Мемуары

От этого лагеря до Новары было 10 больших итальянских миль, что составляет 6 французских лье; место труднопроходимое и топкое, как во Фландрии, и потому там вдоль дорог по обеим сторонам вырыты очень глубокие канавы, глубже, чем во Фландрии. Зимой там большая грязь, а летом пыль. Между нашим войском и Новарой в одном лье от нас была небольшая крепость Борго, которая находилась в наших руках, а у них была другая – Камара, в одном лье от их войска; помимо того, нас разделяли сильно разлившиеся воды.

Как я уже начал говорить, мы с майордомом маркиза Мантуанского, прибывшим в Казале, вступили в переговоры. Я привел ему доводы, по которым его господину следовало бы избегать сражения: что он уже испытал опасности при первом сражении и что он воюет за людей [568] которые никогда не приумножат его могущества за оказанные им услуги, и что ему следует войти в соглашение с нами, в чем я со своей стороны помогу. Он ответил мне, что его господин этого сам желает, но нужно, чтобы мы, как нам уже говорили, начали переговоры первыми, поскольку в их лигу входит папа, римский король, король Испании и герцог Миланский, т. е. стороны более высокого ранга, чем наш король. Я заметил, что это безумие – заниматься сейчас подобными церемониями и что король должен будет при этом присутствовать собственной персоной, тогда как от других явятся лишь представители; и я предложил ему, чтобы мы с ним в качестве посредников и начали переговоры, если он пожелает, но при условии, что его господин их вскоре продолжит. Мы договорились, что я на следующий день пошлю в их лагерь трубача с письмом к венецианским проведиторам – мессиру Луке Пизани и мессиру Марко Тревизано, функции которых состояли в том, чтобы давать советы капитанам и обеспечивать войско.

Следуя нашей договоренности, я изложил проведиторам суть разговоров с этим майордомом, воспользовавшись случаем, чтобы продолжить свою посредническую миссию, о чем условился с ними по выезде из Венеции; к тому же король был совсем не против, а мне это казалось необходимым, поскольку испортить дело – всегда найдется достаточно людей, а вот исправить его (так, чтоб найти и возможность, и желание уладить столь серьезные разногласия и выслушать многословные речи всех, кто якобы занимается этим) – таких людей мало; ведь во время подобных кампаний мнения сильно расходятся.

Проведиторы обрадовались этой новости и известили меня, что скоро пришлют мне ответ и по своей почте дадут знать об этом в Венецию. Им быстро ответили из Венеции, и в наш лагерь приехал один граф [569], служивший герцогу Феррарскому, люди которого вместе с его старшим сыном и этим графом находились на жаловании герцога Миланского; другой же сын герцога Феррарского служил нашему королю [570]. Этот граф, которого звали Альбертино, встретился с мессиром Джаном-Джакомо и затем обратился к принцу Оранскому в соответствии с договоренностью между мной и вышеупомянутым майордомом, сообщив, что ему поручено маркизом Мантуанским, проведиторами и другими капитанами их войска просить охранную грамоту для маркиза и прочих, числом до 50 всадников, чтобы они смогли приехать на встречу с представителями короля, которых тот соблаговолит назначить; они ведь понимали, что с их стороны разумным будет оказать честь королю и приехать к нему или прислать своих людей первыми. Затем граф попросил разрешения поговорить с королем, и ему было дозволено.

В частном разговоре он посоветовал королю ничего не предпринимать, заверив, что их войско пребывает в сильной тревоге и скоро развалится; и эти слова, сказанные по секрету, выдали желание графа сорвать соглашение, а не помогать и содействовать ему, несмотря на то что его официальная миссия имела противоположный смысл, как вы слышали. При этом тайном разговоре присутствовал мессир Джан-Джакомо Тривульцио, большой враг герцога Миланского, а он рад был бы не допустить мира; но всего более желал этой войны господин этого мессира Альбертино – герцог Феррарский, испытывавший огромную ненависть к венецианцам за то, что они отняли у него земли, Полезино и другие, поэтому он и прибыл в армию лиги к герцогу Миланскому, который женат был на его дочери.

