В походе с Фиделем. 1959

Еще один журналист спрашивает, каково будет общее количество смертных казней.

— Я думаю, что в любом случае число военных преступников, приговоренных к высшей мере наказания, не превысит 400. Это будет примерно около 5 процентов жертв, которые принесла стране тирания.

В период тирании было уничтожено почти 20 тысяч кубинцев. Есть преступники, на счету которых до 100 жертв. Например, известен случай, когда по приказу командира батальона было убито за один день 50 крестьян. Мы не будем наказывать солдат этого батальона, надо наказать командира батальона, хотя ясно, что не всех он сам убивал. У других преступников на счету шесть-семь человек. Не были приговорены к расстрелу те, на счету которых не было убитых.

Слово берет журналистка Рут Блэйк из Нью-Йорка. Она говорит, что накануне брала интервью у бывшего диктатора Батисты, который на ее обвинение, что им убито 20 тысяч кубинцев, ответил: «Во всей стране было убито не более 10 тысяч кубинцев».

Фидель с иронией заметил:

— Из всего этого, безусловно, следует, что Батиста был поистине святой, не убивший ни одного человека на Кубе, и что народ Кубы воистину самый неблагодарный народ, ибо он ненавидит Батисту, который был столь хорош, и поддерживает революцию, которая столь плоха.

Журналист Чарльз Кук просит, чтобы Фидель ответил по-английски на его вопрос, вернется ли он к гражданской жизни, исполнив свою миссию партизана. Фидель отвечает по-английски.

Однако Кук еще раз просит, чтобы Фидель ответил более подробно по-английски, и тогда Главнокомандующий отвечает ему по-испански:

— Я уже сказал, что буду работать над своим английским языком. Я не хочу играть в ложную игру, говоря по-английски так, что меня могут неправильно понять. Это может привести к недоразумению.

Отвечая на очередной вопрос относительно суда над военными преступниками, Фидель указывает на высокое чувство справедливости кубинского народа и на то единодушие, с которым народ Кубы требует расстрела палачей:

— Прежде всего, я хочу, чтобы вы поняли, что такое народ Кубы, обладающий таким чувством справедливости, таким чувством благородства, таким чувством гуманности. Я хочу, чтобы вы поняли, что на Кубе не может быть популярна коррида, потому что общественное мнение страны не приемлет мысли о том, что быки должны погибать из-за пари каких-то индивидов. Я думаю, что этот пример дает ясное представление о чувстве справедливости кубинского народа. Если в нашей стране будет издан закон о том, что надо уничтожать всех бродячих собак, то назавтра 20 добровольных обществ выступят с протестами против их уничтожения. Это будут общества в защиту животных. Было бы невозможно предпринять что-либо подобное. Таково чувство справедливости народа Кубы.

Наши журналисты — это люди, очень чуткие ко всякому проявлению несправедливости. Наши интеллигенты очень остро реагируют на всякую несправедливость. Наши священникн или служители различных религиозных культов не проходят мимо любой несправедливости. То же самое можно сказать о наших рабочих, о наших крестьянах, в целом о нашем общественном мнении. Наш народ чрезвычайно чуток к несправедливости, любое проявление которой способно привести его в негодование.

И тем не менее мы видим единодушную поддержку народа Кубы в отношении расстрела военных преступников. Почему? Разве речь идет о плебсе времен Римской империи, жаждавшем крови и кровавых зрелищ? Нет, напротив, речь идет совсем о другом.

Почему народ столь единодушен? Именно потому, что он ненавидит преступления, ненавидит пытки, ненавидит бесчеловечность. Если бы народ Кубы не обладал такой ненавистью к преступлениям, он не был бы столь единодушен в своем одобрении наказания преступников. Именно этим народ Кубы доказывает свое чувство справедливости.

