Знаю только я

19 сентября. Воскресенье

Молитва.

Ну куда бежать от этой жизни…

— Мне это нравится… Я — умираю… Я хочу умереть пьяной… Если я выживу — это будет большой ошибкой. Я не верю в Бога. Я не хожу в эти ваши… церкви. Я не верю, что кто-то верит.

Ну прости ты ее, Господи.

Пристает — как прошла премьера. Она не верит моим словам — я не был там, — как я ни убеждаю ее… не верит, и я бы не поверил. А кому я букетище за 700 рублей купил и вынес на сцену, опередив Лужкова? И двух одинаковых собачек — Мерке и Кате. Кто такое мог придумать, как не Деди. Только Деди номер такой отмочить мог. Главному герою и героине, у которой туфель слетел в танго и цепь золотая партнера, — прочиталось, что так задумано. Так вот, звездам по мягкой игрушке — дорогой, кстати. Ну а потом — фуршет в «Шератоне».

Я поставил свечку за здоровье Филатова и удивился себе. Что это я?! И почему так искренне?!

15 сентября 1996 г. я подарил «Дребезги» Ирине Линдт. Это был первый шаг. Она иронично отнеслась к этому и, конечно, книгу не читала и до сих пор.

21 сентября. Вторник

Молитва. Зарядка!!!

Отсутствие зрителя на премьере повергло Ирку в глубочайшую депрессию, до слез. Она пытается всячески защитить спектакль. Оправдать; но факт — вещь неопровержимая и упрямая: факир был пьян, и артисты ни при чем. Фокус не удался.

По радио прошла негативная информация: «Играют на ломаном английском. Кого эти англичане хотят удивить, показывая демонстрации с красными флагами и пр.». И рад бы поспорить и опровергнуть, да не тут-то было.

23 сентября. Четверг

Молитва.

«Независимая» написала, что от полного провала мюзикл спасают двое русских артистов — Ирина Линдт и Андрей Егоров.

Ирина Линдт — настоящая звезда «Тумороуленд». Собственно, что и требовалась доказать…

31 октября. Воскресенье

Молитва, хорошая зарядка.

Хотя вчера знобило, на «Шарашке», качало, чуть в зрительный зал не оступился — испугался. Попросил у Тамары снотворного, что-то она мне сунула, не то, по-моему. Отравит когда-нибудь невзначай…

Зомбированные Любимовым: мы спорим, не соглашаемся, критикуем — но идем за ним. Он зомбирован 37-м годом, советской властью, своей режиссурой 60-х годов и т. д.

Разница между дневником и мемуарами — как между допросом и интервью.

7 ноября. Воскресенье — Богу отдай

Молитва. Зарядка.

Снег упал на мокрую дорогу, и ударил резко мороз. И вот я уже опять не могу въехать в гору в гараж. Замки позамерзали. Спичек нет… бумагу поджигаем зажигалками и отогреваем замки.

Чубайс — только ночью в койке вспомнил, как его зовут: Анатолий, — весь спектакль мучился. Задержали спектакль, в пробку попал. У двери входной встречали его Каталина, шеф и директор. Так ждали, встречали Гришина, теперь новая сволочь, пролезшая в дамки, — это как раз не к Чубайсу, я «ихних делов» не знаю. Он мне нравится, это вообще к теме.

«Комсомолка» явно подогрела интерес к «Плахе», но какое удовольствие и счастье просто продавать «Дребезги»… Вот это моя, художественная, настоящая книга, стоящий товар. И пусть говорят что хотят о «Плахе» — но когда есть «Дребезги»… Такое блаженство, гордость за себя, какая-то гармония и покой, когда я продаю «Дребезги». Мне не надо ни через что переступать, когда я предлагаю «Дребезги». Вот как интересно… Мне не стыдно…

Что-то случилось — народ повалил в театр, и теперь не знаешь, куда деваться от своих знакомых и желающих. У входа спекулируют опять билетами, и шибко накручивают, как во времена 30-летней давности. С одной стороны, это очень хорошо, а с другой — еще лучше. И книга «На плахе Таганки», и мои бесконечные по этому поводу интервью — не последнее дело. Народ проявляет любопытство — взглянуть на эту девочку, с которой Золотухина связывают не только партнерские отношения и т. д.

8 ноября. Понедельник

Молитва. Зарядка!!!

А вчера — какой-то праздник души мне устроила Лена Скульская: принесла на «Марата» рецензию убийственно-замечательную по пониманию на «Плаху». И это после рассказа Бэби о беседе с корреспонденткой, которая, прочитав «На плахе Таганки», поняла, что он «плохой писатель». «Ну, вообще-то дневники — это другой жанр, это же не художественная ткань. Человек записывает свое сиюминутное состояние, событие и пр., не думает о литературе. А потом, как писателю ему давали высокую оценку такие писатели, как Распутин, поэтому, я думаю, надо поаккуратней и пр.».

«Издал книгу актер и опозорился…» — и вот после такой характеристики через час я читаю в таллинском еженедельнике первые слова: «Эта книга о любви» и пр. Хочется сделать ксерокс и послать Сапрыкиной — неужели у людей до такой степени разные глаза, неужели действительно так может быть: что для одного белое, для другого — черное или грязное. Или это все-таки разные поколения… Бэби меня защищала, и защищала квалифицированно. А та просто оказалась дурой… И хорошо, что Бэби не показала ей свои стихи. У этой борзопишущей братии комплекс несостоявшихся писателей…

30 декабря. Четверг

Молитва. Зарядка!!

В Новосибирске минус 35 градусов. Звонил Володя Шкура-тов, которому радист из Навки передал пленку 79-го года, где Высоцкий много говорит обо мне, о моем отце, о том, что я выпустил книгу и пр. Удивляется: это же уже 79-й год, но 60-е годы — в подтексте, вы уже враги, не друзья и пр. — во бред-то сознания человеческого.

2000

8 января. Суббота

Молитва.

Я еду на «Марата».

Господи! Спаси и сохрани. Какой-то важный период я закончил для себя и какой-то начинаю. Благая весть — Тамара была на службе, в храме, полтора часа, — и такая счастливая, умиленная. Господи! Благодарю тебя! И не оставь меня и семью мою! Помоги мне сегодня отыграть спектакль прилично… И начинаю месячник здоровья!

17января. Понедельник

Молитва. Зарядка.

Бэби в реанимации. Это случилось. Я ждал и знал, что когда-нибудь она сорвется с этой конструкции. Я увидел ее корчащейся на полу. Из головы шла кровь. Она стонала и произносила одно и то же: «Ё-ё-ё…» — и наконец сказала: «… твою мать». Отвезли в Склиф. Два обследования — ультразвук и рентген, — слава Богу, не показали внутренних и костных повреждений. Голову зашили. Конечно, выстригли. Позвоночник цел.

«Деди… поцелуй меня, — под капельницей, привязанная к датчикам. — Деди! Ты не бросишь меня?»

А в театре… продолжалась репетиция, и вместо Бэби… поет Маслова. Жизнь продолжается…