Фрейд

Всем друзьям и ученикам Фрейда было ясно и то, что ему и его семье никак нельзя оставаться в Вене, но, как пишет тот же Эрнест Джонс, для этого надо было преодолеть три трудности. Во-первых, убедить в необходимости такого шага самого Фрейда, который еще некоторое время продолжал упираться и говорить, что предпочитает умереть в родном городе. Во-вторых, убедить нацистов выпустить Фрейдов из страны. В-третьих, добиться для них въездных виз с правом на работу, что тоже было крайне нелегко, так как одна страна за другой захлопывала свои двери перед немецкими и австрийскими евреями.

Справившись с первым из этих дел (он убедил старика Фрейда, что тот, подобно капитану «Титаника», не имеет права покинуть мостик психоаналитического корабля до последнего дыхания), Джонс принялся за второе, добиваясь, чтобы Фрейд был принят именно Англией — эмиграция в Штаты была бы для него слишком тяжелым испытанием. Мари Бонапарт и другие тем временем улаживали проблемы с новыми властями Австрии, готовя переезд Фрейда так, чтобы он оказался как можно менее болезненным со всех точек зрения. Разумеется, ко всем этим усилиям были подключены ученые, дипломаты и чиновники как в Англии, так и в других странах.

Мари Бонапарт вместе с Анной пересмотрели весь архив Фрейда, отобрав рукописи и письма, достойные внимания, и предав огню всё остальное. Кроме того, принцесса позаботилась о том, чтобы переправить по дипломатическим каналам отложенные Фрейдом золотые монеты — наученный горьким опытом инфляции Первой мировой, он с тех пор предпочитал держать сбережения в золоте. По этим же каналам Мари Бонапарт передала и письма Фрейда Флиссу, сохранив их таким образом для потомства и, как уже говорилось, опубликовав в 1950 году.

Любопытно, что скрывать тот факт, что у Фрейда были сбережения и в зарубежных банках, ему помогал немецкий комиссар доктор Зауэрвальд. Как почти у любого патологического антисемита, у Зауэрвальда был свой «хороший еврей» — его любимый университетский преподаватель профессор Герциг. Фрейд внешне напоминал ему любимого учителя, и потому Зауэрвальд начал ему симпатизировать и даже, по мере возможностей, помогал. В результате часть банковских сбережений Фрейда была конфискована, но часть всё же удалось сохранить.

Сам Фрейд коротал это время, отделяя из библиотеки те книги, которые он намеревался взять с собой в Англию, от тех, которые, по его мнению, больше ему никогда не понадобятся, а также переводя вместе с Анной книгу Мари Бонапарт «Топси». Кроме того, не меньше чем час в день он работал над «Моисеем», который, как он признавался в письмах Джонсу, мучил его «как злой дух» — слова, которые стоит запомнить читателю.

К началу мая все необходимые для эмиграции бумаги были наконец получены. Всего вместе с Фрейдом в качестве членов его семьи разрешение на переезд в Англию получили 17 человек: Марта, Минна, Анна, Мартин с женой и двумя детьми, внук Фрейда Эрнст Хальберштадт, дочь Матильда с мужем, Макс Шур с женой и двумя детьми и две верные горничные Фрейдов. Фрейд при этом продолжал мыслить всё теми же библейскими ассоциациями и писал сыну Эрнсту в Лондон, что чувствует себя библейским Иаковом перед переездом из Ханаана в Египет.

К концу мая почти вся семья Фрейд уже перебралась в Англию, но тут возникли непредвиденные обстоятельства. Дело в том, что Анна с Мари Бонапарт решили сделать всё, чтобы воссоздать в Лондоне ту самую обстановку, в которой жил Фрейд на протяжении десятилетий, — то есть вывезти не только его коллекцию археологических артефактов и антиквариата, но и всю обстановку. Нацисты в ответ потребовали заплатить до 21 июня «налог на имущество», составлявший 25 процентов от суммы, в которую они его оценили. В случае неуплаты налога они угрожали конфисковать коллекцию Фрейда. Причем стоимость имущества Фрейда была оценена в поистине астрономическую сумму — 31 329 рейхсмарок. Безусловно, при желании Фрейд мог бы заплатить требуемый налог, но это означало бы раскрыть тайну тех зарубежных вкладов, которые ему удалось скрыть от нацистов. В результате требуемые 4824 доллара были уплачены за Фрейда Мари Бонапарт.

Теперь оставалась только одна формальность: в гестапо потребовали, чтобы Фрейд дал расписку следующего содержания: «Я, профессор Фрейд, настоящим подтверждаю, что со времени аншлюса Австрии германским рейхом германские власти, и особенно гестапо, относились ко мне со всем уважением и вниманием, как того требует моя научная репутация, что я мог жить и работать в абсолютной свободе, что я продолжал свою исследовательскую деятельность без каких-либо ограничений, что я получал всестороннюю поддержку в этом отношении от всех имеющих к этому отношение лиц и что у меня нет ни малейшего основания для какой-либо жалобы».

Согласно легенде, Фрейд позволил себе со свойственным ему чувством мрачного юмора приписать: «Могу от всей души рекомендовать гестапо кому угодно». Однако это, повторим, не более чем легенда, основанная на рассказе самого Фрейда, что лишь он хотел сделать такую приписку и даже задал вопрос гестаповцу, может ли он это сделать…

В субботу, 4 июня, стоя на перроне Западного вокзала вместе с Анной, Мартой и своим псом чау-чау по кличке Лан, Фрейд попрощался с четырьмя остающимися в Вене сестрами — Розой, Паулой, Мици и Дольфи. Вместе с братом Александром Фрейд потом переслал сестрам 160 тысяч австрийских шиллингов — деньги, которых должно было хватить надолго. Фрейд понимал, что сестрам придется нелегко, но не верил, что немцы и в самом деле решатся на тотальное уничтожение евреев — ведь «нация, которая родила Гёте, не может так испортиться»!

Наконец поезд тронулся и за окном стали проплывать придорожные районы Вены — города, в котором Фрейд прожил 79 лет жизни, в котором прошел через травлю и обожание, познал любовь и ненависть, счастье великих открытий и горечь потерь и разочарований…

Потом и эти кварталы остались позади и потянулись аккуратные пейзажи Австрии и Германии, их сменила ночная мгла, укутавшая обе эти страны. На рассвете 5 июня поезд пересек французскую границу, а днем на парижском вокзале Фрейда, Анну и Марту уже встречали Мари Бонапарт и Уильям Буллит. Проведя день в резиденции принцессы, Фрейды отправились вечером в Кале, а оттуда — на пароме в Англию. Ночью ему снилось, что он, подобно Вильгельму Завоевателю, высаживается в бухте у города Певенси — несмотря на почтенный возраст и смертельную болезнь, он всё еще оставался конкистадором, и эта поездка была для него еще одним приключением, а Англия — страной, которую предстояло «завоевать» ему и его потомкам.

Так начиналась новая, последняя глава…

Не этой книги — всей долгой, мучительной, прекрасной, противоречивой и великой жизни Зигмунда Фрейда.

Глава восьмая

А НАПОСЛЕДОК Я СКАЖУ…

Прибыв на пароме в Дувр, Фрейды отправились оттуда в Лондон, причем, учитывая важность его персоны, Фрейд получил дипломатический паспорт и освобождение от таможенного осмотра багажа. На лондонском вокзале поезд с Фрейдами был подан на особую платформу, чтобы избежать назойливого внимания фоторепортеров и просто любопытствующей публики, пришедшей посмотреть на отца психоанализа. Отсюда Джонс повез Фрейда на арендованную Эрнстом квартиру, с которой в сентябре 1938 года Фрейд с Мартой и Анной переселился в просторный дом с садом на Мерсфилд-гарденс. Эрнст расставил всю мебель так, чтобы новое, более просторное жилище напоминало отцу квартиру на Берггассе, а домработница Паула Фихтль расположила книги, античную коллекцию и все прочие предметы на рабочем столе хозяина в том же порядке, в каком они стояли в свое время в Вене. Таким образом, Фрейд и в самом деле должен был чувствовать себя в Лондоне как дома.

Судя по всему, первые месяцы пребывания Фрейда в Лондоне были в самом деле счастливыми. Пережитое в ходе поездки возбуждение, как это часто бывает, улучшило его самочувствие и придало новые силы.

«Здесь можно написать о многом, по большей части приятном, кое о чем очень приятном. Встреча на вокзале „Виктория“, а затем статьи в газетах за эти первые несколько дней были очень добрыми, даже восторженными. Мы утопаем в цветах. Приходят интересные письма: только три письма пришло от коллекционеров автографов, один художник хочет нарисовать мой портрет во время отдыха, и т. д.