Год 1942

"Однажды пришлось мне пролетать над родным Заречьем, фронт уже близко надвинулся к Сухой Чигле, и захотелось мне хоть сверху, хоть на минутку взглянуть на дорогие моему сердцу места... Я кружился над селом, над самыми крышами, над полем, - люди пололи свеклу. Я сбросил вымпел. Всего несколько строк написал я своим землякам. Они узнали меня, махали мне руками, приветствуя, радуясь моему прилету, и я видел их лица, озаренные надеждой и верой в силу Красной Армии".

Напечатан очерк Василия Гроссмана "Сталинградская переправа". Кто там был, никогда не забудет ее. Не раз переправлялся через Волгу и писатель, испытал все, что полагалось там испытать; береговые "статистики" подсчитали, что за несколько последних недель октября немцы обрушили на переправу восемь тысяч мин, пять тысяч снарядов и пятьсот бомб.

В октябрьскую ночь Гроссман познакомился с человеком, который командовал баржей, служившей для переправы через Волгу. Это был Павел Власов, высокий, лет сорока, темнолицый сержант с карими глазами, отец шестерых детей, в мирное время - колхозный казначей. Узнал писатель и о его подвиге, совершенном накануне.

Во время одной из переправ на середине Волги снаряд пробил палубу баржи, проник в трюм и там взорвался, расщепив борт на метр ниже воды. Началась паника, крики: "Тонем, тонем!" В эти страшные минуты, когда в дыру хлынула вода, когда страх смерти охватил людей, Власов сорвал с себя шинель, свернул ее и невероятными усилиями, преодолев напор воды, плотной, словно свинец, втиснул шинель в пробоину, навалился на нее грудью и сдерживал напор воды, пока не подоспела помощь. Бойцы, орудия, боеприпасы благополучно достигли берега.

Писатель плавал на барже с Власовым, переправлялся на ту сторону, видел его нелегкую работу под огнем неприятельских пушек и авиабомб, слушал его неторопливую команду, обменивался репликами. Казалось бы, чего еще больше: есть готовая фабула, есть факты, личные впечатления, можно писать. Но для Гроссмана этого было мало. Он упросил паромное начальство отпустить Власова на сутки. Целый день и до утра сидел писатель с сержантом, и текла у них мирная беседа в эти немирные часы под вражеским обстрелом. И родился очерк "Сталинградская переправа".

* * *

В газете много и других писательских выступлений. Это прежде всего размером в полполосы статья Алексея Толстого "Русский и немец". Замечательно в ней сказано о Родине:

"Народы Советского Союза стойко переживают тяжелые испытания войны. Много жертв, много слез, много страданий. Но жертвы и слезы и страдания искупаются в одном слове - Родина. Родина - это наша надежда, наш путь в будущее, наша утешительница и наша слава. Родина - это тот тихий свет воспоминаний, от которых сладко сжимается сердце. Родина - это тот рай земной, который мы должны построить своими руками, - самый человечный, самый справедливый, самый мудрый, самый изобильный. Вот почему русский солдат с сердцем, переполненным любовью к Родине, бьется под Сталинградом, и немецкие дивизии тонут в своей крови и не могут пройти".

Таким же оптимизмом пронизано и выступление Ильи Эренбурга. Его статья посвящена Югу. Она так и называется: "Кавказ". Это страстный призыв защитить его народы от гитлеровского ига: "Мы остановили год тому назад немцев у порога Москвы. Мы не впустили их в Ленинград. Когда немцы проникли в Сталинград, гнев и возмущение вдохнули новую силу в сердца защитников города, и немцев остановили - на улицах, среди развалин. За Москву умирали дети Армении, Грузии, Азербайджана и Дагестана. Неужели мы не остановим немцев на Кавказе?..

Защитники Кавказа, на вас смотрит вся страна в эти суровые кануны омраченного праздника. Вспомните ноябрь 1941-го. Тогда немцы были сильнее. Тогда некоторым казалось - не быть Москве, не быть России. Но защитники Москвы сражались... Мы все в долгу перед Кавказом. Настали дни, когда Кавказ говорит: "Защитите". Не горы должны встать перед немцами - люди. И люди не отступят. Люди станут горами...

Шумит поток. Слушай - он говорит: не отдадим! Дождь звенит: не отдадим! Ветер всю ночь шумит: не отдадим! И эхо отвечает: не отдадим! Это не эхо это Россия: не отдадим Кавказа!"

Микола Бажан опубликовал в нашей газете стихи "На командном пункте".

Прочел я стихи и мысленно перенесся в те края и в тот день и в ту ночь, когда начнется наше контрнаступление. Поэту, бывшему на войне шестнадцать месяцев, уже видны были на фронтовых дорогах "движенье колонн молчаливых" и "свежие комья траншеи". Словом, это была поэтическая прозорливость. Так в стихотворной форме в какой-то мере была раскрыта подготовка к контрнаступлению.

Вот только - "среброволосые"... Не было у нас в ту пору среброволосых командующих фронтами: Рокоссовский, Ватутин, Еременко, осуществлявшие Сталинградскую наступательную операцию, были далеко не старыми. Никто из них в ту пору еще не перешагнул свое пятидесятилетие. А когда во время одной из встреч с Миколой Бажаном я сказал ему об этом, он ответил глубокомысленной репликой:

- Седина венчает мудрость...

* * *

В праздничном номере получилось иначе, чем обычно. Для него поступил официальный материал, занявший три полосы: письмо Сталину сталинградских воинов, Указы о награждении отличившихся воинов разных фронтов и другие. Хорошо, что поторопились юбилейные статьи и очерки напечатать загодя. А ныне в нашем распоряжении лишь одна - третья - полоса.

Я всегда считал и считаю, что всю газету "от корки до корки" мало кто читает. Но если в номере есть две-три публикации, которые все прочитают с интересом, значит, не зря делали газету. А сегодня напечатан лишь один такой очерк, но он оправдывает нашу работу. Расскажу по порядку.

В начале недели в редакции возникла идея дать на целую полосу очерк о Москве. Позвонил А. С. Щербакову и рассказал об этом. Александр Сергеевич горячо поддержал нас и, думаю, не только и не столько как секретарь ЦК партии и начальник Главпура, сколько как руководитель Московской партийной организации, секретарь МК. Он сразу же спросил: "Кто будет писать?" В Москве в эти дни был только Симонов, остальные - на фронте. Я и назвал это имя. Щербаков посчитал, что кандидатура вполне подходящая, и попросил прислать к нему писателя.

Долгая была у них беседа. Много Щербаков рассказал Симонову. А затем посоветовал ему побывать в разных местах столицы, даже наметил маршрут. Отправился Симонов по этому маршруту. Побывал на Воробьевых горах, на улицах и площадях Москвы. Посетил командование противовоздушной обороны, пожарников. Съездил на заводы, в райкомы партии, где формировались ополченские дивизии... Да он и сам многое знал.

Через пару дней Симонов принес очерк. Под заголовком "Москва" он и занял целую полосу в сегодняшнем номере газеты. Утром мне позвонил Щербаков: