Караваджо

За неблагодарный труд по просьбе мастера вынужден был взяться его ученик Даниэле да Вольтерра, который завуалировал на фреске наготу изображённых фигур, за что получил в отместку от римлян обидное прозвище «исподнишник». Считается, что эта неблаговидная история с алтарной фреской окончательно доконала и свела в могилу великого мастера, доживавшего свои последние дни наедине со старческими недугами и горькими думами, о чём Веронезе никак не мог не знать.

Управившись с делами, Петерцано понял, что пора уносить из Венеции ноги, поскольку уже началось всеобщее пасхальное веселье с его самыми неожиданными сюрпризами. Да и что греха таить, ученик совсем от рук отбился, стал дерзок и неуправляем. Неизвестно, где он шатается допоздна. Не исключено, что посещает злачные места в известном своими борделями квартале Сан-Самуэле — дело молодое. Там девицы обслуживают всех, невзирая на возраст. Войдя во вкус, юнец стал частенько наведываться в мальвазии — питейные заведения, которые здесь на каждом углу, где завсегдатаи часами просиживают за азартными играми в карты или кости. Как правило, споры между игроками, разгорячёнными граппой и обкуренными дурманом, завозимым вместе с пряностями из стран восточного Средиземноморья, заканчивались мордобитием и поножовщиной. Наставник не раз замечал, как хвативший лишку ученик возвращался с синяками или подбитым глазом после ночных загулов. Зная его необузданный нрав и памятуя, что за юнца он в ответе не только перед его матерью, но и перед маркизой Колонна, Петерцано настоял на немедленном возвращении в Милан. Как ни просил ученик оттянуть отъезд хотя бы дня на два, чтобы на прощанье повидаться с друзьями, наставник был непреклонен, и пришлось укладывать баулы в дорогу.

На причале венецианские друзья устроили им проводы. Расставание было сердечным и грустным. Уже сидя в гондоле, увозившей их на terraferma, то есть материк, Микеланджело Меризи впал в прострацию, будучи не в силах отрешиться от всего увиденного и пережитого. Он был опалён Венецией, переполнен впечатлениями от этого волшебного мира красок и света, особенно от живописи Тициана, чьи работы удалось повидать с помощью друзей даже на дальнем островке лагуны в монастыре Санто-Спирито. Бросив последний взгляд на удаляющийся вместе с набережной Большого канала и тающий в дымке зеленоватый купол церкви Сан-Симеоне Пикколо, он отвернулся, чтобы не бередить душу понапрасну. Сказка кончилась — впереди тягучая проза жизни.

На обратном пути пришлось задержаться в Вероне, где у Петерцано было дело к местному меценату графу Маффеи. Великий современник Шекспир ещё не написал «Ромео и Джульетту» и, стало быть, не успел поселить в Вероне своих влюблённых героев, которые позже обессмертили её своим присутствием, заставив городские власти изрядно пофантазировать, чтобы поддержать романтический миф. В отличие от столичной Венеции, где праздник никогда не кончался, это был типичный провинциальный город, хотя о былом его величии до сих пор свидетельствуют воздвигнутая римлянами грандиозная Арена, арочный мост через бурную реку Адидже и другие памятники античности, мимо которых веронцы ныне проходят, не обращая на них особого внимания. Их куда более занимает просторная торговая площадь Эрба с её мясными, рыбными и овощными рядами в окружении ренессансных дворцов — один краше другого.

В готическом храме Сан-Дзено Маджоре Микеланджело был поражён великолепным алтарным образом Андреа Мантеньи, но его Мадонна и Младенец в окружении святых выглядели статично, а в их отрешённых взорах он не узрел ни интереса, ни сострадания к людям, населяющим этот грешный мир. Его постигло глубокое разочарование и в кафедральном соборе, где в первом боковом приделе помещена картина Тициана «Вознесение Девы Марии». В его глазах она выглядела слабой копией великого оригинала. В отличие от героической монументальности и исполненной мощного звучания венецианской «Ассунты» её веронская версия лишилась самого главного — воздуха и ощущения стремительности божественного вознесения над воздетыми к небу дланями рыдающих апостолов.

После полученного от Венеции потрясения Верона оставила его равнодушным, навевая тоску провинциальной скукой, не в пример Шекспиру, который из своего туманного Альбиона проникся такой любовью к далёкой солнечной Вероне, что ярко описал её не только в «Ромео и Джульетте», но и в романтической комедии «Два веронца»; там великий драматург допустил географический ляпсус, описав, как его влюблённые герои «приплыли» туда из Милана. Что же касается Петерцано и его заскучавшего ученика, которому не терпелось вернуться в Милан, то они направились туда в обычном почтовом дилижансе по накатанной веками грунтовой дороге.

Дома их ждал непочатый край дел. По контракту период ученичества юноши закончился, но учитель упросил его остаться ещё на некоторое время, нуждаясь в помощи для завершения некоторых срочных заказов, в том числе для монахов-картузианцев из обители Гареньяно близ городских ворот. Юный художник уважил просьбу наставника, но оговорил для себя особые льготные условия пребывания в мастерской. Успевая быстро управиться с порученным делом в дневные часы, он с наступлением сумерек обретал свободу и предавался гульбе с новыми друзьями. На ночные хождения по злачным местам нужны были средства, и тех денег, что присылались из дома, ему не хватало. Он вечно нуждался и залезал в долги. После одного крупного проигрыша в карты был даже вынужден скрываться от кредиторов у матери в Караваджо. Однажды ему удалось уговорить сердобольную родительницу о выделении в его распоряжение одного из земельных наделов, который он собирался заложить или продать, чтобы расквитаться с долгами. Сохранился нотариальный акт от 25 сентября 1589 года о продаже художником Микеланджело Меризи при согласии его матери Лючии Аратори земельного надела с виноградником. Но история на этом не закончилась, и молодой транжира в течение почти трёх лет частенько наведывался в родной городок, пока не промотал всё, что ему выделялось любящей родительницей в ущерб брату и сестре, о которых он меньше всего думал, живя в плену своих страстей. По-видимому, сводная сестра Маргарита уже была к тому времени замужем, получив свою долю в качестве приданого, и ни на что не могла претендовать.

Лючия верила в счастливую звезду своего любимца и продолжала баловать его, ни в чём не смея отказать и призывая сына только быть более сдержанным с людьми и благоразумным. Но куда там! Получив от матери деньги, он тут же тратил их на гульбу. У него появилась подружка Антонина даль Поццо, у которой он часто оставался на ночь. Но однажды, проснувшись утром, он обнаружил, что его кошелёк пуст. Девица призналась, что, пока он спал, деньги украл ночью хозяин каморки, на которого она вынуждена работать. Взбешённый Меризи нашёл ворюгу и решил его проучить. В завязавшейся драке он ранил сутенёра ножом и впервые угодил в тюрьму. Говорят, что при задержании он назвался художником Лоренцо Лотто, дабы скрыть собственное имя и запутать начавшееся следствие, пока оно будет наводить справки об уроженце Венеции Лотто. Но за решёткой пробыл недолго, сумев подкупить одного из тюремщиков. 13

Повествуя о миланском периоде жизни Караваджо, его биограф Манчини упоминает также о других случаях задержания полицией за драки и скандалы. В середине ноября 1590 года в Милан прибыл гонец из дома с вестью о том, что Лючия при смерти. Стояла осенняя распутица, все дороги развезло, и любящий сын с трудом добрался до Караваджо, успев застать мать живой и проститься с ней. Лючия Аратори умерла 29 ноября от чахотки в возрасте сорока лет. Ей удалось без мужа поставить детей на ноги. Стоя перед гробом матери, Микеланджело поклялся сестре, брату, дяде священнику и прибывшей на похороны маркизе Колонна, что исполнит волю покойной и станет знаменитым художником, чего бы это ему ни стоило.