Аквариум-2

В течение двух дней я старательно инструктировал новоиспеченного резидента, полагаясь на его житейский опыт, прошлую военную подготовку и природную сообразительность.

Для обеспечения резидента и радистки удалось и здесь достать муки, консервов, сахару и даже мануфактуры из магазинов, уже подвергшихся разграблению местными жителями.

К сожалению, и из Курса связь с Центром установить не удалось.

Второго ноября совершенно случайно я встретил на улице майора Бабина, с которым мы не виделись более трех лет. Это мой сослуживец по 43-й стрелковой дивизии, где он был начальником инженерной службы. Бабин сообщил, что выполняет особое задание Военного Совета 13-й армии по уничтожению, в соответствии с приказом Сталина, всех военно-промышленных объектов города (электростанция, вокзал, нефтехранилище, склады, элеватор, военные казармы, служебные здания и тому подобное). Подготовка уже была закончена, объекты минированы, и к вечеру их взорвут саперы, отходящие с нашими последними частями.

Поскольку работа по легализации радистки была в основном закончена, мы с водителем, забрав на нефтебазе перед ее уничтожением две бочки бензина и бидон автола, выехали из Курска. За нами грохотали взрывы. Трудно было установить, бомбили ли город, или начали выполнять заключительную часть своего задания люди Бабина.

Настроение было подавленным, сердце сжимала тревога: крупнейшие неудачи на фронте, огромные разрушения в тылу, гибель множества людей. Да тут еще недоработки и в выполнении непосредственных служебных задач. Что могли сделать наши чудесные разведчики-добровольцы при такой поспешной подготовке, плохо обеспеченные, наспех заброшенные в незнакомые районы, доверившие свою судьбу малоизвестным людям? Что ждать от девятнадцатилетней девушки, оставленной в чужом городе в условиях оккупации, да еще без связи? Почему с конца октября молчит Центр? Какие еще ошибки в подготовке радистов допущены нами? А ведь такую «подсадку» разведчиков под наступающего противника в первые месяцы войны проводили десятки оперативных работников разведуправления и разведотделов штабов фронтов.

Единственная надежда была на массовость проводимой заброски, оправданной при громадной протяженности линии соприкосновения с противником. Некоторые шансы на успешную отдачу давала также неизбежная при колоссальном перемещении людей, вызванном войной, неорганизованность в тылу противника и невозможность даже хваленой немецкой административной машине учесть их всех и срезу наладить контрразведывательную службу. Ориентировка на создание подвижных разведгрупп партизанского типа, при невозможности работать в городах и поселках, тоже давала основание верить в успех хотя бы части наших людей.

Опыт последующей работы показал, что эти соображения в какой-то степени оправдались. Потери были, но разветвленная разведывательная сеть была создана и начала действовать. Многие выжили, легализовались, устроились на работу в немецких оккупированных учреждениях, на железнодорожных узлах. И из городов, поселков, из возникавших на оккупированной территории партизанских отрядов через наших радистов начала поступать все увеличивающаяся в объеме информация о численности немецких войск, об их дислокации, переброске живой силы и техники, а в последующем и о планах и намерениях противника.

Десять дней добирались мы до Москвы. Дорога от Курска до Щигров была усеяна военной техникой, брошенной отходящей 13-й армией. Не было горючего, а в городе саперы подрывали емкости с бензином.

Много нелестных замечаний и горьких упреков приходилось выслушивать от крестьян в попутных деревнях, где останавливались на ночлег: «Продали Родину!», «До Курска даже царь Николка не пустил немцев», «Вояки, чему же вас учили, только проводить парады» — так корили нас мужики. Женщины плакали, вспоминая мужей, сыновей, братьев, служивших в армии, от которых с начала войны не было никаких вестей. Информация населения была крайне скудная. Курск давно уже был взят немцами, а бои все еще шли на «курском направлении».

