Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему

В конце января 1953, когда у Жемчужиной позади было более трех лет ссылки, ее по указанию Сталина специальным рейсом доставили в Москву.

В оперативной документации Жемчужина значилась как секретный «объект-12».

Месяц длились новые допросы, но вдруг прервались... Умирал Сталин.

На следующий день после его похорон Жемчужина была освобождена. И прожили они с Молотовым еще семнадцать лет.

По просьбе Молотова Жемчужину похоронили рядом с ее матерью — Карповской С.А. и на памятнике сделали надпись:

Жемчужина-Молотова Полина Семеновна (1897-1970).

Полина по-еврейски — Пэрл, что значит «жемчуг». Отсюда и ее фамилия-псевдоним. Но двойную фамилию она никогда не носила. Почему же такое сделали на памятнике?

Посмертное «удвоение» фамилии, по-видимому, продиктовано желанием здравствующего тогда Молотова морально себя реабилитировать и продемонстрировать, что все перенесенное Жемчужиной их не разлучило.

(1-43-29)

«1937 ГОД БЫЛ НЕОБХОДИМ»

Молотов Вячеслав Михайлович (1890-1986) многие годы советской власти был вторым после Сталина человеком. О нем иаписано-переписано очень много. Но, пожалуй, самая достоверная информация — «из первых уст» — собрана в книге Ф.Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым» (1991). Вот две выдержки оттуда.

Первая:

«Молотов все же отважился спросить Сталина, почему Полину арестовали. И получил полушутливый ответ: — Понятия не имею, Вячеслав, они и моих всех родственников пересажали...»

Больше Молотов ни разу о жене разговор со Сталиным не заводил и за нее никогда не просил!

Вторая:

«1937 год, — говорил Молотов, — был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны».

А добавлением к этим выдержкам пусть послужат цитата из Всемирного Биографического Энциклопедического Словаря: «Молотов... один из наиболее активных организаторов массовых репрессий 30-х — начала 50-х гг.» и три тоста, которые уже вдовец Молотов неизменно произносил в своей компании:

«За товарища Сталина! За Полину! За коммунизм!»

(1-43-29)

ЖЕСТОКИЙ ФИНАЛ

Два контр-адмирала, три вице-адмирала, два адмирала флота, два Адмирала Флота Советского Союза...

Сколько адмиралов насчитали? Девять? Нет, неверно. Это — всего-навсего арифметика пожалований-разжалований одного и того же человека: Кузнецова Николая Герасимовича (1904-1974).

«Вхождение» во флот в 1919 году Николай Кузнецов начал с маленького «подвига» — подлога: прибавил себе два года, упросив в сельсовете написать ему справку, что он 1902 года рождения.

Так пятнадцатилетний мальчишка стал добровольцем Северо-Двинской флотилии. И началось его стремительное восхождение по службе.

Уже в 1939 (и всю войну!) он был наркомом Военно-морского флота СССР. В 1940 становится адмиралом, в конце войны еще и Героем Советского Союза. Но начинается послевоенное лихолетье.

..По ложному обвинению в незаконной передаче союзникам во время войны секретной документации Кузнецова и еще трех адмиралов в 1948 судят.

Большие заслуги спасают Кузнецова от тюрьмы. Военная коллегия Верховного Суда СССР постановила не применять к нему уголовного наказания, а ходатайствовать о снижении в воинском звании. И адмирал флота становится контр-адмиралом.

Но Кузнецов очень нужен флоту и в 1951 его снова назначают министром, а заодно и повышают на одно звание — теперь он вице-адмирал. А после смерти Сталина Кузнецов снова становится адмиралом флота, затем Адмиралом Флота Советского Союза и получает маршальскую звезду. Он на заслуженной вершине.

Однако вскоре последовал тяжелейший, несправедливый удар.

После трагедии в Севастополе, когда в 1955 там взорвался линкор «Новороссийск», Кузнецова в одночасье не только снимают с поста 1-го зам. министра обороны — Главнокомандующего Военно-морскими силами, не только понижают до вице-адмирала, но и увольняют с военной службы без права восстановления...

А ведь ему был только 51 год. Жестокий финал.

В 1988 году выдающегося флотоводца посмертно восстановили в звании Адмирала Флота Советского Союза.

(1-44-1)

БОГА НЕ ПРИНИЗИЛИ МЕРА

ДЕЛ ЕГО ИСПОЛНЕНА И ДУША ЕГО ЧИСТА ПЕРЕД БОГОМ — написано на памятнике Голубеву Владимиру Васильевичу (1884—1954).

Это ныне, когда прилюдно, перед камерами телевидения, крестятся и члены правительства, и даже те, кто еще совсем недавно были недругами церкви, убежденными атеистами, такая эпитафия крамолой не считается.

А ведь сделана она во времена диктатуры коммунистического режима и не где-нибудь, а на кладбище для самых избранных. И уж совсем как прямой вызов смотрится этот текст на могиле, расположенной там, где, как правило, хоронили партийную элиту.

Голубев был беспартийный ученый — математик, механик. Одних только званий — член-корреспондент Академии наук СССР, генерал-майор инженерно-технической службы, профессор МГУ, начальник кафедры ВВИА, заслуженный деятель науки и техники РСФСР — с избытком хватило на получение места на Новодевичьем.

Как же появилась такая « нецензурная» посмертная аттестация жизнедеятельности известного советского ученого, да еще генерала?

...Доктор физико-математических наук, профессор Ольга Владимировна Голубева, дочь Владимира Васильевича, несмотря на свои уже сильно за восемьдесят, сохранила ясную голову, память о тех далеких событиях.

Рассказывала она мне охотно, помнила детали. Чувствовалось, что ей приятно внимание к ее отцу.

Вот несколько отрывков из долгих интересных бесед с нею.

...Отец Голубева был священник. И сын, блестяще окончивший в 1917 году Московский университет, реально оценив свою «запятнанную» биографию, уезжает в Саратов, где становится сотрудником открывшегося там университета, а вскоре его профессором, заведующим кафедрой и одно время даже ректором.

Но в 1930 в Саратовском университете, как и во всех без исключения учреждениях, предприятиях страны, проходила чистка кадров от враждебных, социально неугодных элементов. Там она называлась «Публичное обсуждение профессоров». На своеобразном судилище, в присутствии всех сотрудников, специальная комиссия под председательством ректора допрашивала и решала, оставлять ли на работе, в какой должности, или вообще уволить.

Настал черед Голубева предстать перед комиссией.

Председатель «доброжелательно» спрашивает:

— Кто был ваш отец?

Голубев, показывая на висевший портрет Чернышевского, имя которого носил университет, спокойно отвечает:

— Как у него, только с небольшой разницей: его отец был протоиерей, а мой — просто иерей.

В зале приглушенный смех.

Председатель:

— А в революцию 1905, по какую сторону баррикад вы находились?

Голубев, зная, что председатель комиссии купеческий сын, отвечает:

— По другую сторону от вашего отца.

Голубева не тронули. Но, предчувствуя расправу, он бросает все и уезжает в Москву, где академик С.А.Чаплыгин, один из организаторов и руководителей ЦАГИ, охотно берет на работу своего ученика по МГУ. Это спасло Голубева.

...Научная и инженерная общественность широко отмечала 70-летие Владимира Васильевича Голубева. Чествовали его в переполненном актовом зале МГУ. На банкете Голубев почувствовал себя плохо. Постарался незамеченным выйти... В фойе сел в кресло, где его и нашли. Его отвезли домой, и через несколько часов он скончался.

Провожая в последний путь самых дорогих и близких ему людей или поминая их, Голубев обычно говорил: