Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Олдер не сдался в поиске виновника происшествия. Теперь Дэйи Шинь сознался, что перед самым возобновлением слушания он подошел к шкафу, куда пристав сложил все конфискованные газеты, и, выбрав несколько, отнес их к столу для совещаний защиты с подсудимыми. Он собирался почитать спортивные разделы, признался Шинь, и не подозревал, что к ним также прикреплены первые полосы.

Объявив, что Шинь нанес Суду прямое оскорбление, Олдер приговорил его к трем ночам заключения в окружной тюрьме с момента окончания текущего заседания. Мы уже миновали стадию вежливых предупреждений. Шинь попросил предоставить ему час на то, чтобы отогнать машину на стоянку и взять зубную щетку, но Олдер отклонил просьбу, оставив Шиня под арестом.

На следующее утро Шинь попросил назначить отсрочку очередного заседания. Оказавшись в неудобной постели в еще более неудобном помещении, Шинь не сумел выспаться прошлой ночью и полагал, что не может защищать свою клиентку с должной эффективностью.

И это далеко не все его проблемы, признал Шинь. “У меня начались семейные недоразумения, Ваша честь. Моя жена думает, что я провожу ночь у какой-то другой женщины. Она не читает по-английски. Теперь даже моя собака не захочет разговаривать со мной”.

Отказавшись комментировать жалобы Шиня на неустроенность быта, Олдер посоветовал ему вздремнуть во время полуденного перерыва в заседании. Просьба отклонена.

Ирвинг Канарек продержал Линду на свидетельском месте семь дней. То был перекрестный допрос в буквальном смысле этого слова: он должен был перечеркнуть впечатление, оставленное Линдой. Вот один только пример: “Миссис Касабьян, не был ли целью вашего появления на ранчо Спана поиск новых мужчин — тех, с которыми вы прежде не имели физических отношений?”

В отличие от Фитцджеральда и Шиня Канарек изучал показания Линды о событиях тех двух ночей словно бы под микроскопом. Защита усматривала в подобной тактике одну лишь проблему — некоторые из наиболее разрушительных показаний Линда повторяла по два, по три, даже большее количество раз. Но Канарек просто не мог, заработав очко, перейти к следующему эпизоду. Часто он так долго задерживался на какой-то детали, что сводил на нет собственную победу. Так, Линда показала, что в ночь убийств на Сиэло-драйв ее сознание было ясным. Она показала также, что, став свидетелем того, как Текс застрелил Парента, впала в состояние шока. Канарек не остановился на выявлении явного противоречия, но поинтересовался, когда именно окончилось это состояние шока.

О.: “Я не знаю, когда оно кончилось. Я не знаю, кончилось ли оно вообще”.

В.: “Ваше сознание было абсолютно ясным, не так ли?”

О.: "Да".

В.: “Вы не находились под воздействием какого-либо наркотика, это правда?”

О.: “Не находилась”.

В.: “Итак, ничто тогда не оказывало на вас влияния?”

О.: “Я находилась под влиянием Чарли”.

Линда по-прежнему быстро отвечала на вопросы, но становилось все более очевидным, что Канарек вконец измотал ее.

7 августа мы потеряли одного присяжного и одного свидетеля.

Присяжный по имени Уолтер Витцелио покинул свой пост, сославшись на состояние здоровья себя самого и своей супруги. Бывшего охранника сменил по жребию один из запасных присяжных — Ларри Шили, инженер-кабельщик по профессии.

В тот же день мне стало известно о смерти Рэнди Старра, наступившей в муниципальной больнице для ветеранов от “невыявленного заболевания”.

Бывший работник с ранчо Спана, подрабатывавший время от времени постановщиком трюков на киносъемках, готовился опознать “веревку Тейт — Себринга” как идентичную той, которую использовал Чарльз Мэнсон. Что еще важнее, Рэнди отдал Мэнсону свой револьвер 22-го калибра, и эти показания должны были буквально вложить оружие в руки Мэнсона.

У меня имелись и другие свидетели, готовые дать показания по этим ключевым моментам, но внезапная болезнь Рэнди, разумеется, не могла меня не обеспокоить. Узнав, что вскрытия тела Старра не проводилось, я распорядился провести его. Как выяснилось, Старр умер от естественной причины; точнее — от ушной инфекции.

