Франклин Рузвельт

Американскому приоритету помогло то обстоятельство, что Рузвельт оказался значительно более прозорливым, чем Гитлер. Фюрер был недоволен, когда министр вооружений Шпеер доложил ему, что для создания атомного оружия понадобится три-четыре года — такой срок он счел чрезвычайно долгим (или понимал, что Германия, находившаяся на пределе своих возможностей, не располагает таким временем). В результате в июне 1942 года Гитлер распорядился резко сократить исследования в области атомного оружия, а высвободившиеся средства направить на создание двигателей нового типа для танков и подводных лодок. Благодаря тому, что Рузвельт разглядел в атомной бомбе не только оружие непосредственного действия, а могущественное средство устрашения, именно США оказались пионерами в этой области. Хотя, конечно, ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов заслуги ученых, организаторов производства, всех тех, кто имел отношение к Манхэттенскому проекту, решающее слово оставалось за президентом, и он неизменно произносил его в подтверждение своей решимости сделать всё возможное для того, чтобы секретами атома овладела именно его страна.

В конце 1944 года, когда работы над атомным оружием вступили в заключительную фазу, Рузвельт лично занялся вопросом о его практическом применении. Он, движимый не только военно-политическими интересами, но и эмоциями, решил, что объектом атаки станут Японские острова — враг должен был понести наказание за Пёрл-Харбор и последующие агрессивные действия. 30 декабря состоялась встреча со Стимсоном, на которой было решено начать подготовку летчиков 509-й группы бомбардировщиков В-29 для боевого применения нового оружия. Президент понимал, что подготовка должна быть не только чисто военной, но и психологической, ибо скорее всего речь будет идти о десятках тысяч жертв среди мирного населения. Определены были и города Японии, которые станут объектами бомбардировок. Рузвельту был представлен список, включавший Хиросиму, Ниигату, Нагасаки, Кокуру и Киото. По рекомендации советников древняя японская столица, всемирный культурно-религиозный центр Киото был исключен из списка.

Мир всё ближе подходил к началу атомной эры.

В период войны сохранялись, а порой и осложнялись внутренние проблемы страны. Социальные противоречия порой приобретали не просто конфликтный, а антагонистический характер, часто сопровождаясь стремлением нажиться на войне. Такая тенденция существовала со стороны не только большого бизнеса, но и противоположного лагеря — организованного рабочего движения.

Особенно агрессивным был Объединенный профсоюз шахтеров, насчитывавший в 1943 году около четырехсот тысяч членов. В начале года произошел ряд местных стачек горняков, выдвигавших требования повышения заработной платы, улучшения техники безопасности и главное — введения шестичасового рабочего дня. В апреле председатель объединения горняков Джон Льюис призвал к общенациональной забастовке с теми же лозунгами — и это в условиях военного времени, когда американские войска сражались на Тихом океане и в Северной Африке, США готовились к участию в битвах на Европейском континенте, а внутри страны все средства и человеческие силы сосредоточивались на снабжении армии и помощи союзникам.

Рузвельт был возмущен поведением лидеров горняков, фактически подзуживавших рабочих на саботаж. Вспоминая, на какие уступки организованному рабочему движению он пошел в предвоенные годы, президент с полным основанием полагал, что тяготы войны должны нести все слои населения. Но он вынужден был сдерживать свои эмоции.

Второго мая 1943 года Рузвельт посвятил свою «беседу у камина» именно этому вопросу. Внешне спокойно, но с огромным внутренним напряжением он говорил о своей только что завершившейся инспекционной поездке по двенадцати штатам, о встречах с рабочими, фермерами, солдатами. Президент признавал: «Рабочие — мужчины и женщины — безропотно выносят долгие смены на трудной работе, терпят тяжелые условия жизни» ^{605} — и при этом напоминал, что после нападения японцев на Пёрл-Харбор оба ведущих профобъединения — АФТ и КПП — провозгласили, что отказываются от забастовок до полной победы. Среди тех, кто дал это обещание, был и председатель Объединенного профсоюза шахтеров. Теперь же обещание нарушено и ответственность за кризисное положение лежит именно на руководителях профсоюзного объединения, а не на рядовых горняках.

Рузвельт сообщил о чрезвычайных мерах, которые вынужден был принять: накануне он отдал распоряжение о взятии шахт под правительственное управление. Президент призвал шахтеров вернуться к работе, приводя в пример солдат и матросов, подлинных героев. «Они знают, как важно для сотен тысяч, а в конечном итоге — для миллионов других молодых американцев, чтобы самое лучшее вооружение как можно скорее попало в руки наших военных частей». «Уголь будет добываться, — твердо заявлял Рузвельт, — независимо от того, кто и что об этом думает… Невозможно себе представить, чтобы хоть один шахтер, если он патриот своей страны, не вернулся к работе, к добыче угля, а вместо этого занял какую-то особую позицию» ^{606}.

Это обращение, сделанное, как обычно, спокойным голосом, но весьма конфликтное по внутренней тональности, Рузвельт завершил на оптимистической и вместе с тем угрожающей ноте, изложив свою демагогическую патриотическую аргументацию высоким штилем: «Завтра над каждой шахтой будет поднят звездно-полосатый флаг, и я верю, что под этим флагом ни один шахтер не откажется работать» ^{607}. Под таким мощным давлением всеобщая стачка шахтеров была отменена.

На переломном этапе войны. Тегеран

В 1943 году воочию проявился перелом в ходе Второй мировой войны, начавшийся в году предыдущем. На Восточном фронте советские войска летом одержали внушительные победы в жестоких сражениях под Сталинградом и на Курской дуге. В это же время американские и британские части завершали наступательную операцию в Северной Африке, военно-морские силы США перешли к более активным боевым действиям на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии, где Япония вынуждена была отказаться от наступательных операций и перейти к глухой обороне.

В «беседе у камина» 28 июля 1943 года Рузвельт ознакомил слушателей с важнейшими задачами, которые по согласованию с главными союзниками США — СССР и Великобританией — предстояло решать: безоговорочная капитуляция противника, искоренение фашизма, наказание тех, кто совершил военные преступления и преступления против человечества. Речь шла о таких основополагающих принципах послевоенного мира, как свобода слова и вероисповедания, отсутствие нищеты и страха.

Рузвельт понимал, что среди его сограждан было немало тех, кто полагал, что после войны страна должна возвратиться к своим континентальным делам и поменьше вмешиваться в дела других регионов, не навязывая свою форму правления. Он, однако, был полон решимости сохранить под «идеалистическими» лозунгами руководящее американское участие в общемировых делах, используя с этой целью неимоверно выросшую военно-политическую мощь страны. Президент с лукавством произнес: «Прошу прощения, если мои слова задевают тех американцев, которые, ораторствуя в кругу приятелей, называют такую внешнюю политику “безумным альтруизмом” или “прекраснодушным мечтательством”» ^{608}. На самом деле он отлично понимал, что речь идет не о «круге приятелей», а о значительном политическом течении, склонном к возвращению, по крайней мере частичному, к континентальному изоляционизму

Именно в связи с этим президент уделил значительное внимание военным усилиям союзников Соединенных Штатов, особенно Великобритании и Советского Союза. Не вдаваясь в то, какими мерами тоталитарная система обеспечила перелом в ходе войны на Восточном фронте, он особенно подробно остановился на выдающемся вкладе «русского народа» (разумеется, имелись в виду все народы СССР). Естественно, он не мог не назвать и того, кто стоял во главе великого восточного государства-союзника: