Софья Васильевна Ковалевская

Основные ее интересы лежали в области математики, которою она могла бы теперь, получив основательную подготовку у Страннолюбского, заниматься в университете. Но туда доступ женщинам был закрыт.

После напряженной и интенсивной работы по овладению различными отраслями знания, сопровождавшейся недосыпанием, Соня поняла, что ее мечты о всеобъемлющем образовании неосуществимы, что надо сузить программу занятий; в конце 1868 г. она пишет из Петер^ бурга сестре:

Я учусь довольно много, но занимаюсь почти совершенно тема же предметами, как и в Палибине, т. е. главное математикой. Зна«

45

ешь ли, несравненная Анюта, я почти решила, что не стану слушать курс медицины, а прямо поступлю на физико-математический факультет. Не правда ли, это будет лучше? Я теперь сама убедилась, что у меня не лежит сердце к медицине, ни к практической деятельности. Я только тогда и счастлива, когда погружена в мои созерцания; и если я теперь, в мои лучшие годы, не займусь исключительно моими любимыми занятиями, то, может быть, упущу время, которое потом никогда не смогу вознаградить. Я убедилась, что энциклопедии не годятся и что одной моей жизни едва ли хватит на то, что я могу сделать на выбранной мною дороге» [105, с. 88].

Ковалевские все более укреплялись в намерении отправиться за границу. Может быть, последним толчком для них послужило закрытие Медико-хирургической академии весной 1869 г., после студенческого бунта.

Отметим, что в Петербурге Софья Васильевна почувствовала ложность своего положения. Смутила ее большая квартира с обстановкой, нанятая Владимиром Онуф- риевичем. В письме от 29 сентября 1868 г. она пишет сестре:

Во всей моей теперешней жизни, несмотря на всю ее кажущуюся полноту и логичность, есть все-таки какая-то фальшивая нота, которую определить не могу, но ощущаю тем не менее; я объясняю ее именно твоим отсутствием, и ты не поверишь, Анюта, как я одинока, несмотря на все мое счастье и на всех моих друзей. Я чувствую, что не могу быть хорошей без тебя, Анюта. Я отрезвляюсь вполне от всех моих прежних увлечений, и если бы ты знала, Анюта, как я люблю тебя.

Суть вся в том, что мы слишком мудрили, но забывали, что мы не такие люди, как остальное человечество, и не дай бог нам сделаться такими [105, с. 223].

Заметив, что получилась непонятная фраза, она добавляет:

Извини всю эту чепуху. Скоро ты сама поймешь, что я хочу сказать и на что невещественное и неуловимое я жалуюсь.

Брат очень милый, хороший, славный, и я искренно привязана к нему, хотя дружба моя, разумеется, потеряла всякий характер восторженности.

Ты не поверишь, как он заботится обо мне, ухаживает за мной и готов подчинить все свои желания и прихоти моим. Мне ужасно совестно так много быть ему обязанной; я люблю его действительно от всей души, но немножко как меньшего брата [105, с. 224].

Пафнутий Львович Чебышев

Академик Пафнутий Львович Чебышев был в то время главой математической школы в России и занимал одно из самых высоких мест во всем ученом мире [122].

46

Раз в неделю Чебышев устраивал у себя на дому при-, емный день для всех желавших с ним посоветоваться по математическим вопросам. Позднее, в письме 3 октября 1889 г., он писал: «Более 20 лет тому назад обращалась ко мне С[офья] В[асильевна] (не бывшая еще тогда в замужестве) за советом о занятиях по математике, и все случившееся с нею потом мне хорошо известно» 5.

Если бы Петербургский университет был открыт для женщин, то Софья Васильевна, несомненно, стала бы ученицей великого русского ученого. Но с университетом для русских женщин дело обстояло так. В 1860 г., когда университеты получили некоторую автономию, на лекциях отдельных профессоров начали появляться слушательницы. В 1861 г. в университете было разрешено всем посещать лекции. Тут можно было увидеть и военных, и представителей духовенства, литераторов и учителей. Ф. П. Толстой, вице-президент Академии художеств, приходил с женой и детьми слушать лекции Н. И. Костомарова. Число женщин-вольнослушательниц стало увеличиваться (однако вопрос о сдаче ими экзаменов не ставился). Большинство профессоров видело в стремление женщин к высшему образованию лишь моду и не думало, что это — начало очень серьезного движения.