Канарек: “Миссис Касабьян, я хочу показать вам эту фотографию”.

О.: “О боже!" Линда быстро отвернулась. В руках Канарека было цветное фото очевидно беременной и очевидно мертвой Шарон Тейт.

Линда впервые увидела эту фотографию и испытала такое потрясение, что Олдер объявил десятиминутный перерыв.

В суде не было представлено ни малейшего доказательства тому, что Линда входила в дом Тейт, или тому, что она видела труп Шарон Тейт. Таким образом, мы с Аароном немедленно поставили под сомнение целесообразность демонстрации свидетелю этой фотографии. Фитцджеральд ответил, что считает вполне возможным присутствие миссис Касабьян в домах и Тейт, и Лабианка; более того, она могла принимать участие во всех совершенных убийствах. Олдер постановил, что Канарек может демонстрировать ей фото.

Затем Канарек показал Линде фотографию мертвого Войтека Фрайковски.

О.: “Это тот самый мужчина, которого я видела у входа”.

Канарек: “Миссис Касабьян, почему вы плачете?”

О.: “Потому, что я не могу в это поверить. Просто…”

В.: “Во что вы не можете поверить, миссис Касабьян?”

О.: “Что они могли сделать это”.

В.: “Понимаю. Значит, вы не могли этого сделать, но они могли?”

О.: “Я знаю, что не делала этого”.

В.: “Вы находились в состоянии шока, не правда ли?”

О.: “Верно”.

В.: “Тогда откуда вам знать?”

О.: “Потому что знаю. Во мне нет этого, я не способна на такое зверство”.

Канарек показал Линде фотографии всех пятерых убитых на Сиэло-драйв, равно как и фотографии мертвых Розмари и Лено Лабианка. Он даже настоял, чтобы она подержала в руках кожаный ремешок, связывавший запястья Лено.

Возможно, Канарек надеялся: это будет для Линды таким шоком, что она сделает какое-то опасное для себя признание. Вместо этого он добился лишь одного — выявил контраст между Линдой

Касабьян и остальными подсудимыми; всем присутствующим стало окончательно ясно, что в отличие от убийц Линда — человек, способный на глубокие эмоциональные переживания. Дикость, бесчеловечность совершенных преступлений сильно расстроили ее.

Демонстрация Линде этих фотографий была явной ошибкой. И другие представители защиты вскоре осознали это. Всякий раз, когда Канарек показывал очередную фотографию и затем просил вглядеться в какую-то малозначимую деталь, присяжные морщились или начинали ерзать в своих креслах. Даже Мэнсон — и тот вскоре заявил Суду, что Канарек действует сам по себе. Его адвокат, впрочем, продолжал настаивать.

Дождавшись перерыва, в холле ко мне подошел Рональд Хьюз: “Знаешь, Винс, я хочу извиниться…”

“Не стоит извиняться, Рои. Ты говорил в “пылу спора”. Жаль только, что Олдер принял это как оскорбление в свой адрес”.

“Да нет, я не об этом, — сказал Хьюз. — Я совершил нечто гораздо худшее. Это я предложил пригласить Канарека на роль адвоката Мэнсона”.

В понедельник, 10 августа 1970 года, Народ подал Суду прошение о предоставлении Линде Касабьян освобождения от судебного преследования. Судья Олдер подписал соответствующий документ в тот же день, но только тринадцатого числа официально снял все предъявленные Линде обвинения, и она получила свободу. Линда находилась под стражей с 3 декабря 1969 года. В отличие от Мэнсона, Аткинс, Кренвинкль и Ван Хоутен все это время она провела в одиночной камере.

Даже Гейл, моя жена, была обеспокоена. “Что, если она откажется от показаний, Винс? Сьюзен Аткинс так и сделала; Мэри Бруннер тоже. И теперь, когда с нее сняли обвинения…”

“Дорогая, я доверяю Линде”, — отвечал я жене.

Я действительно доверял ей, но где-то в глубине моего сознания то и дело всплывал вопрос: “Что станется с доказательством правоты Народа, если доверие будет обмануто?”