Воронцов

В сентябре 1803 года Михаил Воронцов отправился на Кавказ. Его друзья Дмитрий Арсеньев и Сергей Марин по разным причинам не могли составить ему компанию.

26 сентября Михаил в Астрахани встретился с флигель-адъютантом, поручиком лейб-гвардии Семеновского полка Александром Христофоровичем Бенкендорфом. Тот тоже ехал волонтером к П. Д. Цицианову. Дальнейшая совместная служба на Кавказе сдружила Михаила Семеновича и Александра Христофоровича. Марин писал Михаилу: «Завидую, любезный друг, очень завидую Бенкендорфу (которому, пожалуйста, от меня поклонись) и хвалю его, что едет с тобою; а тебя с тем поздравляю: он прелюбезный»3.

В начале октября Воронцов прибыл к П. Д. Цицианову и вручил ему письмо от своего дяди, в котором говорилось: «Поелику нигде, кроме края, где вы командуете, нет военных действий, где бы молодому офицеру усовершенствоваться можно было в военном искусстве; к тому присовокупляя, что под начальством вашим несомнительно можно более в том успеть, нежели во всяком другом месте; то по сим самым уважениям, как я, так и брат мой согласились на желание графа Михаила Семеновича служить волонтером в корпусе, находящемся в Грузии». Далее Александр Романович писал, что Михаил Семенович у них с братом один, и они желают, чтобы он «был полезен Отечеству своему», и «чтоб усовершенствовался во всем, к тому относящемся»4.

П. Д. Цицианов понимал, какая ответственность лежит на нем за судьбу волонтера Михаила Воронцова. Он решил поберечь поручика и отправить в Петербург с сообщением о первой же одержанной победе. Александр Романович воспротивился этому одолжению. Вестники победы, написал он Цицианову, посылаются единственно для доставления им чина, но ни он, ни брат его не хотят, чтобы чин достался Михаилу Семеновичу таким образом.

А Михаил Семенович рвался в бой. Ждать пришлось недолго. 2 декабря 1803 года он участвовал в штурме крепости Гянджа. Эта крепость принадлежала хану Джеваду, который, пользуясь покровительством персов, совершал набеги по всему Закавказью. Штурмом крепости руководил сам П. Д. Цицианов.

Во время штурма перед одной из рот шел ее командир капитан П. С. Котляревский. Он попытался без лестницы вскарабкаться на наружное укрепление и был ранен в ногу. Увидев это, Михаил Воронцов и рядовой Богатырев из роты Котляревского поспешили раненому на помощь. Богатырев тут же упал, пораженный вражеской пулей. Михаил Семенович, не обращая внимания на огонь противника, отвел капитана в безопасное место.

Петр Степанович Котляревский выздоровел, вернулся в строй и стал для Михаила Семеновича верным боевым товарищем. В сражениях они не уступали друг другу в храбрости. П. Д. Цицианов, высоко оценив воинскую доблесть капитана, предложил ему стать его адъютантом, но тот от штабной службы отказался. Вскоре имя Котляревского прогремит по всему Кавказу.

За бесстрашие, проявленное при взятии Гянджиского фортштата и садов, М. С. Воронцов получил первую боевую награду — орден Св. Анны 3-й степени. Отличился при штурме Гянджи и его новый друг А. X. Бенкендорф.

Марин и Арсеньев, как и обещали, писали Михаилу Семеновичу довольно часто. Первое письмо Марина начиналось четверостишием:

«Все, что взор мой повстречает, Ночи тьма и солнца свет, Все, мне кажется, вещает: Воронцова с тобой нет!

И всякий раз, — продолжал Марин, — при этой мысли я готов плакать. Ты не поверишь, мой милый друг, как скучно привыкать быть без тебя. В наших играх, удовольствиях, в огорчениях недостает любезного Миши, и слова: Нету с нами Воронцова сделались окончанием всех наших разговоров»5.

В очередном письме Марин сообщал другу, что на днях выходит русское сочинение под названием «Сравнение Нового Русского языка со старым». Книга, по мнению Марина, очень интересная. И он обещал прислать ееб.

В другом письме Марина читаем: «Ты не поверишь, Воронцов, как весело быть твоим другом: где ни заговорят о молодых людях, везде ставят в пример совершенства тебя. Слышав это, поневоле улыбнешься и прошепчешь: этот совершенный малый меня любит и называет своим другом.

Как же после этого не любить тебя и не браниться с тобою, что ты оставил нас и на такое долгое время!»7.