Л. Ф. Пантелеев [123] говорит, что в Московском университете профессора обсуждали вопрос о допущении женщин в аудитории и большинством голосов (против двух) отклонили его.

Но и в Петербургском университете все вольности прекратились в 1862 г., когда он был закрыт в связи со студенческими волнениями. В 1863 г., когда он был открыт вновь, для женщин места не оказалось.

Первые женщины, ставшие врачами,— Н. П. Суслова и М. А. Бокова (впоследствии жена Сеченова), получили образование в Цюрихском университете. Вслед за ними в швейцарские университеты двинулась целая волна русских женщин, что отчасти способствовало открытию медицинских курсов в России.

Таким образом, ко времени знакомства Софьи Васильевны с Чебышевым возможность для женщины попасть в Петербургский университет была исключена.

5       Архив АН СССР (далее —ААН), ф. 2, on. 1, N° 7, л. 2-^3 об. (также [121]) (письмо без указания адресата., вероятно, непременному секретарю Петербургской академии наук К. С. Веселовскому),

47

Забегая несколько вперед, отметим одно письмо, относящееся к 28 апреля (10 мая) 1874 г., когда Софья Васильевна жила за границей. Из него видно, что Чебышев следил за научными успехами Ковалевской.

Письмо без подписи, написано старческим почерком. Вероятно, это сопроводительная записка, написанная дядей Сони, Петром Васильевичем Корвин-Круковским: «Чебышев поручил мне передать тебе, милая Софа, от его имени прилагаемую диссертацию 8 на степень доктора — это поручение сделано во время защиты этой диссертации. Полагаю, что для тебя это будет интересно, во-первых, потому что, сколько я понял из твоего письма, предмет твоей диссертации также соприкасается с развитием Абелевских функций, а во-вторых, по отношению к работе Вейерштрасса.

Напиши, однако же, пообстоятельнее, в каком же, на-, конец, положении твоя диссертация» [РМ 1].

Чебышев проявлял интерес к занятиям Ковалевской в течение всей ее научной деятельности; этот интерес, как увидим, со временем возрастал.

Глава III Годы ученья

Лекции в Гейдельберге

Задумав ехать за границу, Софья Васильевна решила помочь и другим девушкам сделать то же самое для получения специального образования. Она услышала о дочери начальника Московского кадетского корпуса Юлии Всеволодовне Лермонтовой, которая интересовалась химией, и начала с ней переписку, побуждая ее вместе ехать за границу. Задача состояла в том, чтобы убедить не только родителей Лермонтовой, но и саму Юлию пойти на этот, казавшийся таким страшным и рискованным, шаг.

Первыми за границу поехали Владимир Онуфриевич, Соня и Анюта. В письме к Юлии Лермонтовой^ (28) ап-

6       По-видимому, это была диссертация Ю. В. Сохоцкого «Об определенных интегралах и функциях, употребляемых при разложен ниях в ряды» (СПб., 1873).

48

реля 1869 г. Соня описывает первые шаги, предпринятые ими, и хлопоты, связанные с тем, чтобы устроиться слушать лекции.

Сначала наши путешественники приехали в Вену, где получили разрешение слушать лекции по физике. Однако Софья Васильевна решила попытать счастья в Гейдельберге, где были лучшие, чем в Вене, профессора математики (в письме она указывает еще одну причину: дороговизну жизни в Вене).

В Гейдельберг Соня отправилась с сестрой. Она пошла к физику Кирхгофу. «Это маленький старик, ходит на костылях»,— пишет Соня Юлии, он «изумился такому необыкновенному желанию женщин и объявил, что от него нисколько не зависит допустить меня, а что я должна спросить позволения у проректора университета Коп- па» [64, с. 237]. Несколько раз пришлось ходить от одного профессора к другому, когда, наконец, была составлена особая комиссия. Тем временем в Гейдельберге собирали сведения о Соне. Одна дама сказала Коппу, что Софья Васильевна — вдова. Противоречие со словами Ковалевской поразило профессора. К счастью, в это время приехал Владимир Онуфриевич, который подтвердил правоту Сони.