Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века

В Тезисах также оговаривалось, что «при использовании службы дипломатических курьеров необходимо иметь в виду устанвоелнный по согласованию с отдельными сторонами предельный вес неприкосновенной дипломатической почты и пользоваться ею поэтому исключительно для пересылки письменных сообщений и пакетов малого веса». В примечании специально подчеркивалось, что при посылке такой почты «необходимо соблюдать строжайшую экономию в весе — писать на папиросной бумаге, из тонкой бумаги иметь конверты, избегать многих сургучных печатей». [127] Такое примечание не было случайным. Так, по соглашению между правительствами РСФСР и Германии от 18 февраля 1921 г. о взаимных правах представительств обоих государств вес секретного багажа дипломатических курьеров ограничивался 15 кг. Однако и этот объем советской дипломатической почты, и предусмотенная соглашением «свобода передвижения курьеров» вызывали «особенно большие сомнения» министра внутренних дел Германии и его протест статс-секретарю германского МИДа (от 25.03.1921 г.). Министр утверждал (и, видимо, он был недалек от истины), что в мешках дипломатической почты РСФСР «будет лежать не что иное, как материал для агитации за мировую революцию, так как у России не найдется ничего лучшего на экспорт». [128]

Вставал вопрос о плате за проезд сотрудников и гостей Коминтерна. Коллегия Наркомата иностранных дел 29 сентября 1921 г. постановила, что с «иностранных путешественников Коминтерна плата за проезд взимается наравне с другими». [129] Последовал протест Пятницкого, который он направил в Президиум ВЦИК (копию в НКИД). «Иностранцы-коммунисты едут не за свой счет и даже не за счет партии, а за счет Коминтерна, — говорилось в нем. — За визы и за проезд нужно платить в иностранной валюте, которая приобретается нами с большим трудом через Наркомфин и Наркомвнешторг». А поскольку, по словам Пятницкого, ежемесячно в Москву приезжали по 30–40 человек, то «иностранную валюту придется, конечно, брать из золотого фонда, который был ассигнован Коминтерну. Если мы за него будем платить советскому учреждению в иностранной валюте, нам придется на эту сумму увеличить бюджет. Нельзя ли просто сделать бухгалтерский перерасчет между учреждениями?» (Напомним, что, к примеру, бюджет Коминтерна на апрель 1922 г. определялся в 3,15 млн. рублей золотом, из которых 400 тыс. выделялось в резервный фонд.)

13 октября 1921 г. коллегия НКИД оперативно откликнулась на обращение Пятницкого следующим постановлением: «Слушали: О невзимании платы за проезд в вагонах НКИД с делегатов Коминтерна. Постановили: Отказать, принимая во внимание соображения конспирации и что оплата взимается не за вагон НКИД, а за проезд вообще». На заседании Президиума ВЦИК под председательством А.Енукидзе, состоявшемся 24 октября, было принято аналогичное решение: «Ходатайство отклонить». [130] Однако проблема финансирования не была снята с повестки дня. Боролись за деньги обе организации. 20 апреля 1922 г. на политбюро был поставлен вопрос: «О взаимоотношениях НКИД и ИККИ в деле финансирования работы на Востоке» по докладам Г. Сафарова и Л. Карахана. Было принято следующее решение: «а) установить, что, как правило, ни один расход особого назначения на Востоке впредь не может производиться НКИДелом иначе как по согласованию с ИККИ и с санции политбюро: б) поставить на вид НКИДелу произведенные им расходы без согласования с ИККИ и политбюро: в) поручить комиссии, назначенной политбюро 20 апреля с.г. (Молотов, Сокольников и Пятницкий — протокол № 3, пункт 8), при рассмотрении сметы Коминтерна выделить определенную сумму в пределах этой сметы для усиления расхода на агитацию среди японских солдат». Этой комиссией из общей суммы резервного фонда Коминтерна в 400 тыс. золотых рублей 100 тыс. выделялось для компартий Дальнего Востока. [131]

