Перед бурей

ками, кусками жести, проволочками, винтиками и прочими

элементами детского судостроения. В моей комнате пол

вечно был завален стружками, опилками, обрезками желе

за, кусочками клея и всякой иной дрянью, которая часто

приводила в отчаянье мою мать. Строил я кораблей много

и самого разнообразного характера—большие и малые, ком-

1906 года дело Дрейфуса подвергалось вторичному пересмотру, при

чем на этот раз суд уже открыто признал, что все обвинение Дрей

фуса было построено на подложных документах, изготовленных фран

цузскими реакционерами, и что Дрейфус был неповинен в приписы

ваемых ему преступлениях.

44

мерческие и военные, паровые и парусные. Я внимательно

изучал рисунки кораблей в имевшихся у меня книжках и

потом старался их тщательно копировать в своем произ

водстве. Бывали при этом успехи, но бывали и неудачи.

Впрочем, на неудачи я не обижался и после них только

удваивал свои усилия. О достижениях же своих я с гор

достью сообщал своей кузине Пичужке— той самой, с ко

торой я сидел в детской ванне в Москве и которая в ка

честве моего лучшего друга прошла через все мое детство

и раннюю юность1. У меня сохранились два письма к Пи

чужке, писанные нетвердым детским почерком, без знаков

препинания, посвященные как раз кораблестроению. В од

ном письме, относящемся к началу 1892 года, то есть

когда мне только что минуло восемь лет, я сообщал:

«Я построил уже маленький корабль на котором могут

плавать юленькины куклы».

Несколько месяцев спустя я писал той же Пичужке:

«Я уже строю военный корабль броненосный фрегат

«Герой». Он с 20 пушками, а ружей 25. Якорей — два

спускательных и 5 запасных».

И ниже, в конце письма, разноцветными карандашами

был нарисован этот «броненосный фрегат», который поче

му-то должен был иметь «25 ружей».

Другим внешним проявлением моего увлечения морем

был страстный интерес, который я проявлял в то время к

судоходству на реках Иртыше и Оми. Иртыш под Ом

ском — большая река, до полукилометра ширины, с быст

рым течением и мутной, желтовато-серой водой. Даже в те

далекие времена судоходство на Иртыше было значитель

ное, и из Омска водой можно было проехать в Семипала

тинск, в Тобольск, Тюмень, Томск и к устьям Оби. По Ир

тышу ходило сравнительно много небольших одноэтажных

пароходов, частью буксирного, частью товаро-пассажир

ского типа. Буксирные пароходы, как правило, пассажиров

не возили, тащили две-три громадные, тяжело нагружен

ные баржи и делали не больше пяти-шести километ

ров в час. Товаро-пассажирские пароходы имели каюты

для пассажиров, водили обычно одну не очень громоздкую

баржу и шли с быстротой десять-двенадцать кило

метров в час. В Омске, в устье Оми, все пароходы останав-

1

Моя кузина, настоящее имя которой было Елизавета, в детстве

была столь миниатюрна, что отец шутливо прозвал ее «Пичужкой». Эта

кличка так и утвердилась за ней в нашем семейном кругу.

45

лизались: там были пристани и товарные склады. Здесь

было постоянное человеческое оживление, и я пристрастил

ся к посещению этого омского «порта». Я пропадал там

все свободное время, шатался по пристаням и пароходам,

ко всему присматривался, прислушивался, принюхивался,

заводил знакомства с такими же любопытными мальчиш

ками, как и я. Скоро я целиком вошел в курс «портовой»

