Абрам Ганнибал: Черный предок Пушкина

Снова и, как мы увидим, не в последний раз пересеклись пути Абрама и Саввы Рагузинского. Сейчас он — представитель Петра в Париже. Однако вот что пишет в Россию компаньон Абрама, Алексей Юров: «…ныне денги переменилися и в цене поднялис и мы от определенного своего жалованья теряем по четыреста гульденов и на все цена прибавилас безмерная; прошу вас, моего милостиваго государя, приказать ко мне отписать, какими денгами изволите платить за нас Саве Рагузинскому: ежели рублями за ефимок, то бы нам всякой ефимок был по четыре ливра и по пяти копеек или слишком, а он нам дает по три ливра за ефимок, также и к Саве прошу отписать о сем; а я чаю, что Царское Величество приказал нам определить ефимками Галанскими, а не французскими малыми…» ^{51}.

Как видим, картина, изображенная в этих документах, весьма отличается от той, что описывает Пушкин. Так что же наши друзья? Желаемой прибавки они, как явствует из письма, так и не получили. Сразу возник ряд вопросов, которые бы разрешились сами собой, будь у них деньги: как платить преподавателям? Согласятся ли те продолжать учить в долг? На что жить?

Надо, однако же, отметить, что не им одним приходится искать ответы на подобные вопросы. Вот выдержка из рапорта Конона Зотова. Хотя этот рапорт годичной давности, но общая ситуация, видится нам, за это время особых изменений не претерпела: «Приняли их в гардемарины весьма ласково и охотно, только прискорбна душа моя даже до смерти, смотря на их нищету… Для чести государевой, я от всей ревности роздал парик, кафтан, рубахи, башмаки и деньги. Желал бы сам быть палачем и четвертовать того, который на смех вас обнадеживал, что здесь гардемаринам хорошее жалованье и мундир и квартиры. На день им идет по 12 коп. только, и больше нет ни мундиру, ни квартир. Так мне прискорбно, что легче было бы видеть смерть перед глазами моими, нежели срамоту такую нашему отечеству, и лучше бы их перебить, что поросят, нежели ими срамиться и их здесь с голоду морить. Многие хотят в холопы идти, только я их стращаю жестоким наказанием, истинно против своей совести, ибо знаю, что худо умирать с голоду…» ^{52}. Как видим, есть выход: «идти в холопы» в богатые французские дома. Но как быть тогда с учебой? Да и не приветствуется это. Ну что ж, у Абрама — другая дорога.

Франция в тот год объявила войну Испании, которая нарушила Утрехтский договор и напала на Италию. Англия, союзник Франции, тоже вступила в войну, и летом 1718 года испанская флотилия была разбита англичанами под командованием адмирала Бинга [22].

Абрам постоянно в курсе всех происходящих на фронтах событий. Ведь парижская пресса только этим и полна. Он решил воспользоваться подобным поворотом событий и оную оказию профитовал. Наш Абрам вступает добровольцем в боевые части французской армии. Вот как описывает эти события историк М. Д. Хмыров: «…С наступлением 1719 года Испания и Франция объявили войну одна другой, маршал Бервик повел французскую армию к границам испанским — и Ганнибал, вступивший в ряды этой армии инженерным учеником, участвовал при взятии французами Фонтарабии и Сансебастиана, был ранен в «подземной войне» (в траншеях) и, за отличие, награжден чином инженер-поручика».

Для него, принявшего в юном возрасте боевое крещение на полях сражений Северной войны, смертельная опасность была не внове. Потому вполне логично, что он поступил именно так. Напомним, что он «…был при всех тех баталиях, при которых его величество своею особою присутствовать соизволил, а именно: под Добриным, под Лесным, под Полтавою, при Ангуте, под Прутом и во многих зело трудных походах всегда при его величестве» ^{53}. По своей должности он, вероятно, не участвовал непосредственно в рукопашной, но «скорее всего находился в штаб-квартире (шатре) Петра». Однако «Петр обычно располагался как можно ближе к неприятелю, потому штаб-квартира в ходе сражения бывала в сфере досягаемости артиллерийского огня противника. Таким образом, и «Арап Петра» подвергался непосредственной опасности. Такое «присутствие» учитывалось по правилам прохождения военной службы как участие в военных действиях…» ^{54}.

