Сербский генерал Младич. Судьба защитника Отечества

Заметное место в трагедии нашего народа заняла и трагическая судьба сербского народа в Горажде, а особенно судьба сербского монастыря Донья-Сопотница, где в старину была напечатана первая в Боснии и Герцеговине книга. Тот сожженный монастырь, как и многие другие; те сербские кладбища, как в селе Ябука и многих других — вдохновили меня 27 апреля 1994 г. в состоянии глубокого личного разочарования и отчаяния стать перед колонной из 200–250 машин, перед генералами и офицерами СООНО. Во главе их колонны был генерал Субиру, один из командиров сил быстрого реагирования (его знал генерал Милошевич), и я надеюсь, мы еще встретимся… Только тогда это не будет исход, как в Горажде.

Было это в три часа ночи. А раньше, 23 или 24 апреля, председатель общины Горажде Гигович попросил меня пойти с ним с объекта Pope, который удален от центра Горажде на 250 300 м, и я вместе с генералом Томичем и двумя моими охранниками оказался самым далеко зашедшим в направлении Горажде бойцом Республики Сербской. Ушел я тогда, зная, что это будет судьбоносно для нашего народа в Горажде, и что мы не сможем отплатить за наши жертвы.

27 апреля я вернулся, прилетев ночью вертолетом, с риском для жизни, как и множество раз, поехал в монастырь Сопотницу и там нашел одного сербского бойца, переодетого в гражданскую одежду… Всего в 20–30 м были мусульмане. Когда они услышали, что я появился, даже не стреляли, просто сбежали.

Тот сербский боец, человек моего возраста, показал мне монастырь и сербское кладбище. Подвел меня к могиле одного сербского мальчика, которого мусульмане убили в 1992 г., а родители похоронили… Теперь его останки были выброшены из могилы и разбросаны по кладбищу… И другие могилы были разворочены, а кости разбросаны…

Сотрудники СООНО удивились, увидев меня, и спросили, что я тут делаю. Я рассказал им историю того монастыря, трагедию сербского народа и трагедию тех разбросанных детских костей. И тогда я спросил того генерала, Сержио де Мелло [98] его звали:

— А что вы, господин, делаете здесь?

Они мне объясняют, что находятся в своей трехкилометровой зоне ответственности.

— Если хотите войти в Горажде, то должны перенести ваш пункт хотя бы на 10 м в сторону Горажде, — отвечаю.

Тот генерал де Мелло — бразилец, работал по гражданским делам в СООНО, действовал умно, отвечает мне, что это невозможно:

— Это входит в ту трехкилометровую зону. Как я это объясню?

— Не знаю, как уж ты будешь считать. Если не знаешь, давай налево или направо через улицу, или вперед-назад, но здесь, где я стою, тут будет наш пункт. К этому меня обязывают кости этого ребенка. И разбросанные сербские кости, которые не сербы разбросали…

Наш пункт был установлен там. И сейчас там находится.

Когда я провожал генерала Роуза, зимой на Яхорине, встал тот Серджо де Мелло и сказал:

— Господин генерал, могу вам сказать, что я весь мир объездил, но не встречал подобного человека. Раньше ни перед кем не мог склонить голову, а перед Вами склоняю, пока жив, потому что Вы мне сказали: «Господин, я тут защищаю не только живых, но и это», показывая на кости того ребенка и разбросанные кости ваших отцов и матерей, там похороненных». Он об этом говорил и в Совете Безопасности. Но то, что они там глухие, меня не трогает. Вот что здесь глухие — это меня беспокоит…

Мы прошли, дорогие мои друзья и соратники, очень сложный и очень трудный путь. Нам грозила опасность страшного междоусобного разделения. И на территории Бирача, и на территории Среднего и Горнего Подринья, как и вообще в сербском народе. К сожалению, эта опасность еще не миновала, но думаю, что в нашем народе достаточно созрело национальное сознание, что мы должны стремиться что-то дать своему народу, а не брать у него последнее! И не важны отдельные люди, всё равно, во власти или вне ее, политические деятели или военные. Важен народ и его судьба, все мы служим этому народу!

Многие в войне злоупотребили тем, чем никак не смели злоупотреблять — доверием народа! Они работали и воевали за себя, не за народ. А когда народ решит подвести итоги, то сделает это очень сурово.

