На рубеже веков. Дневник ректора

Во время семинара я все время чуть-чуть нервничал, а интересно ли это ребятам? Уже после, в коридоре, я успел перехватить Дениса Савельева. «Денис, интересно было, я что-то закомплексовал?» — «Да я Распутина с детства обожаю».

Вечером мне принесли пятничную статью в «МК». Она посвящена имиджу Путина и полна цитат из некого тайного доклада РТР. Есть в этом докладе и строки, касающиеся меня. Их тон мне понятен. Я довольно остро пишу о телевидении, не забывая РТР, и в частности Сванидзе, и, конечно, этот документ, рассчитанный на утечку, — со мною рассчитывается. Вот как пишет некто Ирина Ринаева: «От зрителя не удается скрыть тот факт, что заполнены только два первых ряда, весь актовый зал с плюшевыми занавесками на самом деле пуст!» Это плохой пример «путинской трансляции». А вот хороший — на который надо равняться: «Речь идет о материале, который был посвящен визиту в Литинститут. Хором подводящий синхрон студента-«ботаника», в котором он пытается поразмышлять об образе «крутого руководителя» и о том, что такой лидер как Лебедь, молодежи не нужен. Хороша ошибка — спокойный, скромный разумный Путин и суетливый, заискивающий Есин в пижонском павлиньем кашне. Наконец-то показан полный зал…» Ну, мне-то не показалось, что я заискиваю, но я хотел бы посмотреть на любого другого человека и руководителя, который не проявил бы некоторого внимания к премьер-министру, приехавшему в его учреждение как гость. Ну, завидуют моему кашне. Простим и будем снисходительны.

1 декабря, среда. С раннего утра в институте началась конференция «Русская литература в контексте мировой культуры». Докладов было много, и все они на надлежащем уровне, то есть более или менее точно имитировали науку. Доклады постараемся напечатать.

Вечером смотрел по НТВ какое-то частное расследование, проведенное по поводу кражи ребенка. Поразили даже не факты, а спрос и расценки. За 25 тысяч можно купить ребенка в возрасте 1,5–2 лет с пакетом документов. Скупка часто идет и в родильных домах. Из новорожденных наибольшим спросом пользуются еврейские дети. Я еще не могу осмыслить этого факта: на вывоз? Большое ли количество среди евреек — бесплодных? Кстати, и это расследование было проведено по поводу ребенка из еврейской семьи.

2 декабря, четверг. «Труд», как я и предполагал, «отредактировал» мой последний материал. Весь пассаж, касающийся Ю. М. Лужкова, таинственно исчез. Это, конечно, не государственная цензура, а просто цензура собственника, который внимателен к собственным сокровенным интересам.

3 декабря, пятница. День состоял из двух событий: визита Ильи Шапиро и зашла после лекции Мариэтта Омаровна.

С Чудаковой поговорили о наших немецких делах, о моих принципах выбора студентов для посылки, с которым не всегда фрау Виббе может согласиться. Конечно, последней ближе Кацура, которая уже была в Германии на стажировке полгода и еще ездила сама по старым связям, и образцовый Павлик Лось, оставшийся работать на «Немецкой волне». Аню я еще помню, когда брал ее из Института военных переводчиков. Возможно, фрау Виббе, служившей в Москве в посольстве под руководством Казака, это было роднее, своя дисциплинированная душа. Но для меня важен был Илья Кириллов, который все же вызрел в интереснейшего критика, и Маргарита Черепенникова, которая, я уверен, еще напишет отличную диссертацию. Русские вообще зреют медленно. Что касается Ильи Шапиро, то речь опять шла о его долге институту в 61 тыс. долларов. Он его вроде бы готов платить, но позже, а институт не готов долг ни прощать, ни особенно долго терпеть. Сложность этой ситуации заключается в том — Илья подчеркнул, что она возникла в известной мере из-за нерадивости главбуха О. В., которая не выставила весной счетов, то есть ситуация повторялась, как и с Финкельбаумом, — что мы разрываемся между тем, что можем потерять все, и тем, что удастся что-то спасти.

5 декабря, воскресенье. Читал Троцкого, ездил в Колонный зал на вечер романса. В метро через весь вагон катил инвалид на тележке без обеих ног. Никто не бросил в его кружку ни копейки. Время ожесточилось.

