Разведчик морской пехоты

В далеком от железной дороги селе Усть-Цыльма, где родился и вырос Бабиков, лишь в тридцатых годах нашего века началась ломка этого уклада. Новое боролось со старым. Молодежь потянулась к знаниям и, нередко, ослушаясь отцов и дедов, уезжала на учебу в Архангельск, а то и в Москву. Строили свои школы, техникум. Детвора и та противилась сковывавшим ее обычаям. Когда девятилетнего Макарку Бабикова приняли в пионеры, он открыто повязал вокруг шеи красный галстук и так смело посмотрел бабке в глаза, что старая только перекрестилась, заохала да рукой махнула на мальца.

Отец умер рано, и заботу о маленьких — а в семье Бабиковых их было четверо — разделил с матерью старший Макарка. В зимние вечера Макарка запрягал лошадей и возил почту «на перекладных» за тридцать с лишним километров. Возвращался за полночь. Лошади сами трусили домой, а в санях, закутанный в отцовскую оленью малицу, в потайном кармане которой лежала заработанная пятерка, спал двенадцатилетний ямщик.

Утром, с уже приготовленными уроками, Макарка бежал в школу.

Когда наступало лето и Печора разливалась на десятки километров, Макарка снаряжал омулевую лодку, причаливал к облюбованному, густо покрытому зарослями, берегу, мастерил шалаш, хитро маскировал его и, выпуская на воду чучело утки — «маниху», терпеливо ждал зари. Дикая стая, пролетавшая над Печорой, кружилась над «манихой», садилась на воду и, не вспугнутая чужим звуком, приближалась к берегу.

После страдной поры уборки урожая Макарка снова садился за парту.

В четырнадцать лет его приняли в комсомол.

Книги, кружки, вечера молодежи открывали перед ребятами новый мир, полный заманчивых далей. Из тех далей приезжали в Усть-Цыльму демобилизованные, рассказывали о больших городах, в которых жили-служили, о морях-океанах, по которым плавали. Вернулся в родное село и дядя Макарки, командир запаса. Он возглавил сельскую осоавиахимовскую организацию и стал учить ребят стрельбе по мишеням. Неизменным помощником у осоавиахимовского командира был его племянник.

В семнадцать лет Макар окончил десятилетку. Ровесники собирались уезжать в разные институты, а обладатель отличного аттестата Макар Бабиков, чтобы опекать младших в семье и дать им возможность закончить школу, согласился занять должность учителя начальных классов. Сам занимался вечерами, заочно.

Через год Бабикова приняли в кандидаты партии, а еще через год призвали в армию.

Военком Усть-Цыльмы, рекомендовавший молодого учителя в партию, знал, что Макара признали годным к службе на флоте. Но будет ли в Усть-Цыльме комплектоваться команда на флот? Молодежь жила неистребимой мечтой попасть на корабли. Не было одежды, которая так привлекала бы усть-цыльминских ребят, как форменная морская, или хотя бы бескозырка с развевающимися на ветру лентами. И не было больших героев, чем те, что из кинофильма «Мы из Кронштадта».

За день до отъезда из Усть-Цыльмы остриженный под машинку Бабиков сидел в кабинете райвоенкома, и старший политрук, именем и словом своим поручившийся перед партией за Макара Бабикова, уже не как официальное лицо — как старший товарищ с младшим — беседовал с призывником о разных делах и событиях, волновавших в те годы миллионы людей. Шел разговор о Хасане, Халхин-Голе, о грядущей решающей схватке с фашизмом и главным образом о том священном долге перед Родиной, который для каждого гражданина Страны Советов, а для коммуниста в первую очередь превыше всего.

Допризывники ехали к месту службы по Печоре, потом морем до Архангельска, где в порту их ждали командиры из различных родов войск.

К строю, на левом фланге которого стоял Макар, направился морской офицер, и лица будущих моряков посветлели. Назначили еще один строгий медицинский осмотр, а после него мандатная комиссия занялась распределением пополнения в разные учебные подразделения. Пока Макар гадал, кем он будет — комендором, сигнальщиком или рулевым, — его определили в Объединенную школу, в учебную роту будущих писарей, во взвод, которым тогда командовал нынешний наш старшина отряда Григорий Чекмачев.

Началась война, Чекмачева перевели в отряд морских разведчиков, а писарь из дивизиона береговой обороны, старшина первой статьи Макар Бабиков еще целый год хлопотал и писал рапорты о направлении в наш отряд. Наконец, его просьбу удовлетворили.

И вот новичок переступил порог двухэтажного дома, где мы размещались, и увидел тех, с кем ему так хотелось разделить трудную и заманчивую судьбу разведчика.

Как его здесь примут? Как встретят?

Низкорослый и худощавый, светловолосый и сероглазый, с умным, иногда каким-то пронизывающим взглядом, Макар Бабиков сразу обратил на себя наше внимание, хотя в разговор не вступал и только пытливо, настороженно присматривался к окружающей обстановке. Старшина второй статьи Иван Поляков отметил появление Бабикова язвительной шуткой:

— Полундра! Писарь в разведку пришел… Смерть егерям!

Сказал, даже не взглянув на Бабикова, и, презрительно поводя широкими плечами, вышел из кубрика.

Бабиков не смутился. Только метнул острый взгляд в спину уходящему Полякову и медленно обвел нас недоуменным взглядом. Всем стало неловко от выходки Полякова. Но тут нас выручил и рассмешил Павел Барышев.

— А ты на эту балаболку Полякова не обращай внимания, — приветливо обратился он к новичку. — Мы с тобою, правда, ростом не вымахали, так ведь малый топор большое дерево рубит! В писарях служил — эка важность! Вот Семен Агафонов — тот коком был. И что же? Пошел в разведку кок и двух «языков» приволок. Так что ты не обижайся…

— Да я и не обижаюсь…

— Вот и хорошо! — обрадовался Барышев. — А вот был у нас такой Коликов…

Взрыв смеха оборвал словоохотливого рассказчика, и тут Бабиков смутился. Он не знал, что Паша сел на своего «конька» и начнет теперь расписывать, как в майском рейде таскал на спине «чемпиона» Коликова. Приходу Бабикова Павел был рад главным образом потому, что новичок оказался такого же, как и он, роста и, возможно, сменит его на левом фланге. Барышев даже примерился к новичку и крякнул с досады: Бабиков был чуть-чуть выше его.

Кто-кто, а разведчики умели ценить бойца не по внешнему виду. Мы знали, что Иван Лысенко, Алексей Радышевцев и другие сильные и рослые воины спортсмены выходили победителями в единоборстве с врагом, что атлет Владимир Лянде без оружия отважился на рукопашную схватку с вооруженным егерем. Но мы знали и многое другое. Бывший кок подводник Семен Агафонов, коренастый, низкорослый, с виду увалень, дрался бесстрашно, с неистощимой энергией и упоением и в то же время с таким мастерским расчетом, что все считали его самым лучшим разведчиком отряда.

А Павел Барышев? А маленький, кудрявый Зиновий Рыжечкин, «наш Рыжик», который ростом был на целую голову ниже иного егеря-альпийца, а ловким ударом сшибал с ног такого егеря и обезоруживал его? А комсорг отряда малоросток Саша Манин, от которого, когда мы бывали в базе, корреспонденты никак не могли вытянуть нескольких слов о тех боевых эпизодах, героем которых он был? Саша буквально преображался в бою, сражался умело и весело, личным примером и шуткой подбадривая товарищей.

Нет, мы не торопились судить о новом разведчике по каким-то внешним признакам или анкетным данным. Пусть писарем, но Макар Бабиков уже служил на флоте, а вот комсомолец Борис Абрамов армейскую службу вовсе не знал, и, вероятно, никто из нас не предполагал, что в паре с Семеном Флоринским Борис скоро станет отличным пулеметчиком. Флоринский сам выбрал Абрамова в напарники, привил ему любовь к оружию, сильно переживал, когда его дружок не получал писем из блокированного Ленинграда, и помогал ему в первых боевых походах.

Глядя на них, я вспоминал, кем был для меня сержант Василий Кашутин, член бюро партийной организации нашего отряда. Его советы — не назидательные, а товарищеские, его помощь — не показная, а как будто случайная оказали мне большую поддержку. Потом это «шефство» прекратилось незаметно, как незаметно оно и возникло. А дружба осталась и крепла с каждым боем.