Врангель

Советский историк также полагал, что заранее разработанного плана эвакуации у Врангеля не было, как его не было у Деникина. Сравнительно более успешное ее проведение историк объясняет тем, что первый имел в своем распоряжении несколько портов, тогда как второй вынужден был производить эвакуацию только из одной точки — Новороссийска.

На самом же деле план эвакуации у Врангеля существовал и начал постепенно претворяться в жизнь еще в период отступления из Северной Таврии. Епископ Вениамин вспоминал, как барон на последнем заседании правительства заявил, что еще в июле благоразумно дал приказания о подготовке кораблей: «Нужно было мобилизовать все суда, способные плыть через Черное море. Обеспечить их топливом, водой, пропитанием и надежным составом обслуживающих лиц. Распределить суда по разным портам — от Керчи до Евпатории, заранее дать расписания военным частям, где кому садиться, и самому уехать последним. Этим заведовал, кажется, скромный генерал Шатилов».

Вернувшись 28 октября из Джанкоя в Севастополь, Врангель дал распоряжение войскам занять административные здания, почтамт, телеграф и выставить караулы на пристанях и железнодорожном вокзале.

Конечно, Врангелю существенно помогло то, что ему удалось рассредоточить эвакуацию. 29 октября после двухчасового разговора с командующим французской эскадрой адмиралом Дюменилем главнокомандующий приказал войскам оторваться от противника и следовать к портам погрузки. 1-й и 2-й армейские корпуса направлялись в Евпаторию и Севастополь, Конный корпус — в Ялту, бригада генерала Фостикова и другие кубанские части — в Феодосию, Донской корпус и и Терско-Астраханская бригада — в Керчь.

Командующий Черноморским флотом вице-адмирал М. А. Кедров распределил тоннаж судов по портам. Врангель приказал разработать порядок погрузки тыловых военных и гражданских учреждений, больных, раненых, ценного имущества, запасов продовольствия и воды.

Утверждение историка Какурина, что не удалось эвакуировать военные запасы, в частности артиллерию, справедливо лишь отчасти: их в значительной мере и не собирались эвакуировать за невозможностью использовать в эмиграции (нельзя же было всерьез рассчитывать на продажу французам их же снарядов). По сравнению с организацией новороссийской эвакуации Врангель достиг выдающихся результатов — посадка на корабли осуществлялась в полном порядке.

Думается, что красные командиры не случайно предоставили Врангелю своеобразный «золотой мост» для эвакуации из Крыма. Они не хотели больше губить своих людей, которых и так полегло несчетно в последних боях в Северной Таврии и при штурме перешейков. Раз врангелевцы бегут к портам — значит, сами оставляют Крым и войне конец. Так зачем же зря губить людей? 1-я Конная армия, например, была так ослаблена потерями, понесенными во время прорыва врангелевцев в Крым, что в штурме Перекопа участия не принимала и была способна лишь на преследование, да и то довольно вялое, отходившего противника. Несомненно, успеху эвакуации способствовало то обстоятельство, что после прорыва юшуньских укреплений командующие советских армий, ворвавшихся в Крым, дали 12 октября своим войскам день на отдых. Это позволило врангелевцам оторваться от противника и проводить крымскую эвакуацию, в отличие от новороссийской, не под огнем красных. Памятные нам по фильму «Бег» эпизоды, когда последние врангелевцы грузятся на суда, отстреливаясь от наседающих красных, — плод творческого воображения режиссеров Александра Алова и Владимира Наумова. Возможно, они вдохновлялись в том числе и поэмой Владимира Маяковского «Хорошо!», где описана паническая эвакуация из Севастополя под обстрелом советской артиллерии:

Ничего подобного в Севастополе не было. Маяковскому нужна была картина именно панического бегства последних белых полков из Крыма, и он воспользовался описаниями предыдущей, действительно провальной эвакуации деникинских Вооруженных сил Юга России из Новороссийска в марте 1920-го, просто заменив Новороссийск на Севастополь.

Эпизод же с солдатом, сбивающим полковника с мостков пристани, мы находим в мемуарах бывшего офицера-дроздовца Георгия Давыдовича Венуса «Война и люди», изданных в Берлине в 1925 году, как раз в главе о новороссийской эвакуации: «На берегу, охраняя пристань, стояли юнкера Донского военного училища. За ними чернела толпа… И вдруг среди молодых, сильных голосов запрыгал старчески-дребезжащий: „Прикладом?.. Прикладом, молокосос? Меня?.. Полковника?“». Аналогичный рассказ есть и в мемуарах И. М. Калинина «Русская Вандея», опубликованных Госиздатом в 1926 году:

«Как только красные обошли Крымскую, как всякие „крестоносцы“, „формирователи“, генералы-от-спекуляции, штаб- и обер-хулиганы, попы, грабители, дамы-патронессы, дамы-проститутки хлынули на приготовленные для них пароходы, таща за собой горы благоприобретенного под знаменами Деникина имущества. Когда бешеный поток беглецов докатился до Новороссийска, город уже опустел…

Утра 13 марта в жизнь не забыть. Десятки тысяч народу, конных и пеших, запрудили портовую набережную, атакуя пристани, возле которых грузились остатки великой и неделимой. Но донцы везде видели перед собой добровольческие пулеметы или штыки шотландских стрелков.

А из гор выплывали всё новые и новые тысячи. Люди стремительно соскакивали с подвод, бросали всё свое добро и поодиночке устремлялись к пристаням.

Тщетно!

В безумном ужасе иные бросались в воду. Упрямых сбрасывали с пристаней. Корниловцы утопили донского полковника:

— Самостийник, сволочь! Залез к гвардии.

Всевеликое, при грохоте английских пушек, пугавших зеленых, металось из стороны в сторону».

Как видим, и здесь речь идет о мартовской эвакуации.

В Севастополь 28 октября на крейсере «Валдек-Руссо» прибыл командующий французской Средиземноморской эскадрой адмирал Дюмениль. Французский комиссар де Мартель выразил согласие принять всех эвакуированных из Крыма под покровительство Франции. Для покрытия расходов на содержание армии и беженцев французское правительство собиралось взять в залог российские суда.

Атмосферу последних дней белого Крыма хорошо передают дневниковые записи H. H. Чебышева. Вечером 20 октября он был вызван в отдел печати к Вернадскому, который известил об отходе белой армии за Перекоп и сообщил, что «надо подготовить общественное мнение». Чебышев отметил, что паники при эвакуации не было, хотя определенная неразбериха и наблюдалась:

«…Утром 29 октября сидел в редакции. Новое помещение послужило для единственной „редакционной“ работы: для „редактирования“ списков подлежащих „вывозу“ сотрудников газеты. Львов принес общий „пропуск“ на всех от генерала Скалона. Пароход „Рион“. Обедал у Герсевановой на Никольской. Бритый длинноносый инженер заявил, что эвакуация отменена. Кто-то с упоением передавал текст телеграммы, присланной откуда-то Слащевым: „Красную сволочь гоню, тыловой сволочи приказываю разгружаться“. Говорили о повороте счастья, о наших успехах. Всё было типично глупо. После Седана громадная тысячная толпа в Париже на стенах биржи читала телеграмму „собственными глазами“ о грандиозной французской победе.