Выслушав графа Альбертино, король позвал меня и стал советоваться, выдавать или нет охранную грамоту. Желавшие сорвать мирные переговоры, например мессир Джан-Джакомо и другие, действовали, кажется, в пользу герцога Орлеанского, выразив желание сражаться (на совете еще не было служителей церкви, которых в этот момент не нашли) [571] и уверяя, что армия "противника разойдется, ибо иначе умрет от голода. Другие же, в их числе и я, говорили, что мы быстрее их умрем от голода, поскольку они находятся все же в своей стране, и что они слишком сильны, чтобы удариться в бегство и дать себя разбить, и что подобные речи произносят те, кто желает войны во имя собственных интересов, ради которых королю и его армии рисковать не стоит. Короче говоря, охранная грамота была выдана и отослана и было условлено, что на следующий день в два часа пополудни принц Оранский, маршал де Жье, сеньор де Пьен и я подъедем к одной сторожевой башне между Борго и Камарой и там встретимся с ними.

Мы подъехали туда в сопровождении отряда кавалеристов и застали маркиза Мантуанского и одного венецианца [572], которому была поручено командование стратиотами, и они учтиво объяснили, что со своей стороны также желают мира. Мы договорились, что на следующий день несколько их человек приедут в наш лагерь, дабы удобнее было вести переговоры, а затем король пошлет к ним своих людей, которых назначит. Так и было сделано.

На следующий день к нам прибыли мессир Франческо Бернардино Висконти, от имени герцога Миланского, и один секретарь маркиза Мантуанского; с нашей стороны с ними встретились вышеупомянутые лица и кардинал Сен-Мало. И мы приступили к мирным переговорам [573]. Мы потребовали Новару, где был осажден герцог Орлеанский, и Геную, заявив, что это фьеф короля, захваченный: герцогом Миланским. Они извинились, сказав, что действуют против короля только ради собственной безопасности и что герцог Орлеанский, захватив Новару силами короля, первым начал войну; но что их господин ни за что не согласится на наши требования, хотя готов, дабы угодить королю, принять любое другое. Они пробыли два дня и вернулись в свой лагерь, куда затем отправились и мы – маршал де Жье, де Пьен и я, ибо они хотели видеть именно нас.

Мы были бы рады передать Новару в руки людей римского короля, входивших под командованием мессира Георга Эбенштейна, мессира Фредерика Капеллера и мессира Ганса [574] в состав их армии, ибо иначе помочь городу мы могли, если бы только дали сражение, чего нам совсем не хотелось; чтобы обосновать это условие, мы сослались на то, что герцогство Миланское является фьефом империи.

Мы несколько раз ходили туда и обратно, из одного лагеря в другой, не достигнув согласия; но я все время оставался в их лагере ночевать, ибо таково было желание короля, боявшегося срыва переговоров. В конце концов мы опять собрались у них; приехали также бальи Амьена монсеньор де Морвилье и президент де Гане, знавший латынь, ибо до сих пор я объяснялся на плохом итальянском, и мы письменно изложили статьи договора. Процедура была такой: как только мы приехали в дом герцога Миланского, он вышел с герцогиней, чтобы встретить нас в начале галереи; мы все встали перед ним возле его комнаты, где были расставлены двумя тесными рядами кресла, одно против другого. Мы сели с одной стороны, а они с другой. Первым из них сел представитель римского короля, затем посол Испании, маркиз Мантуанский, оба венецианских проведитора, венецианский посол, а потом герцог Миланский с женой и последним – посол Феррары. Говорили только герцог с их стороны и один из нас; но по своему темпераменту мы не могли говорить столь сдержанно, как они, и два или три раза принимались говорить все вместе, и тогда герцог восклицал: «О, по одному!».