Евгений Шварц. Хроника жизни

Естественно, терпеть это было нельзя. Акимова следовало «сломать». В ход была пущена партийная пресса. Но удар был направлен не по художественному руководству театра, а по партийной организации театра. «В декабре <1962 г.> состоялось отчетно-выборное собрание театра, — сообщала читателям «Ленинградская правда». — Но ни в докладе, ни в выступлениях не было даже попыток трезво проанализировать состояние репертуара театра, тенденции его развития. Восторженно отозвались выступавшие о самых слабых постановках… Что же касается идейно нечеткого спектакля «Дракон», то очень многие не только не заметили двусмысленности толкования отдельных сцен и образов, но и до последнего времени продолжали считать эту постановку крупной удачей театра».

Конечно, на этом «скандальчике» захотела показать свое рвение и другая газета. «Эта пьеса, написанная драматургом Шварцем в годы Великой Отечественной войны, была задумана как философская сказка, обличающая гитлеровский фашизм. (Дык, что же ваши «учителя» тогда с перепуга наделали в штаны? — Е. Б) Возобновив её постановку почти через два десятилетия, режиссура попыталась придать спектаклю современное звучание. Но что получилось из этого?.. Пьеса в постановке Театра комедии трактуется несколько двусмысленно, что многие думают: да уж не о временах ли культа личности Сталина идет речь? Этот акцент проходит через весь спектакль». Хорошо. Этот акцент — первая мысль. Но в двусмыслице должна быть и вторая. Где она? И что в первой страшного после XX съезда партии?

На самом деле за всей этой «критикой», за всеми этими словесами стояло следующее. Если в 1944 году «цепные души» в «Драконе» разглядели Сталина, то в 1962-м им в Бургомистре примерещился Хрущев. Тем более, что исполнитель этой роли Суханов — по тогдашней комплекции — действительно походил на него. Но он играл эту роль и раньше, когда разглядеть Хрущева было ещё невозможно. Правда, тогда артист был похудее, в отличие от будущего генсека. И вся эта «двусмысленность» ложилась на Акимова. И действительно, без всякого замысла, случайно, но наиболее бдительные товарищи увидели это сходство.

Убежден, что, описывая Суханова в роли Бургомистра, Ю. Головашенко не держал фигу в кармане: Бургомистр — «он весь живой, пышущий телесным здоровьем. Добродушный, временами мягкий по своим движениям и жестам, в особенности в третьем акте, когда власть переходит к нему. Бургомистр маскирует свою сущность узурпатора с помощью подлых приемов демагога…» (Вечерний Ленинград. 1962. 28 июня). Перечитав сейчас эту рецензию и вспомнив Хрущева, сходство между ними, действительно, в какой-то степени наблюдается.

17 апреля состоялось открытое партийное собрание театра, на котором, к его чести, обсуждалось не «поведение» худрука, а выступления повременных изданий. Николай Павлович на собрании отсутствовал. Не пришли и представители газет. Они свое дело сделали. Отметили свою лояльность перед бургомистрами. Какое им дело до театра, спектакля, худрука.

Читая сегодня стенограмму этого собрания, понимаешь, что в труппе состоялся «заговор». Все соглашались с критикой «Ленинградской правды», которая выражала отношение к театрам и спектаклям Обкома и против которой выступать было бессмысленно, но отыгрывались на статье Г. Щеглова в «Вечернем Ленинграде». «Игра», начатая Толстиковым, подхватилась театром. Вроде бы отреагировали на критику партии и в то же время перенесли свой гнев за несправедливость на мелкого приспособленца, покусившегося лишь на театр Комедии и его художественного руководителя.