Еще одно признание Марина в своих чувствах к другу: «Воронцов! Ты знаешь меня: я не умею красноречиво описывать мои чувства, но не умею говорить того, что не чувствую, и так скажу тебе, что я бы дорого заплатил, чтобы быть с тобою. Из людей, которых я встречал в жизнь мою, никто не умел сделать то, что ты со мною сделал. Я не привыкну думать, что мы далеко друг от друга. Верь мне, любезный друг, что слеза брызнула из глаз моих. Скоро ли я тебя увижу? Увижу и не расстанусь»8.

Вскоре в Петербурге заговорили о возможной войне с Пруссией. Марин поспешил сообщить об этом другу. «Очень хочется попробовать себя и узнать, страшна ли пуля», писал он, выражая также надежду, что если война начнется, то Михаил Семенович оставит гористую Грузию и отправится со своими друзьями бить прусаков9.

0 европейской войне лишь поговорили, а Михаила Воронцова ожидало участие в новых сражениях. Еще во время осады Гянджи активизировались правители Джаро-Белокан-ской области. Толпы лезгин переправились через реку Алазань и стали угрожать восточным районам Грузии. В связи с этим П. Д. Цицианов поручил генерал-майору В. С. Гулякову выступить с отрядом против лезгин и восстановить спокойствие в этой области.

1 января 1804 года отряд Гулякова разгромил большую группу лезгин и отбил почти всю добычу, захваченную теми у местных жителей. Вскоре отряд атаковало около 3 тысяч конных горцев. Это сражение длилось более 5 часов. Докладывая о битве с горцами князю Цицианову, Гуляков отметил храбрость флигель-адъютанта Бенкендорфа и графа Воронцова.

После этого отряд В. С. Гулякова переправился через Алазань и с боем овладел местечком Дисары. Гуляков решил преследовать горцев в глубине Дагестана и направил отряд в Закатальское ущелье. Образовалась длинная колонна, во главе которой шла грузинская милиция. За нею следовала рота егерей с орудием и несколько рот Кабардинского полка. Одной из этих рот командовал Михаил Воронцов, другой — Александр Бенкендорф.

15 января произошла вторая схватка. Как только отряд окончательно втянулся в ущелье, по нему с разных сторон был открыт беспорядочный ружейный огонь. Затем лезгины бросились с саблями на грузинскую милицию. Грузины кинулись назад, мешая действиям отряда. Тут же у первого орудия был убит В. С. Гуляков. А Воронцов и еще несколько офицеров избежали смерти только потому, что бежавшие грузины и лезгины столкнули их с крутого яра. Они упали на других и не разбились. Все, кто сумел выбраться наверх, в том числе и Михаил Воронцов, тут же включились в бой. Командование отрядом взял на себя генерал-майор князь Орбелиани. Лезгины отступили.

За храбрость, проявленную в сражениях 1 и 15 января М. С. Воронцов был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Несколько десятилетий спустя об этом злополучном походе напомнил Михаилу Семеновичу его серебряный компас с выгравированной на нем фамилией владельца. Этот компас выпал из его бокового кармана во время падения с крутого яра. Через 22 года компас был найден у убитого горца и еще через десять лет возвращен владельцу. А после кончины М. С. Воронцова в 1856 году его супруга Е. К. Воронцова передала компас на память князю А. И. Барятинскому, боевому товарищу Михаила Семеновича по Кавказской войне 1840–1850-х годов.

В начале XIX века в русской армии не было хороших топографических карт. Без них ориентироваться на местности, особенно в горах Кавказа, было трудно. Из-за этого отряды нередко попадали в засады и несли большие потери. Однако, как видим, М. С. Воронцов уже тогда использовал компас для определения более точного маршрута движения.

До Петербурга, а затем и до Лондона, дошел слух, что М. С. Воронцов погиб или чуть не погиб. Семен Романович, получив от сына письмо с рассказом об экспедиции под командованием В. С. Гулякова, написал ему, что падение с крутого яра могло оказаться фатальным, что от этого известия его охватил ужас отчаяния, а Катя, сестра Михаила, помертвела от боли. Семен Романович добавил, что ни он, ни его брат Александр Романович не переживут смерти Михаила. Воин, говорится в письме далее, не должен избегать опасности, чтобы не заслужить бесчестия и позора, но он не должен и провоцировать опасность гибели неосторожностью. Он и его брат, заключает Семен Романович, очень беспокоятся о Михаиле и хотели бы, чтобы он находился вне Кавказа10.