Поль Верлен

Ранним утром 9 января помощник мэра пятого округа и двое служащих подписали официальное свидетельство о смерти. Тогда же пришли Лепеллетье, весь в слезах, и Франсуа Коппе: он обнаружил записку, вернувшись ночью из «Одеона», где давали его пьесу «За корону».

— Мэтр, он звал вас при смерти, — шепнула Коппе Эжени.

Тот был очень тронут, достал из кармана двадцать франков «на цветы», а потом присоединился к собранию, проходившему в столовой. Узнав о принятом решении, он стал горячо протестовать:

— Хоронить его завтра в два часа дня без мессы, да вы что! Верлен был христианином, его должны отпевать в церкви!

Нужно было все изменить, связаться с духовенством церкви Сент-Этьен-дю-Мон, с похоронным бюро, дирекцией Академии изящных искусств. На уголке стола Леон Ванье составлял окончательный текст уведомительного письма, которое тотчас же отнесли в типографию. В нем говорилось: «От имени г-на Жоржа Верлена, сына покойного, г-на де Сюври (sic), его шурина, от имени его издателя, друзей и почитателей».

О печальной новости сообщили газеты не только во Франции, но и за границей. Именно таким образом Матильда в Брюсселе узнала о смерти своего бывшего мужа. «Сердце мое разрывалось от жалости, — пишет она в своих „Воспоминаниях“, — я залилась слезами».

Весь день на улице Декарта царила невообразимая толкотня. Журнал консьержки был испещрен записями. Судебно-медицинскому эксперту пришлось пробиваться сквозь толпу.

— От чего он умер? — спросили у него.

— Организм был чрезвычайно ослаблен, — ответил тот, — у него было десять неизлечимых болезней!

Лестница была слишком узкой и не могла выдержать нескончаемый поток посетителей: Анри де Ренье, Жан Ришпен, Франсис Вьеле-Гриффен, Анатоль Франс, Альбер Самен, Рауль Поншон, Гюстав Кан, Эмиль Блемон, Шарль Морра, Рауль Жинест, Эрнест Рейно и т. д. Казальс без остановки делал зарисовки с покойного, так же как и Станислас Лоуи из газеты «Журналь», Морис Фейе и Ной Легран. Здесь упомянем любопытную деталь, в которую верится с трудом: когда пришел Морис Фейе, Эжени, открыв дверь, потребовала у него сто су за то, чтобы проститься с телом Верлена, а на удивленный взгляд отреагировала следующим образом:

— Черт побери, за вход в театр платят деньги! ^[767]

Также присутствовал г-н Гайар, фотограф.

Чтобы получить разрешение префекта полиции на снятие посмертной маски, пришлось действовать очень быстро. Когда со своим материалом прибыл специалист, г-н Меони, помощник скульптора Фалгьера, было уже темно, и ему пришлось работать при свечах. В это время пришел потрясенный Малларме с огромным букетом фиалок. Когда сняли еще не застывшую массу, он увидел лицо покойного, вздувшееся, распухшее, без бровей и местами без бороды. Понятно, что Малларме впоследствии отказался взять экземпляр слепка, ко всему прочему, довольно невыразительного, изготовленного в количестве пятидесяти штук ^[768].

Когда к восьми часам вечера появился Габриэль де Лотрек, журналист и поэт, старинный друг Верлена ^[769], в изголовье умершего сидели Казальс и две или три женщины. Он пришел, чтобы провести последнюю ночь возле покойного. Открыв окно и закурив трубку, Казальс устроился в кресле и просидел в нем до утра. Как только занялась заря, к нему присоединился Ванье. На улице Декарта и в окрестностях уже собиралась толпа. Глава канцелярии г-на Комба, министра народного образования, вручил издателю поэта пятьсот франков, которые в свое время могли бы избавить несчастного от стольких мучений. Они пошли на частичную оплату стоимости похорон, которая в целом составляла 1169 франков, остальное оплатили Коппе, Лепеллетье, Баррес и Робер де Монтескью.

Дом поэта не мог вместить всю толпу, поэтому книгу с соболезнованиями перенесли в соседний писчебумажный магазин, и вскоре ее пятнадцать страниц целиком покрылись записями. Венки из роз, белой сирени, хризантем, бессмертника были везде: на тротуаре, вдоль стен, при входе. На этом фестивале цветов город Мец был представлен городом Нанси; английские друзья принесли огромный венок красных роз; студенты, «Перо», «Энциклопедическое обозрение», парнасцы, Леон Ванье, Лепеллетье, Гюстав Кан и многие другие отдали подобным образом последнюю дань уважения поэту, не считая бесчисленных безымянных букетов, возложенных украдкой.

Без четверти десять служители церкви Сент-Этьен-дю-Мон вынесли из дома гроб с телом покойного. Катафалк пятого класса, заваленный цветами, повезли за веревки Коппе, Мендес, Монтескью, Лепеллетье и директор Академии изящных искусств г-н Ружон.

Шарль де Сиври возглавлял траурную процессию, в которой следовали Эрнест Делаэ, Эрнест Рейно, Гюстав Ле Руж и другие. Эжени ехала в фиакре с Мари Кране и Жанной Ле Руж.

Была чудесная погода, в прояснившемся небе светило солнце, стоял легкий мороз.

Собрались все жители квартала: люди, пораженные таким количеством цветов и господ во фраках, толпились на тротуаре и высовывались из окон. От волнения все сдерживали дыхание, стояла полная тишина, мужчины снимали шляпы, женщины крестились, некоторые вставали на колени, провожая катафалк.

В церкви Сент-Этьен-дю-Мон гроб помещают под знаменитым амвоном, между саркофагами Паскаля и Расина. Когда траурная процессия появляется в храме, он уже наполовину заполнен. Это паломницы, пришедшие на девятины к раке св. Женевьевы, девушки в бело-голубых одеждах со свечами в руках. Отец Шан служит мессу. Теодор Дюбуа и Габриэль Форе играют на органе, певчие исполняют «Pie Jesu» Нидермайера [770], отец Ласедр, приходский священник, читает у гроба искупительные молитвы.

Эжени не спускала глаз с двери. Она заявила:

— Если явится Эстер, я устрою скандал.

Все усилия переубедить ее оказались напрасными: она была начеку. Баррес, который наблюдал за ней, был поражен ее «ужасным лягушачьим лицом, плоским, сведенным судорогой боли». Прежде Эжени уже грозила устроить скандал, если не найдут молитвенник Верлена, который, по ее словам, был украден, но его, к счастью, вовремя обнаружили.

Хорошо, что она не увидела Филомену, потому что та все-таки пришла (ее заметил Делаэ) и стояла в сторонке, молясь за своего Поля, своего «инфернального супруга», как она его называла — так он ее просил ^[771].

Вновь выстраивается траурная процессия. Шествие проходит по улице Суффло, черной от переполнившего ее народа. Студенты присоединяются к процессии сотнями и вскоре наводняют улицу Турнон и улицу Святых Отцов. На правом берегу выстроились в ряд зеваки; как только процессия пересекает опустевший мост Карусель, на авеню Опера прекращается всякое движение. Это апофеоз, «похороны Ватто в декорациях для „Галантных празднеств“», как сказал Габриэль де Лотрек. Потом — площадь Мони, авеню Клиши, где поэт начал свой взлет на вершину славы, и, наконец, знакомый Батиньоль. Траурный кортеж, состоящий из восторженных молодых людей, декламирующих стихи любимого ими Верлена, проделал путь длиной в пять километров. Немного развязная толпа, ребяческий беспорядок — то, чего только мог пожелать поэт, написавший такие строки:

Наконец катафалк останавливается перед бронзовыми воротами кладбища Батиньоля, толпа заполняет аллеи, над которыми возвышаются высокие стены, сплошь увитые плющом.

Вот оно — последнее пристанище на крестном пути Верлена, возвращение, как и следовало, в родную деревню, в семью. Капитан Николя-Огюст, пожертвовавший своей карьерой ради успеха своего сына, и его супруга Элиза Деэ, которая ради любви к нему сделала все возможное и невозможное, принимают его во славе.