На службе народу

Еще одна памятная встреча в Порт-Артуре произошла у меня месяца полтора спустя, когда попросил разрешения зайти ко мне с визитом бывший адъютант прославившегося в русско-японскую войну генерала Кондратенко поручик Алексеев, впоследствии живший в Харбине. Передо мной стоял благообразный старик с интеллигентным лицом. Он все еще сохранял старую офицерскую выправку и держался с достоинством, но очень волновался. Алексеев долго вглядывался в маршальскую форму, а мой адъютант рассказал позднее, что он попросил у него разрешения взглянуть на пистолет и пощупать офицерский погон. Кто знает, какие мысли проносились при этом в голове бывшего поручика?

Вместе с Т. Ф. Штыковым мы обстоятельно побеседовали с Алексеевым. Он рассказал нам о генерале Кондратенко, особенно об обстоятельствах его гибели. Ведь детали этого события раньше никому не были досконально известны. Затем мы все вместе поехали на то место, где погиб Кондратенко. Алексеев в 1904 году все время служил в Порт-Артуре, отличился в боях, был тяжело ранен, а после выздоровления являлся адъютантом генерала в течение четырех месяцев. Однажды генерал отправил его с важным поручением к командиру полка. Алексеев вышел из блиндажа и успел отойти лишь на сотню метров, как начался артиллерийский обстрел. Он залег и тут заметил, что снаряды ложатся в основном в зоне блиндажа. Тогда он решил подождать, пока не проверит, все ли в порядке с его начальником. Обстрел скоро кончился, и поручик возвратился. Но блиндаж был завален. Алексеев позвал солдат, и они стали откапывать укрытие. Вскоре добрались до генерала, но Кондратенко был уже мертв. Адъютант нашел на нем две раны: одну - на лице, слева от носа, другую - на виске.

Дальнейшая судьба поручика была схожа с судьбами многих его однополчан. По окончании войны он попал в плен и находился в Японии. Портсмутский мир позволил ему вернуться в Россию. Алексеев по-прежнему служил в армии; когда грянула Октябрьская революция, он находился на русском Дальнем Востоке. Отсюда в 1922 году он бежал в Маньчжурию и начал работать бухгалтером. Жизнь его не баловала. Много раз, по его словам, он задумывался, не возвратиться ли ему на родину, но боялся, что его, как бывшего царского офицера, покарают смертью. Красная Армия произвела на старика исключительное впечатление. Он говорил нам, что задыхался от счастья и гордости за русских воинов, когда сначала увидел бежавших японцев, а затем перед его глазами предстали грозные советские полки.

Хорошо запомнилась мне также поездка в Чанчунь. Там находился дворец марионеточного императора Маньчжоу-Го, ставленника японцев Генри Пу И. Императорским цветом в Маньчжурии считался по древней традиции красный. Поэтому почти все, что только поддавалось окраске и чего мог касаться император, было окрашено во дворе и в самом здании в красный цвет. По этому странному многокомнатному дворцу меня водил наш сержант по фамилии Комолов. За несколько недель бравый воин превратился в заправского гида, и я с удовольствием слушал его точную, насыщенную фактами речь.

10 сентября было днем окончания полной капитуляции и пленения Квантунской армии. Оглянулись мы назад - и сами удивились: армия-то эта была разгромлена за 12 суток. Таких темпов, по чести говоря, никто не ожидал. А последующие три недели явились временем принятия капитуляции. На эту неприятную для самураев процедуру ушло таким образом больше времени, чем на военные действия. И снова Советская страна чествовала своих воинов-героев. 30 сентября был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР об учреждении медали "За победу над Японией". Тысячи солдат, сержантов и офицеров получили заслуженные ими боевые награды. В приказе Верховного главнокомандующего отмечались умелые действия десятков воинских соединений и частей. Наиболее отличившимся присваивались особые наименования. Так, в составе 1-го Дальневосточного фронта 16 соединений или частей стали Уссурийскими, 19 - Харбинскими, а 149 были награждены Указом Президиума Верховного Совета СССР различными орденами.