Вражеская пропаганда изощрялась в клевете. В листовках, которые вперемежку с фугасками сбрасывали немцы, сообщалось о полном разгроме Красной Армии, указывались сроки взятия Москвы и Ленинграда. Фашистские политики пытались играть на националистических чувствах людей, разжечь антисемитизм, неприязнь украинцев к русским и так далее. За Щиграми с немецкого самолета сбросили в гущу наших отходящих войск несколько евреев и вымпелы с надписями: «Жиды и комиссары — вот с кем борется германская армия». Фашистские летчики хулиганили, швыряли на беженцев и воинские колонны тракторные колеса и металлолом, который при падении издавал страшный вой. Все в ужасе разбегались, считая, что это какие-то необычные бомбы.

Так или иначе, но 14 ноября я наконец добрался до Москвы. Подъехав к зданию управления в Большом Знаменском переулке, обнаружил, что ворота и входные двери наглухо закрыты. Дворник, стоявший у входа, пояснил: все хозяева эвакуировались. Осталось лишь несколько человек в доме № 6 по Гоголевскому бульвару. Здесь я, нашел своих коллег: майоров Большакова И.А., Коновалова В.И., Степанова П.И., военинженера 2-го ранга Леонтьева КБ., капитана Полякову М.И. Они входили в оперативную группу, оставленную «на передовой» для подготовки запасной сети разведчиков на территории до города Горький включительно. От них я узнал, что управление эвакуировано в Куйбышев, а центральный радиоузел в Читу. Понятно, что при поспешном отъезде связистам было не до круглосуточного дежурства для контроля за работой наших раций. Получилось, что в то время, когда разведчики-радисты пытались установить связь с Центром, некоторое время их просто никто не слушал. Операторы, очевидно, работали лишь с самыми важными точками, находившимися в глубоком тылу противника.

Оставшиеся в Москве сотрудники рассказывали, что в октябре и начале ноября некоторые московские партийно-советские и хозяйственные работники пытались на служебных автомобилях уехать из столицы, будучи уверенными, что ее неминуемо через день-два захватят немцы. Поспешно уничтожались архивы, преступные элементы и вражеская агентура использовали панику в своих целях, сея провокационные, пораженческие слухи о неминуемой победе фашистов. Были случаи, когда паникеров, дезертировавших со своих постов, при выезде из Москвы рабочие избивали и заставляли возвращаться обратно. Потребовались решительные меры вплоть до расстрела для наведения порядка в столице.

Сталин Москвы не покидал и, как известно, присутствовал 7 ноября на параде войск Московского гарнизона, направившихся прямо с Красной площади на фронт. В городе было введено осадное положение, установлен комендантский час. Движение по улицам ночью и во время воздушных тревог строго ограничивалось особыми пропусками. В небо столицы с вечера взмывали сотни аэростатов заграждения. Улицы контролировались военными патрулями. Ожидали возможной высадки десанта противника и готовились к его отражению. Было введено рационирование продовольствия и промтоваров. Работавшие получали шестьсот граммов хлеба в день, иждивенцы — триста.

Отчитавшись о проделанной работе перед старшим оперативной группы майором Большаковым, я получил новое задание: совместно с майорами Коноваловым и Степановым организовать и подготовить запасные разведывательные группы в Орехово-Зуеве, Владимире, Коврове, Горьком, подобрав разведчиков из числа местных жителей. Для групп надлежало создать необходимые материально-технические запасы на случай развертывания разведывательно-диверсионных действий, если территория будет оккупирована немцами. Для работы с легальных позиций в этих городах нужно было подбирать мужчин и женщин, не подлежавших по состоянию здоровья и возрасту не только мобилизации в армию, но и привлечению к трудовой повинности.

К счастью, эта разведывательная сеть не понадобилась. Началось наше зимнее наступление, отбросившее немецко-фашистские войска далеко от Москвы.

В конце ноября меня вызвали в Москву и назначили на должность старшего помощника начальника разведотдела штаба 10-й армии Западного фронта. 7 декабря я прибыл к месту назначения. Армия в составе войск фронта уже перешла в наступление и, развивая его, вела бои за Михайлов, взятый незадолго до этого немцами.