«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I

О том, что кличка «Старик» относится именно к генералу Алексееву, мне сказал директор Департамента полиции А.Т. Васильев, к которому для личных переговоров по поводу этого письма я немедленно выехал из Москвы.

Я помню, как во время моего разговора с А.Т. Васильевым я доказывал ему необходимость вывести из Москвы недисциплинированные и ненадежные запасные воинские части и заменить их двумя-тремя кавалерийскими полками с фронта; директор Департамента подтвердил мне, что соответствующее представление по этому поводу будет сделано немедленно.

- А в чьи руки оно попадет? - спросил я. - Старика?

385

13 - Заказ 2376

мемуарах

А.Т. Васильев развел руками, но, как бы в утешение мне, стал в общих словах говорить о том, что все нужные меры со стороны Департамента полиции приняты… Я замолчал, да и не мог же я, по своему положению, расспрашивать директора Департамента полиции о розыскных мерах, которые непосредственно не касались Москвы.

В 1918 году осенью, бежав из Советской России и пробравшись с большими приключениями, но благополучно в оккупированный Киев, я в течение нескольких недель встречался постоянно с А.Т. Васильевым, жившим там, кажется, на Подьячевской улице, в своем небольшом доме. В наших разговорах о прошлом я касался и названного выше письма, и «Старика». А.Т. Васильев снова подтвердил мне идентичность «Старика» с генералом Алексеевым и добавил, что при положении генерала Алексеева как правой руки Государя, при решающей в то время роли военных в управлении вообще и при умаленном значении Министерства внутренних дел все представления, предостережения и доводы Департамента полиции, очевидно, клались под сукно и до Государя не доходили.

Когда я сравнительно недавно в разговоре с одним моим приятелем, бывшим артиллерийским полковником, когда-то служившим в Московском военном округе и знавшим генерала Алексеева лично, затронул вопрос о предательстве Алексеева, мой собеседник, извинившись, заявил мне, что он не может поверить в это - так это неправдоподобно и не вяжется с его представлением об Алексееве…

* * *

В руководстве политическим розыском, да еще в условиях такого значительного центра и района, как Москва, громадное значение имеет подсознательное чутье или интуиция, которые, конечно, развиваются и приобретаются отчасти в процессе практической деятельности, но все же должны быть заложены в самой природе человека.

Вспоминая отдельные случаи своей деятельности в области политического розыска, я с чувством некоторой профессиональной гордости хочу рассказать об удачном разрешении мною одного подпольного действия посредством интуиции, без какого-либо дополнительного содействия в виде секретной агентуры, наблюдения или иных приемов розыскной работы.

Случай этот заключался в следующем. Примерно в 1915 году помощник пристава одного из полицейских участков в центре Москвы случайно обнаружил около подворотни дома отпечатанную типографским способом на листе писчей бумаги прокламацию, изданную от имени не то «Московско-

мемуарах

го комитета», не то «Московской организации» (в точности не помню) Российской социал-демократической рабочей партии. Приложенная к соответствующему рапорту, эта прокламация была немедленно доставлена мне.

Появление такой прокламации, содержащей обычные противоправительственные выкрики, в первый момент немало меня смутило. При полной дезорганизации революционного подполья в то время в Москве вообще (в нем числились скорее в теории, чем на практике, не «комитеты», а «бюро» названной РСДРП, основательно пронизанной моей секретной агентурой, очень осведомленной) никакое действие, вроде выпуска прокламации, не могло пройти мимо моего осведомления; я бы для верности сказал - «разрешения на выпуск» с моей стороны!