Быть может, это происходит из чувства мести? Нет. Я думаю, что наш народ менее всего расположен к мести и ненависти. И он доказал это тем, что не линчевал ни одного человека. Можно ли назвать преисполненным ненависти народ, который не линчевал ни одного агента диктатуры? Можно ли назвать преисполненным чувства мести народ, который не линчевал ни одного агента диктатуры, который ни разу даже не ударил ни одного из этих преступников, которых порой задерживали простые люди, вели их на глазах у всех прохожих и никто не пытался избивать их?

Это зрелый в своих представлениях народ, который единодушно ненавидит преступления из-за своего неприятия преступлений, из-за глубоко присущего ему убеждения, что эти варварские убийства, имевшие место в нашей стране, не должны повториться вновь. Таково мнение народа Кубы, убежденного в необходимости наказания палачей и преступников, которое должно послужить наглядным примером во всех отпошениях.

В ходе ответов на вопросы журналистов Фидель поясняет:

— У меня есть одна привычка, быть может, еще со студенческих лет, когда мне приходилось беседовать со своими друзьями на 20-й улице, или со времен Сьерра-Маэстры, когда я оставался наедине со своими товарищами. Мне нравилось слегка подшучивать, играя словами. В общем-то я думаю, что без шуток наши нервы просто не выдержали бы того напряжения, в котором мы пребывали.

И вот недавно, когда стало известно, что какие-то американские конгрессмены хотят вмешаться (то есть «совершить интервенцию») в наши дела, я как раз был с группой близких друзей. Я сказал тогда: «Как это они хотят „совершить интервенцию“? Если они совершат интервенцию, то здесь будет 200 тысяч убитых». При этом я не прибегнул к словечку «гринго», потому что оно мне не нравится.

В самом деле, сеньоры, зачем прибегать к уничижительным словам в отношении какого-либо народа?

Так что я менее всего хотел сделать какое-то враждебное или недипломатичное заявление. Это не пристало человеку, если у него есть хоть минимальное чувство ответственности.

Просто я был среди друзей и сказал эти слова. Точно так же однажды шутя я сказал: «Если бы я знал английский, я совершил бы революцию в Соединенных Штатах». Но при этом добавил: «Посмотрите, пожалуйста, чтобы нас никто не подслушивал, а то там и впрямь решат, что я затеваю революцию в Соединенных Штатах». Я сказал это в шутку.

А вчера я беседовал с одним конгрессменом и тоже решил пошутить. Я говорю ему: «Осторожно, сэр, а то как бы не подумали, что мы с вами здесь готовим заговор».

Затем Фидель рассказывает о «деяниях» казненных преступников. Он говорит об известном батистовском старшем офицере Сосе Блаяко, который убил 108 беззащитных крестьян, подполковнике Суаресе Сукете, учинившем расправу над четырнадцатью ранеными бойцами Повстанческой армии, попавшими в засаду. Это произошло всего через 20 дней после того, как был отдан приказ о возвращении батистовской армии более двухсот раненых солдат-батистовцев, спасенных и вылеченных партизанами. Он говорит о тех батистовских убийцах, которые с садистским удовольствием рассматривали на своих пьяных оргиях фотографии людей, умерших под пытками; об убийце, который любил показывать друзьям фотографии сожженных им людей.

Один из журналистов спрашивает Главнокомандующего о том, кому доверено судить военных преступников свергнутого режима. При этом он высказывает мнение, что было бы несправедливо, если бы обвиняемых судили те, кто выиграл войну.

«Я думаю, — ответил Фидель, — что люди, продемонстрировавшие столь высокое чувство великодушия и чести, которые ни разу не прибегли к пыткам, даже имея дело с откровенными убийцами, ни разу не позволили себе ударить пленного врага, которые могли подбирать раненых вражескнх солдат на поле боя, лечить их и возвращать обратно, — это те люди, которым народ может верить безоговорочно. Эти люди способны вершить суд беспристрастно и обеспечить защиту противнику, если есть доказательства его невиновности.

А иначе кому мы должны доверить правосудие? Тем же агентам диктатуры? Чтобы его вершили, скажем, те же батистовские полицейские, те же батистовские судьи? Если этого не сделаем мы, кто же это сделает? Может быть, Международный суд в Гааге?