«Труд» уже несколько лет ведет открытый конкурс романса. Все тот же блестящий, нестареющий зал. Когда-то самый престижный в Москве. В один вечер на люстрах горит 18 тысяч лампочек! Недаром несколько дней назад я вспоминал, что соскучился по «Полонезу» Огиньского. Это естественные вкусы моего поколения — соскучился и по романсам, которые всегда были частью русской культуры. Концерт был замечателен, такое большое количество молодых талантливых людей. Я с жадностью вглядывался в их прекрасные лица — им жить в следующем веке. Опять поймал себя на том, что моя собственная жизнь заканчивается, а впереди все так интересно. Лучше всех пели, как ни странно, грузины, молодой дуэт из Тбилиси: Нино Аразашвили и Давид Отиашвили. В их исполнении был такой милый аристократизм, кавалерство, возвышенность. Я просто ахнул, будто бы проснулся прошлый век. Все еще было мило срежиссировано. Молодых лауреатов и дипломантов «поддерживали» и «приветствовали» члены жюри, наши признанные мастера. Здесь было несколько мини-представлений, которые устроили Бор. Штоколов, Ведерников, Варгузова. Совершенно неотразимым оказалось трио, состоящее из двух молодых басов и мэтра Добрынина. Пели они «Ямщик, не гони лошадей». Впечатление тонкого и изысканного удовольствия все равно не передашь, можно только перечислить исполнителей.

Вечером позвонили из подмосковного Пушкина: электричка сбила насмерть нашего преподавателя Сережу Иванова. Все время ездил на велосипеде, бегал, делал зарядку, хотел прожить долго. У меня сразу в голове возник его развод: не ушел бы к молодой жене, не жил бы на даче, был бы жив. Вспомнил, как ездили с ним на какой-то выездной семинар, разговаривали. Вся его жизнь, от первых его журналистских рассказиков, прошла на моих глазах. Хороший был парень, добрый и отзывчивый.

6 декабря, понедельник. Утром начался пятый конгресс Всемирного Русского Собора. С большой неохотой поехал туда, исключительно ради институтских связей. Но все оказалось любопытнее. Может быть, в отличие от прошлых разов и я подошел ко всему более доброжелательно.

Конечно, в первую очередь порадовал зал; возможно, это особенность церковной архитектуры: президиум и то, что мы называем «зрители», — сидят напротив друг друга и по объему почти равны. В зале всего до десяти рядов, но зал длинный, следовательно, есть возможность все разглядеть. Вспомнилось тут же, что монахи часто поют, встав в церкви кругом. Хорошо узнаваемого народа была тьма; поменялось время — поменялось отношение так называемых политиков, но для этого нужно было начать и выстоять. Первым, кого я встретил, был Зюганов. Поговорили о том, о сем. Подошел Розов. Любое прямое слово стоит мне всегда напряжения, но тем не менее я сказал, что компартией недоволен, потому что много читаю Ленина, понимаю, что компартия перестает быть компартией. Но голосовать буду за нее. У меня вообще появилась теория, что Дума всегда должна быть не подпевалой, а оппонентом президента. Если на выборах в Думу у компартии будет большинство, то, конечно, я смогу голосовать за президента более широкого социального спектра, скажем — за Путина.

Позже встретил и Алешу Подберезкина, баллотирующегося по Центральному избирательному округу — тому самому, куда он не пустил меня в надежде победить самому на выборах в Мосгордуму. Я ему отказал подписать обращение к избирателям. Алеша, с которым мы всегда были в хороших отношениях, широко раскрыл глаза: дескать, почему? Но я всегда помню профессиональное предательство и коммунистов, да и наших «духовников». Распихивание по всем местам верных «своих» к хорошему не приводит.

Медленно стал разглядывать президиум. Сразу узнал Распутина, сидящего с краю, потом Панину, а с ней рядом, вижу, сидит вроде бы какой-то толстомордый синагогист, а когда стал приглядываться — оказалось, что это Лужков. В президиуме были Патриарх, Вешняков, председатель Центризбиркома, Игорь Иванов, министр иностранных дел, Рушайло, министр внутренних дел… кого-то, наверное, еще подзабыл. Прозвучала целая куча однообразных по мысли приветствий: президент, мэрия, Дума, Совет Федераций, Путин. Это было соревнование спичрайтеров. Речи пишут плохо. Лучше всех говорили верховный муфтий России и, может быть, Зюганов. Муфтий говорил об общей родине: из этой земли поднялись, в эту землю уйдем, о том, что одни — правоверные, а другие — православные; говорил об этике, об общих корнях религий, о том, что некрасиво ругать выбранное правительство, каждый заслуживает то правительства, которое имеет. «Каково ведро, такова и крышка». Много было у других ораторов и неуклюжих, и неловких слов. Игорь Иванов начал так: «Ваше Святейшество, уважаемые члены правительства!» Вообще, слово — вещь опасная; по некоторым выступлениям я понял, что человек, которому слово дано от природы, может себя опустошить формулировками. Рушайло много цитировал Бердяева. Как всегда, свое «пустоутробие» показали Федулова — бывшая пионерская деятельница, возглавившая сейчас Российское женское движение (в свое время она ходила в пионерском галстуке), и Черномырдин. Последний больше всего напирает не на понятие правды и правдивой жизни, так свойственные русскому менталитету, а на закон. Я его понимаю, ему хочется установить закон денег и заставить всех по нему жить. У него самого денег достаточно.