Мировой кризис

Политические деятели заинтересованы этими соображениями, но генералы и адмиралы ворчат: «Как, бросить первоклассную войну, какая случается не чаще, чем раз в столетие, ради какого-то двойственного военно-политического маневра – это штатские разговоры! Противоречивые советы, половинчатые меры, неохотно затрагиваемые средства, временные планы, полное отсутствие настоящего контроля и руководства!»

Несмотря на это, события шли своим чередом. 18 марта 1915 г. адмирал Робек начинает обстрел дерданелльских укреплений, стараясь пробить себе дорогу. И здесь мы опять наталкиваемся на роковой момент. У турок очень мало мин, они бросили почти все те, которые у них были, но, на их счастье, несколько мин были заложены в непредвиденных местах. Огромные и плохо организованные эскадры не замечают их. Два или три корабля взорвались на воздух. На адмирала это производит самое зловещее впечатление. Ничто никогда не заставит его войти в эту незнакомую ему зону, полную таинственных опасностей. И хотя две недели спустя в его распоряжении уже целая эскадра тралеров, могущих в несколько часов очистить все то пространство, какое ему необходимо для того, чтобы окончательно занять укрепления, он не применяет их. Их команда, преисполненная храбрости и энергии, остается в полном бездействии. И в таком же бездействии пребывает и его флот, и он сам. Все они – только зрители совершающейся на их глазах военной трагедии. Мы сами осуждены на сухопутное наступление на полуострове Галлиполи. Теперь мы знаем, что там в то время не только не было больше мин, но что у орудий фортов крупного калибра – у тех, которые одни только и могли остановить бронированные суда – почти совсем не оставалось снарядов. Одна ночь, проведенная в окончательной очистке водного пути, одна утренняя бомбардировка обнаружили бы полное банкротство обороны. Но суждено было другое. Флот оставляет всякую мысль о проходе через Дарданеллы. Армия, после героических усилий, не может овладеть важнейшими пунктами полуострова. Фланговая атака таким образом закончилась неудачей, и мы все с тяжелым сердцем опять вернулись к полям сражения во Франции, где за это время не произошло ничего, кроме бесцельной бойни.

Мы видели, какие важные и, быть может, даже решающие возможности открылись перед Германией в начале 1916 г. Если бы Фалькенгайн оставил союзников ломать свои зубы о германские траншеи на западе и, продавая завоеванные территории, где это было необходимо, за высокую цену крови, пошел бы против России, то он легко мог бы заставить Румынию присоединиться к центральным державам и получил бы те богатые хлебом и топливом территории, которые тянутся от Галиции до Каспийского моря. Этим способом он разбил бы морскую блокаду, противопоставив ей победы на суше, и выиграл бы на континенте многое из того, чего лишил Германию на море британский флот. Вместо этого в согласии с профессиональными военными правилами он предпочел ломать свои зубы о железные холмы Вердена с его твердыми, стальными защитниками. Таким образом, союзники оказались освобожденными от той кары, которой заслуживали промахи, совершенные ими в 1915 г., и военное равновесие поддерживалось в продолжение еще целого следующего кровавого года.

В течение 1915 и 1916 гг. шансы все время остаются на стороне обороняющихся, и потери наступающих почти втрое превосходят потери защищающихся. Но постепенно методы и ресурсы наступления значительно улучшаются. Весь фронт покрывается орудиями и линиями железных дорог, и это дает возможность одновременного наступления в разных направлениях. Искусство прикрытия достигло большого совершенства; военное снаряжение имелось почти в неограниченном количестве; артиллеристы открыли систему проволочных заграждений и затем нашли возможность открывать правильный огонь, не обнаруживая своего расположения предварительными пробными выстрелами. Применение искусственного тумана, а главное изобретение танков и их применение в большое количестве, – все это сообщило наступлению важный момент внезапности.

Третий великий этап войны, следующий за битвой на Марне и неудачей при Дарданеллах, произошел в начале 1917 г. Сопротивление России кончилось революцией. Но русская революция была еще скрыта завесой будущего, – германские генеральный и морской штабы принудили гражданское правительство Германии санкционировать неограниченную подводную войну и этим вынудили Соединенные Штаты присоединиться к враждебной коалиции. Мы видели, какая странная игра судьбы позволила борющимся союзникам в самое короткое время получить помощь западного гиганта, который заменил умирающего восточного титана. Если бы сопротивление России продолжалось на три месяца менее, а терпение германского генерального штаба три лишних месяца, подводная кампания была бы на три месяца отсрочена – и роковой вызов Америке мог не быть сделан вовсе, Россия вышла бы из войны, не будучи заменена Америкой. В истории мало положений, которые были бы более достойны внимания стратегов, государственных деятелей, моралистов и философов.

Но что должно внушить британскому народу чувство удивления и страха, – это то, что подобное же двойное событие произошло в другом сочетании ровно 100 лет перед тем. В 1811 г. основной политической проблемой было, заставит ли британская блокада союзников Наполеона и, главным образом, Россию, порвать с ним и с его континентальной системой, прежде чем блокада заставит Америку принять участие в войне на его стороне. Тут тоже несколько месяцев имели для Англии благоприятные результаты. Россия выпала из враждебной коалиции раньше, нежели Америка присоединилась к ней. Наполеон уже вел все свои армии на Москву до того, как в 1812 г. была объявлена война между Англией и Соединенными Штатами. Таким образом, дважды в течение двух последующих столетий Англия избежала самого худшего из грозивших ей положений. Такие таинственные ритмические движения истории заслонят в глазах будущих поколений случайности и драматические события Пунических войн.

Для нас нет необходимости изучать важное моральное и материальное участие, которое Соединенные Штаты приняли в общей победе, но во время мирной конференции в глазах Европы президент Вильсон пытался придать непропорционально важное значение участию Америки, бывшему в действительности или тому, которое Америка намеревалась принять в европейских делах. Побуждаемый благороднейшими мотивами, он далеко зашел за пределы тех полномочий, какими готов был облечь его американский сенат или народ и, вооруженный преувеличенным сознанием своей власти, старался склонить мир – без сомнения, для его собственного блага – на свою личную точку зрения. Это было большим несчастьем, потому что его возможности, хотя и более узкие, чем его честолюбие, были все же наиболее значительными изо всех, какие когда-либо выпадали на долю государственных деятелей. Влияние могущественной, незаинтересованной и благожелательной Америки в разрешении европейских проблем давало значительные надежды. Но это влияние по большей части было растрачено на бесплодные столкновения, на вмешательство в чужие дела, частично по собственной инициативе, частично по инициативе своих противников. Если бы президент Вильсон с самого начале действовал заодно с Ллойд-Джорджем и Клемансо, то объединенные усилия этих трех великих людей, вождей победивших народов, могли бы самым благотворным образом воздействовать на ход событий на обширной сцене европейской трагедии. Вместо этого Вильсон затратил свою энергию и исчерпал энергию их в целом ряде конфликтов, в которых лично он всегда оставался побежденным. В роли их противника он достигал гораздо более ничтожных и жалких результатов, чем те, каких он достиг бы, взяв на себя роль их товарища. Он мог вполне сделать все очень быстро и легко достижимым, но он делал все достижимым крайне медленно и с большими осложнениями. Он мог добиться соглашения, действуя тогда, когда авторитет вождей был еще силен. Он удовольствовался второразрядными решениями, когда наступили всеобщее истощение и распад авторитета. Но, как доблестный капитан, Вильсон не оставил своего корабля до конца…