной шар и узнал тысячи самых различных запахов, как приятных, так и неприятных, но мне неизвестно что-либо более отвратительное, чем запах горелого жира белого медведя. К несчастью, несколько капель горючей смеси пролилось на поверхность камелька, и теперь обе каюты наполнились тошнотворным смрадом. Я пытался соскоблить остатки смеси с камелька, но это нисколько не помогло. За спиною послышался душераздирающий кашель, - Андрей Георгиевич, услышав запах горелого жира, кубарем скатился с койки и бросился вон из каюты. Я последовал за ним. Только в кают-компании нам удалось отделаться от этого гнусного запаха и немного перевести дух.

Недовольный неожиданным и неприятным пробуждением, Андрей Георгиевич был на этот раз плохим собеседником. Делать же до утра теперь было нечего, и я, вытащив из шкафа книжку, углубился в чтение; остаток ночи пролетел незаметно. К 8 часам утра ветер отошел к западо-северо-западу и усилился до 7 баллов. Следовало ждать начала подвижек.

Так оно и вышло. В полдень западное поле беззвучно отодвинулось от судна. На этот раз оно ушло значительно дальше. Какое-то смешанное чувство восхищения, страха и удивления перед совершимся овладело нами, когда мы вглядывались вдаль, силясь найти в тумане исчезнувшую кромку льда. Словно море, необъятное, широкое море плескалось и шумело перед нами. Волны, украшенные барашками пены, серебристый след луны на воде, блинчатый лед, покачивающийся у самого борта, создавали полную иллюзию выхода на чистую воду. Мы так истосковались за эти годы по морским просторам, что теперь с огромной жадностью разглядывали загадочную гигантскую полынью, которой как будто не было ни конца, ни края. Но в то же время я прекрасно понимал, что это не больше, чем иллюзия, что только случайная комбинация льдов могла образовать гигантскую полынью, что, как ни велика она, за нею снова начинаются бескрайные пространства мощного, сплоченного пака. Больше того, рассудок подсказывал: чем дальше отойдут от нас льды, тем с большей силой обрушатся они потом на корабль - их силу умножит инерция движения по чистой воде.

Сильно тревожила меня судьба аварийного запаса, оставшегося по ту сторону этой гигантской полыньи. Правда, в нашем распоряжении оставался второй комплект запаса, уложенный на палубе. Но все же было жалко терять, продовольствие, меховую одежду, радиостанцию, горючее. Хуже всего было то, что мы не могли ничего предпринять для спасения своих запасов. Не плыть же в резиновой шлюпке за ними по этому морю, развернувшемуся внезапно среди многолетних льдов!

Чтобы отыскать льдину с аварийными базами, зажгли прожектор. Но луч прожектора врезался в пелену тумана и затерялся в ней,- ни баз, ни даже самой льдины нигде видно не было. Повсюду на западе простирались обширные пространства воды, над которой дымился туман.

Как скоро вернутся к судну многолетние ледяные поля, отошедшие на запад? Когда начнется сжатие? Что мы сможем ему противопоставить? На эти невеселые вопросы никто не мог дать ответа. Пользуясь временным затишьем, я решил спуститься на лед и произвести пешую разведку, - быть может, где-нибудь на юге удастся разыскать ледяной выступ или перпендикулярную разводью трещину, куда можно было бы завести корабль, чтобы уберечь его от сжатий. Ведь пока мы стоим на самой кромке проклятого разводья, нельзя ни на минуту быть спокойным за судьбу судна.

Буйницкий вызвался мне сопутствовать, и мы в час ночи спустились по трапу. Ветер немного утих. Мороз также несколько ослабел - было около 20 градусов ниже нуля. Среди вечных льдов, под темно-синим небом полярной ночи, огромное черное озеро, лежавшее рядом с кораблем, выглядело как-то дико и неестественно. На воде быстро образовывался молодой лед, но значительные пространства полыньи все еще оставались открытыми. По черным волнам плыли с севера на юг, медленно покачиваясь, обломки льда, похожие на каких-то сказочных лебедей, залетевших в это мертвое царство.

Как мы ни напрягали зрение, нам не удавалось разглядеть противоположную кромку разводья, хотя видимость заметно улучшалась.

Целый час бродил я с Буйницким вдоль кромки разводья. Оно уходило далеко-далеко на юг, и на всем протяжении его ширина казалась все такой же беспредельной. Никаких выступов, никаких бухточек, никаких перпендикулярных разводьев, куда бы мог спрятаться «Седов», - льды, словно ножом, были разрублены на две части, причем все, что находилось к западу от этого разрыва, куда-то исчезло.

Когда мы уже возвращались на корабль, я заметил, что молодой лед, образовавшийся вдоль кромки, медленно и бесшумно отходит на чистую воду. Это был верный признак того, что разводье продолжало расширяться. Признаться, становилось немного жутковато: было трудно постигнуть, куда девается весь лед, что сулит нам это необъяснимое явление. Никогда еще я не наблюдал такого быстрого образования гигантских полыней.

Вернувшись в кают-компанию, мы уселись пить чай, выжидая, что произойдет дальше. В 2 часа 50 минут неожиданно раздался глухой удар, и висячая лампа дрогнула и качнулась.

Мы выбежали на палубу. Там уже толпились люди. Они оживленно перекликались, показывая руками куда-то на север.

- Плывет, плывет! - закричал Буторин.

И мы отчетливо увидели, как на чистую воду выплыла огромная льдина длиною около 200 метров и шириной метров в пятьдесят, только что оторвавшаяся от кромки матерого льда метрах в семидесяти от судна к северу. Льдина медленно-медленно поплыла на юг, похожая на большой корабль.

К утру 27 декабря ветер утих совсем. Поземок прекратился. Видимость улучшилась. Благодаря яркому лунному освещению нам удалось более или менее точно определить ледовую обстановку. В вахтенном журнале она была описана так:

«От румба StW до WSW льда не видно. Oт WSW до NtO видна кромка старого льда в расстоянии около одной мили от судна. От NtO через О до StW - старый лед, в котором на расстоянии около мили от судна на S проходит разводье в направлении О - W. Над водою местами сильные испарения. В молодом льду - разрывы. Много плавающих льдин, оторвавшихся от старого льда, различных размеров».

Я сообщил эти сведения М. П. Белоусову. Командование экспедиции приняло решение: не дожидаясь, пока «Сталинград», который вез уголь нам и ледоколу, подойдет к кромке льда, самим сходить в Баренцбург и погрузить уголь и воду. Это ускорило бы подготовку ледокола ко второму этапу операций. И флагманский корабль повернул на юг.

Тем временем мы продолжали подготовку корабля к выходу из дрейфа. Следовало немедленно все приготовить к поднятию паров, - в случае, если бы льды разредились еще больше, «Седов» мог бы самостоятельно пробиваться навстречу «И. Сталину».

* * *

Самой трудной задачей было - добыть воду для питания котлов, Трофимов, Токарев, Шарыпов и Недзвецкий упорно искали снежницы. Вблизи судна, где толщина спрессованного сжатиями льда достигала 5 метров, они рассчитывали обнаружить такие снежницы, которые еще не промерзли до дна. Выдолбив глубокие лунки, механики пускали в ход 2,5-метровый бур. И хотя бур целиком уходил в лед, нам так и не удавалось добраться ни до пресной, ни до соленой воды.