жизни нашего города. Я без всяких расписаний знал, когда

должен притти и уйти тот или иной пароход. Я знал, сколь

ко стоит проехать от такого-то пункта до такого-то. Я знал,

что пароходы компании Корнилова синего цвета, а парохо

ды компании Курбатова оранжевого цвета, что корнилов¬

ский «Добрыня» — с а м ы й сильный, а курбатовская «Фор

туна» — самый быстрый пароход на Иртыше. Я знал, ког

да и где было построено любое судно, во сколько лоша

диных сил у него машина, какова быстрота его хода, кто

его капитан, сердитый он или добрый, позволяет мальчиш

кам подыматься на борт во время стоянки или, наоборот,

гоняет их оттуда в шею. Я слушал рассказы лоцманов и

матросов об их работе и приключениях, о дальних городах

и местах, которые они посещали, о зелено-кристальных во

дах Томи, об отмелях и перекатах Туры, о широких плесах

Нижнего Иртыша, о величавой мощи и неизмеримой шири

Оби, о трехмесячном дне и трехмесячной ночи заполярных

районов. И постепенно в моем сознании складывалось пред

ставление о безграничных просторах Сибири, о несравнен

ной грандиозности ее природы, о ее реках, текущих на

тысячи километров, о ее дремучих лесах, тянущихся сот

ни верст без перерыва, об ее холодных тундрах, покрываю

щих территории, превосходящие площади больших госу

дарств. Я как-то стихийно понял, почувствовал, всосал в

свое существо с и б и р с к и е м а с ш т а б ы , п о сравнению

с которыми все масштабы не только в Европе, но даже и

в европейской части нашей страны кажутся маленькими,

почти карманными. Особенно сильное впечатление на мое

воображение производили рассказы об Оби. Обь рисовалась

мне чем-то необъятным, могучим, дико-суровым и прекрас

ным, и должен сознаться, что я отнюдь не был разочаро

ван, когда несколько позднее судьба забросила меня на

берега этой гигантской реки. Я был настоящим поклон

ником и патриотом Оби и в переписке с Пичужкой горячо

доказывал, что Обь — вот это река так река, Волга же

по сравнению с ней «яйца выеденного не стоит».

46

Часы, проведенные в омском «порту», имели для меня

еще то немалое значение, что они разбудили во мне тягу

к путешествиям и любовь к географии, которые я потом

сохранил на всю жизнь. Эти чувства дополнительно пита

лись и стимулировались чтением. Отец выписывал для

меня известный в то время детский журнал «Природа и

люди», который я читал взасос. Мать нередко читала нам

вслух отрывки из знаменитой книги Брема «Жизнь живот

ных». Помню еще, что у меня была красиво переплетен

ная толстая книга «Жизнь моря», в которой я часами рас

сматривал превосходно сделанные в красках рисунки мор

ских рыб, растений, животных.

Не забывались, конечно, и игры. Одно время я очень

увлекался игрой в бабки, сам делал «налитки» 1

но «цыганил», обмениваясь бабками и налитками с маль

чишками нашей улицы. Потом я охладел к бабкам, но за

то с большой страстью стал играть в «воры» и «разбойни

и безбож

ки». Вместе с несколькими такими же шалопаями, как я,

я делал набеги на соседние бахчи и огороды, стараясь пе

решибить всех смелостью, удалью, нахальством. Дома у

меня было сколько угодно овощей, дынь и арбузов, но они

совсем не привлекали меня. То ли дело было тайком про

красться в огород, ловко надуть хозяина, с нарушением

«закона» выдрать морковку, сорвать огурец, подцепить

ветку сладкого горошка! Такой «краденый» плод казался

нам, мальчишкам, в десять раз вкуснее «законного», полу

чаемого дома за столом. Однажды я чуть не поплатился

жизнью из-за этой занимательной игры. Поздней осенью,

уже во время заморозков, наша «банда» как-то совершила

налет на бахчу и покушала кисловатых, мерзлых арбузов.

Ночью у меня обнаружилось острое желудочное заболева

ние: температура поднялась до сорока градусов, и от не

вероятных болей в животе я почти терял сознание. Пе

репуганная мать не знала, что делать. Отец, как назло,

был в командировке. Мать подняла с постели одного

знакомого врача, и вдвоем они кое-как отходили меня