Что же нового дала ему эта война кроме шрама?

Получить диплом военного инженера было в то время не так-то просто. Желающих подвергали очень строгому отбору. Вот что мы узнаем о системе приема кандидатов в инженерный корпус из труда видного специалиста по военной истории Франции Анны Блашар: «Те юноши, которые желали стать инженерами… должны были продемонстрировать не только обширные технические знания, но и общую образованность… они держали публичный экзамен… не только по геометрии и геодезии, но также и по другим, не менее необходимым наукам, таким, как тригонометрия, механика, арифметика, география, строительное искусство и даже рисунок» ^{55}. Количество мест в инженерном корпусе Франции было строго лимитировано, и в период с 1716 по 1739 год в среднем лишь одному из трех кандидатов удавалось получить заветное место. Более того, в 1717—1718 годах французские власти «не считали нужным увеличивать… число военных инженеров».

Мы знаем, что Абрам не терял времени. Разве зря он платил лучшим профессорам и два года обучался всему тому, что нужно знать кандидату в инженеры? Но даже и для того, кто знал достаточно, чтобы выдержать этот экзамен, существовало еще одно условие: «Обширные знания в области математики и техники — это не все, что требовалось от кандидата… Одним из веских оснований для приема, согласно правилам, является ходатайство какого-нибудь влиятельного лица. Большинство из них имеет рекомендации из высшего света: одни — графа Тулузского, другие — вдовствующей княгини де Конти, третьи — сами дети офицеров королевской гвардии» ^{56}. У Абрама с этим возникли проблемы. Как мы уже знаем, герцог Дю Мен, который имел большое влияние при дворе и которому Петр препоручил крестника, еще в 1717 году впал в немилость. Так что теперь Абраму не приходится рассчитывать на ходатайство генерал-фельдцейхмейстера.

Как раз в это время под высочайшим покровительством самого Людовика XV в Лафере создается новая высшая военно-инженерная школа (Ecole de l'Artillerie). Идея этой объединенной школы, где вместе обучаются артиллеристы и военные инженеры, принадлежит Вобану. Путь иностранцам в нее, правда, заказан. Однако Абрам имеет право добиваться приема, поскольку в расчет принимаются его военные заслуги перед Францией, героизм, проявленный в боях, и заслуженный им чин инженер-лейтенанта французской армии. Вот как сам Абрам три года спустя описывает обстоятельства поступления в школу: «…прошу донести Цесарскому Величеству, что я был в службе здес порутчиком инженерским, в котором полку я служил полтора года учеником. Понеже сделали здес школу новую для молодых инженеров в 1720 году, в которую школу не принимали иностранных, кроме тех, которые примут службу французскую, но я надеялся, что не будет противно Его Величеству, что я принял службу для лутчего учение» ^{57}.

В школе Артиллерии в Лафере

Новая школа, открытая под высочайшим покровительством короля, стала первой военной школой, дававшей диплом военного инженера. «Она самая старая из всех, что существовали во Франции. Она воспитала многие поколения выдающихся офицеров, среди которых такие имена, как Вальер, Грибовель, Друо; среди ее воспитанников-иностранцев — Джордж Эллиот, английский генерал, который героически защищал Гибралтар в 1782 году. Занятия сначала велись в здании, примыкавшем к арсеналу (построен герцогом де Мазреном в 1666 году), а позже и в самой городской крепости, когда последняя была приобретена в собственность казны. Открытие школы повлекло за собой необходимость постройки казарм». Но «работы, начатые в 1720 году, позже приостановлены из-за нехватки денег…» [23]. В итоге горожане и даже мэр города были вынуждены приютить учеников новой школы в своих семьях. Логично предположить, что Абрам, первый офицер-африканец, вышедший из дверей этой школы, жил в одной из лаферских семей более двух лет.