Открыла собрание М. Шувалова, секретарь партийной организации театра и завлит: «Дорогие товарищи, сегодня мы с вами собрались на наше открытое партийное собрание, чтобы обсудить целый ряд очень важных для нашей жизни, для нашей работы, для нашего творчества вопросов… Вы знаете, что о нашем театре в последнее время, в последние месяцы очень много говорилось и писалось. Я напомню вам, что ещё в конце прошлого года у нас в театре работала большая комиссия Районного Комитета партии и Областного Комитета партии. В результате выводов этой комиссии состоялось решение Райкома партии Куйбышевского района, в котором говорилось о том, что ведущее место в репертуаре театра предоставлено советской драматургии, что многие спектакли пользуются большой популярностью у зрителей. Вместе с тем отмечалось, что в работе нашего театра имеются серьезные недостатки… Говорилось о недостаточно ясном идейно-художественном решении пьесы Шварца «Дракон»… Я должна сказать к чести нашего коллектива, что, несмотря на то, что критика в наш адрес была очень серьезной, очень обширной, это не повлияло на наш коллектив в том плане, что ни у кого не было настроения уныния, расхлябанности, разболтанности или неверия в свои силы. Наоборот, наш коллектив сплотился и очень дружно чувствовал плечо друг друга…

Присутствуют на собрании представители газет?

— Нет.

— Жаль. Приступим к обсуждению. Нужно ли прочесть статьи, которые были напечатаны?

— Нет.

— Все читали, все знают. Кто желает выступить первым?».

После некоторого колебания первым вышел очередной режиссер театра Н. И. Лившиц: «Товарищи, мы живем в очень ответственное время… Сейчас самое время всем работникам искусств ещё раз проверить творческое идейное оружие… И это была очень хорошая и правильная мысль — рассмотреть, что делается в театральных коллективах. Мне кажется, что статья, помещенная в «Ленинградской правде», деловая и очень доброжелательная по тону, вызывает единодушное отношение. Нужно задуматься над этой критикой, которая в ней сказана, понять, принять и выправить… Но я выражаю крайнее удивление, сожаление об отсутствии представителей прессы. Мы хотели вести прямой разговор, они скрылись за газетным листом. Пусть придут, послушают, пусть поглядят в глаза людям, а так не равные позиции у спорящих. Так не годится. На фоне деловой и отражающей жизнь всех театральных коллективов статьи «Градус творческой температуры», особенно невыгодно выглядит статья Щеглова под заголовком жирным шрифтом «Куда идет театр комедии?». Автор задал вопрос и сам на него ответил… В старину вызывали на дуэль, били по физиономии. Сейчас я бы сказал это Щеглову, но его нет. В статье делается очень много непонятной попытки вбить кол между художественным руководством и коллективом, между художественным руководством и партийной организацией… Не сходится портрет, нарисованный в газете, с тем, что мы знаем о Николае Павловиче Акимове! Я считаю своим гражданским долгом заявить, что в газете напечатана клевета!».

С мест: Правильно.

«Я совершенно согласен с мнением Наума Исааковича во всех отделах, где он подробно разоблачил статью тов. Щеглова, и считаю, что если говорить такими пышными фразами, как говорит Щеглов в заголовке «Куда идет театр Комедии?», то просто хочется сказать, что идет вместе со всем народом под руководством партии к коммунизму», — заявил П. Суханов, заслужив аплодисменты.

И только простодушная Ирина Петровна Зарубина впрямую заступилась за Шварца: «Когда я прочитала эту статью, мне было противно… Я знаю Николая Павловича Акимова 30 лет. Это очень большая дата для того, чтобы человека проверить, и для того, чтобы говорить о нем. Я знаю его недостатки и его достоинства. И того, и другого в его противоречивом характере очень много, но этот человек 40 лет своей жизни отдал советскому театру. Он сделал такие вещи для советского театра, о которых знают не только в Ленинграде, в Москве, не только в нашей стране… Если бы я обладала писательским даром и если бы я когда-нибудь осмелилась писать мемуары, то написала бы три фамилии моих учителей: первый учитель П. П. Гайдебуров, второй — Лозинский, третий — Евгений Львович Шварц, потому что эти люди были не только идеалом человеколюбия, любви к жизни, к обществу, к людям, к детям, я бы мечтала быть похожей на них. Мы пристрастны к Шварцу, и я не могу представить себе, чтобы этот человек написал скандальную двусмысленную пошлость и грязь. Я бы очень хотела иметь развернутую критику в адрес «Дракона», чтобы я хоть что-то поняла, чего я до сих пор не понимаю, в чем каюсь…».