Я всю свою жизнь посвятил не себе, не моей семье, — но своей профессии и своему народу!.. Стремился как офицер и человек и в жизни, и в борьбе, и в мире, и в войне… действовать так, чтобы не было стыдно ни мне, ни моей семье. Но судить об этом вам, и народу, и истории. Я знаю, что все это время оставался верен себе. За счет этого, считаю, я добился успеха на этом тяжком пути, благодаря этой своей уверенности и вере в народ Республики Сербской, Республики Сербская Краина и в сербский народ вообще; благодаря многим известным и неизвестным людям, которые пали в этой борьбе и всем тем, которые остались живы.

Да не осудят меня, что я хочу сказать и следующее: я, как человек и офицер по профессии, принадлежу своему народу. И всякий из нас принадлежит этому народу, независимо от партийной и политической принадлежности. И всем нам задача служить своему народу и в мире, и в войне, ради его процветания и благополучия. Ни в коем случае не сидеть у него на шее и не бодаться как бараны на бревне, а вместо себя народ сталкивать в пропасть. Здесь и до моего приезда, в 1992 г., на защиту своего народа выступили и политические деятели, и интеллектуалы, рабочие и земледельцы. И я сейчас в лице этих женщин передо мной вижу всех наших матерей, дочерей, сестер и жен, которые веками были основой сербского народа и его стойкости, как и в этой тяжелой войне…

Хочу сказать о военных заслугах некоторых живых… думаю, имею на это право. Мне жаль, что сегодня среди нас здесь нет первого командующего Дринским корпусом — генерала Живановича. Он тяжело ранен у села Кукавица. Своей грудью защитил сербских детей и стариков из Горажде, которые под огнем исламских фундаменталистов бежали сломя голову. Его вспомним еще и потому, что он благодаря своей активности, благородству и порядочности был одним из символов, героев Книнского корпуса, оберегая сербский народ в Равни-Котарах, пока мы были там. По моему вызову он прибыл сюда, в Главный штаб, и короткое время был начальником артиллерии, а потом, когда я в самый тяжелый момент решил сформировать Дринский корпус, то поручил ему это сделать.

С тех пор у народа был Дринский корпус, и народная сила опиралась на чьи-то военные плечи в Бираче. Это плечи теперешнего начальника штаба Андрича, в то время майора, сейчас уже генерала, который заслуживает похвал и как офицер, и как боец.

Среди тех плеч были и плечи полковника Крстича, сейчас генерала, которого я сам пригласил по телефону, и он приехал из Косовской Митровицы с должности командира бригады. Он организовал народ в Романии и очень успешно командует 2-м Романийским корпусом. И ему честь и хвала за все, что он сделал для нашего народа и что делает сейчас. Даже будучи тяжело ранен, он во время лечения больше волновался не о своём здоровье, а сможет ли он опять воевать за свой народ. Вы, генерал, выбрали свой шанс, и пока у Вас и у меня есть голова на плечах, Вы будете занимать место в сербской армии и, я надеюсь, в сербской истории!

И еще одни большие, широкие плечи — это плечи полковника Винко Пандуревича! Ты уже стал полковником, Винко, правда? В самом начале войны, будучи командиром Вышеградской бригады, сначала в Вышеграде, потом в Зворнике и на многих полях сражений до Грахово и Дрвара, ты проявил свою храбрость и преданность сербскому народу. И тебе честь и слава!

Я был бы неправ, если бы не упомянул еще одного выдающегося воина и офицера нашей армии, Райко Кушича, командира Рогатичской бригады, который был и остается альфой и омегой мирного сна наших детей на той территории. И тебе честь и слава, Райко!

Мы бы не могли добиться успеха, ни как армия, ни как отдельные люди, если б плечом к плечу с нами не стоял наш народ, если б нас не поддерживала наша власть — неважно, какие недостатки у нее могут быть… И у нас, и у них. Мы остались со своим народом, не дрогнули, когда на Хан-Пиесак, Калиновик, Србинье или Маевицу в несметном количестве посыпались бомбы и ракеты. Мы остались с нашим народом, сознавая, что его не было бы, если бы мы его не защищали.