В суровом Баренцевом

Когда Николай Иванович это говорил, его бархатные глаза немного увлажнились, а голос стал мягче. Я сидел и молча слушал. Мне еще нечего было рассказывать.

От таких бесед становилось легче на душе. Умиротворенные, мы отправлялись спать, чтобы ранним утром снова приняться за дела.

По состоянию механизмов наш «Ричмонд» был лучше остальных «шипов». Это позволило нам раньше других экипажей завершить приемку эсминца от англичан. В конце июня все командиры боевых частей и начальники служб доложили командиру корабля о выполнении плана–графика приема по своим подразделениям.

Заключительным этапом многодневной работы экипажа стал контрольный выход в море. К нему моряки готовились с большой ответственностью. Накануне выхода состоялись совещание партийного актива и собрание личного состава корабля. По всему было видно, что каждый член экипажа готов выполнить поставленную перед ним задачу.

Под флагом родины

Утром 29 июня на «Ричмонд» прибыл вице–адмирал Левченко. Вскоре зазвучала команда:

— По местам стоять, со швартовов сниматься!

Этот хорошо знакомый и в общем-то привычный сигнал тогда прозвучал по–особенному. А может быть, мне так показалось: мы долго готовились к выходу в море и с волнением ждали этого момента.

На контрольном выходе предстояло проверить работу всех механизмов и устройств, а также умение личного состава обслуживать корабельную технику.

Мое место по тревоге и «авралу» — на ходовом мостике. В бою мне предстоит управлять огнем зенитной артиллерии, при съемке с якоря и швартовов — быть на связи с кормовым мостиком и ютом [28].

Ходовой мостик во время боевой тревоги становится главным командным пунктом корабля. Сюда стекается вся информация с боевых постов и командных пунктов подразделений. Здесь информация оценивается и возвращается обратно в виде команд и приказаний командира. От четкости работы расписанных на мостике людей зависит успех боя.

Занимаю свое место. Здесь уже находятся командир корабля Рябченко, старпом Проничкин и вахтенный офицер Лисовский. На крыльях мостика стоят сигнальщики Головин и Иншин. Ниже, в рулевой рубке, ожидает команды командир отделения рулевых Папушин.

Звонит телефон. Снимаю трубку:

— Докладывает лейтенант Лариошин. Ютовая команда выстроена по «авралу»!

— Есть! — отвечаю я и записываю время в блокнот.

Потом на разборе эти записи понадобятся.

На мостик поднимается вице–адмирал Левченко. Гордею Ивановичу уже сорок восьмой. Сын крестьянина, он прошел долгий и трудный путь от юнги до адмирала. В свое время был старшим артиллеристом на линкоре, командиром эсминца, командовал легендарной «Авророй», соединениями кораблей, военной флотилией и флотом. Теперь он заместитель народного комиссара Военно–Морского Флота.

Однако вернемся на мостик «Живучего». Здесь тем временем появился английский офицер. Это командир «Ричмонда» капитан–лейтенант Стакпул.

Поздоровавшись с адмиралом, Стакпул жестом приглашает Рябченко занять место на командном пункте: дескать, давайте командуйте, а я посмотрю, как это у вас получится.

Николай Дмитриевич кивает в знак согласия. Он, как обычно, спокоен, уверен в себе.

В носовой части по обоим бортам выстроились краснофлотцы — швартовая команда. Перед строем — старший боцман Алексей Повторак. Он посматривает на мостик: ждет приказаний.

— Машины готовы к даче хода, — доложили с поста энергетики. Доклады о готовности поступили и с других боевых постов.

— Разрешите отходить, товарищ адмирал? — обратился Рябченко к командующему отрядом.

— Добро, — сухо произнес Левченко. — Считайте, что меня здесь нет, действуйте самостоятельно.

— Есть! — прозвучало в ответ. — Отдать носовой!

Старпом тут же отрепетовал это приказание на бак.

Стройные шеренги распались. Краснофлотцы в брезентовых рукавицах начали выбирать носовой швартовый трос и аккуратно, виток за витком, укладывать его на вьюшку. Вот уже отданы и оба кормовых. Рябченко скомандовал на телеграф: «Левой — самый малый вперед, правой — самый малый назад!» — и посмотрел за корму. Там бурлила вода — гребные винты работали «враздрай». Нос корабля стал медленно отваливать от стенки. Когда вышли на середину реки Тайн, дали средний ход.

— Как в машинах? — запросил командир пост энергетики.

— Все в норме, — доложил Никольский. Рядом с ним в машинном отделении находился и английский чиф–инженер Лидикольт. Перед выходом в море англичанин предлагал командиру пятой боевой части поставить к механизмам своих специалистов. Но Никольский заявил, что советские моряки будут самостоятельно обслуживать энергетические установки, согласившись, чтобы для подстраховки на всякий случай в машинных и котельных помещениях присутствовало только по одному английскому моряку. При этом он поставил условие: англичане не должны вмешиваться в действия нашего личного состава, в случае необходимости они могут давать лишь рекомендации.

В устье Тайна объявили боевую тревогу. Предстоял отстрел реактивной установки «Хеджехог» и «эрликонов».

— Вахтенный офицер! Радиометристам и сигнальщикам усилить наблюдение на острых курсовых углах, — приказал Рябченко и перевел машинный телеграф на «Полный вперед». Корабль вздрогнул и чуть осел на корму.

— Товарищ командир! В носовом секторе целей нет. Можно начинать стрельбы, — доложил Лисовский.

— Добро. Передайте Лариошину: правый борт 15, дистанция 3 кабельтова, залп!

Как только приказание было отрепетовано, в носовой части послышались звонкие хлопки и шипение. Хвостатые реактивные мины, как рой больших черных мух, взметнулись над баком. Через несколько секунд я увидел в бинокль справа по носу эллипс, образованный всплесками упавших в воду мин.

— Хорошее накрытие площади — окажись в этом эллипсе вражеская лодка, и песенка ее была бы спета, — довольно проговорил Рябченко.

— Все 24 мины сошли с направляющих! — поступил доклад с бака. Предстояла проверка и «эрликонов». Я посмотрел на ростры: стволы автоматов направлены в зенит, расчеты готовы, ждут команд.

— Каждой установке выпустить полный магазин. Командуйте! — приказал мне Рябченко.

Та–та–та! — разнеслось по кораблю. Огненные трассы прочертили небо. И снова тишина. Зазвонил телефон:

— Все четыре «эрликона» задачу выполнили. Заеданий не было! — прозвучал в трубке голос старшины 2–й статьи Сегиня.

Весь день эсминец «утюжил» полигон, меняя ход, режим работы главных машин. Экипаж действовал четко и уверенно. Помнится, обнаружилось, что стал греться подшипник циркуляционного насоса. Командир второй машины старшина 2–й статьи Виктор Рыбченко быстро принял нужное решение: остановил насос, заменил подшипник, и насос вновь оказался в строю. Нужды во вмешательстве английских специалистов не возникло ни разу.

А однажды даже произошел курьез.

В третьем котле лопнуло водомерное стекло, помещение стало быстро заполняться паром. Английский «опекун» вместо того, чтобы предложить помощь, в испуге метнулся по трапу к люку, ведущему на верхнюю палубу. Стоявший на вахте у котла старший краснофлотец Дмитрий Хвостиков не растерялся, отсоединил водомерную колонку от парового коллектора. Поступление пара в котельное прекратилось.

В этом контрольном выходе была проверена исправность всех механизмов, систем и части огневых средств. Пушки же и кормовые бомбометы в реке испытывать было нельзя.

Командующий Отрядом остался доволен действиями экипажа. Но опытный глаз моряка заметил и неполадки в организации службы, в работе некоторых устройств. Ряд недочетов обнаружили старшины и офицеры.

Покидая корабль, вице–адмирал Левченко сказал:

— Даю вам, Рябченко, две недели на устранение всех недостатков.

Тренировки, частные учения и тревоги заполняли теперь все дни целиком, и время пошло быстрее. Все же мысли о заветном дне, когда на гафеле будет поднят родной бело–голубой краснозвездный флаг, нас не покидали. Наконец, он наступил, этот день.