И вот при таком положении социал-демократического подполья вдруг появляется недурно отпечатанная прокламация, своим видом как бы говорящая о хорошо налаженной подпольной организации, подпольной типографии и наличности подпольных активных деятелей! Было от чего почувствовать неприятное изумление, не говоря уже о том, что мне предстояло объяснить появление прокламации моему начальству: градоначальнику и Департаменту полиции, которых я уверял в полном отсутствии революционного подполья и, во всяком случае, о моем полном контроле над этим подпольем и над его деятельностью и лидерами. Если Департамент полиции и принял бы более или менее спокойно мои разъяснения и стал бы ждать, что дадут мои дальнейшие розыски, то градоначальник, не имевший полного представления о революционной деятельности вообще, просто усомнился бы в правдивости моих предыдущих докладов.

Незачем было экстренно вызывать для вопросов по поводу прокламации мою секретную агентуру, освещавшую социал-демократическое подполье: если она что-либо знала новое, я вовремя был бы поставлен ею в известность.

Для проформы я вызвал к себе помощника по заведованию «социал-демократической» агентурой, очень способного и дельного ротмистра Гань-ко; тот растерянно недоумевал.

Я стал обдумывать случай, стал внимательно вчитываться в прокламацию и постепенно интуитивно пришел к некоторым заключениям.

Решив, что я разгадал загадку подсознательно и «интуитивно», я вызвал одного из чиновников охранного отделения, в прошлом начальника Туркестанского охранного отделения, престарелого, «матерого волка» в розыскном деле, Леонида Антоновича Квицинского, и спросил его: «Вы знаете историю находки этой прокламации?» Квицинский знал, конечно! «Так вот,

мемуарах

Леонид Антонович, - продолжал я, - возьмите наряд полиции, двух чинов отделения и отправляйтесь немедленно на квартиру некоего типографского наборщика Андреева - адрес его найдете в адресном столе - и отберите у него всю пачку этих прокламаций!»

Квицинский понимающе подмигнул мне глазом, как бы говоря «Ловко! Секретная агентура хорошо работает, все знает!» - и удалился исполнять мое поручение.

Часа через два-три Л.А. Квицинский возвратился в мой кабинет и торжественно положил на стол громадную пачку прокламаций, подобных тому экземпляру, который был недавно мне представлен помощником пристава.

«Арестованный Андреев доставлен в отделение и находится в камере!» - доложил мне Квицинский.

«Расскажите, как вы обнаружили прокламации и как вы задержали Андреева», - обратился я к Квицинскому.

«Да все произошло, как по писаному, - начал доклад Л.А. Квицинский. - Пришли к Андрееву и сразу наткнулись на пачку прокламаций, завернутых в газетную бумагу и лежащих в углу его комнаты. Андреев не запирался, и мы его доставили в отделение Как все просто, когда имеется хорошая агентура!» - добавил уверенным тоном Квицинский

«Вы, вероятно, не поверите мне, Леонид Антонович, - начал я свое разъяснение, - на этот раз никакая агентура не сообщала мне ни одного слова об издании этих прокламаций, и никто не сообщал мне о месте их хранения у Андреева».

«Так как же вы об этом узнали?» - спросил недоумевающий старый розыскной волк.

«Интуицией!» - ответил я и представил собеседнику нить моих размышлений, которая привела меня интуитивно к правильному решению.

Нить моих рассуждений развертывалась в следующем направлении. Прежде всего, по общим данным политического розыска, в тот момент не могла существовать, функционировать и даже создаться подпольная социал-демократическая организация, которая наладила бы выпуск хорошо отпечатанных прокламаций; содержание самой прокламации не совсем и не во всем отвечало общей политической линии существовавших тогда социал-демократических организаций, лидеры которых мне были хорошо известны, благодаря прекрасно осведомленной секретной агентуре; надо было, следовательно, прийти к выводу, что выпуск прокламации - затея, если можно так выразиться, любительская, хотя любитель является человеком с

мемуарах

подпольным прошлым. Хорошо отпечатанная технически, прокламация могла быть изготовлена в легальной типографии, втайне от хозяина, каким-нибудь наборщиком по профессии. С какой целью? Один человек, действующий без организации, многого с такой прокламацией не достигнет, даже если попытается с известным риском подкидывать ее по подворотням. Не сделано ли это с попыткой провокационного характера?