Любопытные страницы жизни наших войск вообще, советской военной администрации в частности составляют контакты с коренным населением Маньчжурии и помощь различным местным демократическим организациям в налаживании их работы. Когда Красная Армия освободила Северо-Восточный Китай, бывшие гоминдановцы, чиновничество, помещики и крупное купечество, приветствуя изгнание японцев, в то же время выражали втайне надежду, что вскоре сюда придут чанкайшисты. Относясь недоброжелательно к тем мерам содействия, которые стало оказывать советское командование народным массам Маньчжурии - и китайцам, и корейцам, и маньчжурам, и монголам - в их стремлении построить новую жизнь, эти круги не решались вступить в открытую борьбу. Они понимали, что сразу же потерпят крах. Поэтому местная реакция, частично связанная ранее с японцами, а частично ожидавшая восстановления китайской помещичье-буржуазной власти, осмелилась первоначально лишь на консолидацию своих сил в подполье.

Особенную активность развило гоминдановское подполье в Харбине, где дислоцировалась 1-я Краснознаменная армия. На некоторых улицах Фуйзядяна (район Харбина) были организованы террористические банды, именовавшие себя "отрядами народной самообороны". Их возглавлял, как это выяснилось впоследствии, местный налетчик Чжен. который установил связь с гоминдановскими тайными воинскими подразделениями. Крупнейшим из последних являлась так называемая 6-я повстанческая армия. Суть названия заключалась в том, что после прихода чанкайшистов либо накануне этого прихода командиры подразделения собирались развернуть его в крупное воинское соединение. А пока оно имело стрелковое оружие на несколько сот человек.

Другая организация называла себя "синими рубашками". Ее лидер полковник Чжан поддерживал связь непосредственно с Чунцином, где находилось правительство Чан Кай-ши, и ежедневно выступал по радио. Радиопередачи готовил его штаб. Были засечены переговоры этих лиц с какими-то пунктами в районах Аныпань и Цзямусы. Оказалось, что там находились отделения этой организации. Разбор дела показал, что перед местными отделениями их центр поставил задачу наладить сбор разведывательных сведений о советских войсках и китайских коммунистических ячейках.

Отделения намеревались развернуть вербовку кадров, накапливать оружие и осуществлять отдельные диверсии, а также вести агитацию среди населения. Получив известие о начале войны между СССР и Японией, "синие рубашки" переименовали себя в конспиративных целях в "группу Биньцзян" и ускоренными темпами стали готовиться к своим черным делам.

Еще одну реакционную организацию создали корейские эмигранты - члены действовавших в Маньчжурии различных "обществ дружбы" с Японией. Объединившись, после вступления в Харбин советских войск, в единую организацию с фальшивым названием "корейские трудящиеся", эти лица также намеревались развернуть свою деятельность, причем их лидеры, некие Кон и Хан, первоначально попытались даже получить официальное разрешение в нашей военной комендатуре.

Самой опасной оказалась китайская террористическая организация "братья по крови". Ее руководитель Ян был ставленником харбинского богатея Чана. От Чана нити привели в подпольные типографии, где печатались листовки чанкайшистского содержания, а оттуда - к некоему Хэ. Последний оказался не кем иным, как главой местного гоминдановского центра, установившего связи с рядом офицеров в марионеточной армии маньчжурского императора Пу И. Гоминдановцы действовали в двух направлениях. Их люди в разном обличье приходили ежедневно в наши местные учреждения за советами, справками, консультациями, разрешениями, со всевозможными предложениями и т. д. Эти посетители добивались получения хоть каких-нибудь бумажек, которые как-то легализовали бы их деятельность в любой форме, а одновременно хотели что-то выведать и добыть интересовавшие их сведения. Второе направление составляла подпольная работа в вышеупомянутом духе.

Признаюсь, что нам нелегко было сразу разобраться, кому та или иная организация служит, чьи интересы защищает, тем более что внешне они проявляли себя с самой положительной стороны. Понадобилась очень серьезная работа, вдумчивый подход к оценке совершавшегося, многодневный анализ фактов, длительные наблюдения и сопоставления, чтобы отделить дурные наносы от чистого потока народного энтузиазма.