Другой пример. НКИД отказывался включать сотрудников ОМСа в свои делегации и миссии. 12 октября 1921 г. заведующий ОМС ИККИ И. А. Пятницкий, в связи с этим писал Г. Зиновьеву: «По поручению Молотова я был вызван в ЦК РКП. Там мне показали письмо Чичерина, где он возражает против включения нашего представителя в миссию, которая едет в Норвегию, ссылаясь на постановление ЦК РКП об отделении работы Коминтерна и Наркоминдела. Я заявил, что ЦК нам предоставил право включать одного представителя в каждую миссию, и от этого права мы не можем отказаться. Можно спорить, годен ли тот или иной представитель, нужно ли послать в тот или иной пункт. Но ставить вопрос принципиально, чтобы работа КИ [Коминтерна] и НКИД шла так раздельно, чтобы мы не могли иметь своего представителя, посылать телеграммы и вообще пользоваться аппаратом, невозможно». [132]

28 февраля 1921 г. Секретариат ИККИ разослал всем заведующим отделами ИККИ циркулярное письмо с требованием «принять к сведению и руководству, что в целях упорядочения дела и сохранения конспирации всякие сношения с заграницей, как-то: отправка писем, выписка литературы, пересылка печатного материала и т. д. обязательно, без всяких исключений, должны передаваться для исполнения Отделу международной связи и производиться только через его посредство». [133]

В начале 20-х годов ОМС состоял из 4 секторов: сектора шифровки, сектора передачи (связи), счетно-финансового сектора (бухгалтерский учет и финансы), сектора учета техники (под этим названием функционировал центр изготовления фальшивых документов). В 1923 г. создается так называемый технический сектор. Затем наравне с сектором шифровки был образован сектор учета различных данных и адресов на функционеров национальных компартий и лиц, которые интересовали ИККИ. При секторе учета организуются фотолаборатория и фотоархив.

Финансирование ОМСа осуществлялось вне сметы Коминтерна. Так, в одном из писем сотрудников ОМСа руководству Коминтерна указывается: «Мы имеем еще второй текущий счет в Госбанке под названием «8-я база физкультурников из Спортинтерна» и проводим по нему операции, когда указать «Коминтерн» нежелательно». Зачастую для нужд ОМСа использовались и валютные поступления в фонд МОПРа. [134]

ОМС имел свои нелегальные объекты, расположенные вне Москвы. Все их территории были огорожены высокими заборами с колючей проволокой, тщательно охранялись военизированными нарядами и собаками.

Так, на базе в Подлипках (закодированная в документах Коминтерна под названием «База № 1») находилось производство специальной бумаги для документов, изготовлялись фальшивые паспорта и удостоверения, специальные чернила для их заполнения и другие подручные материалы.

В Ростокине («База № 2») действовал мощный радиоцентр, оборудованный по последнему слову техники и позволяющий осуществлять надежную связь с резидентурой ОМСа в большинстве стран Запада и Востока. Его руководителем был Д. Г. Липманов (Глезер). [135] Здесь следует сказать, что в первое время деятели Коминтерна да и советских разведывательных органов, как представляется, явно преувеличивали свои конспиративные возможности и недооценивали западные разведки. [136] Так, британское разведывательное сообщество (прежде всего школа шифровальщиков правительственной связи), благодаря наличию в его штабе Эрнеста Феттерлейна (Фетти), бывшего ведущего криптоаналитика «черного кабинета» царской России, который вместе с женой убежал в Англию, спрятавшись на борту шведского парохода и благополучно переждав обыск, смогла «расколоть» все шифры и коды, применявшиеся Москвой для связи с дипломатическими представителями в Англии и на Востоке, прежде всего в Афганистане. [137] Главнокомандующий Южной группы Красной Армии, разгромившей в Крыму белого барона Врангеля М. Фрунзе был одним из первых, кто оценил масштабы рассекречивания советской системы шифровки и кодирования. 19 декабря 1920 г. он с возмущением писал в Москву следующее: «Из доклада, представленного мне сегодня бывшим начальником врангелевской радиостанции в Севастополе Ямченко, следует, что абсолютно все наши шифры, вследствие их примитивности, разгадываются врагами… Отсюда вывод: все наши враги, особенно Англия, все это время были в курсе нашей внутренней военно-оперативной и дипломатической работы». [138]