На Юго-Западном направлении, 1943-1945, Воспоминания командарма (Книга II)

Но никакого бревна не было. Одного взгляда на А. А. Епишева было достаточно, чтобы увидеть: он ранен, и не только в спину, но и в бедро. Я помог Алексею Алексеевичу отползти на несколько метров в сторону от места обстрела и вместе с подбежавшими солдатами оказал ему первую помощь. Сюда же принесли и командира дивизии генерала Ладыгина, получившего тяжелое ранение. Обоих мы немедленно отправили в медсанбат, а потом в Москву на лечение.

Теперь поздно было вспоминать, что от командования фронта мне не раз доставалось за рискованные выезды на линию огня. Да и неизбежны были они в сложной обстановке решительной борьбы с врагом, когда такие поездки вызывались прямой необходимостью. Так было и теперь, и наш совместный с членом Военного совета приезд в дивизию не был напрасным. Новое решение помогло ей быстро наверстать отставание и в дальнейшем продолжать успешное наступление.

Но невыразимо горько было сознавать, что армия, быть может, надолго потеряла замечательного политического руководителя, а я - близкого друга и верного товарища, с которым делили радости и заботы.

Конечно, думал я, он оправится от ран, однако к тому времени нам пришлют замену, а его после выздоровления направят на другой участок фронта. Но этого-то как раз и не хотелось. Мне казалось, никто не заменит для меня Алексея Алексеевича, с которым мы без слов понимали друг друга.

Скажу сразу: Алексей Алексеевич после лечения возвратился в нашу 38-ю армию, и мы вместе прошли боевой путь до последнего дня войны. Суровые и величественные будни ее последних сражений еще сильнее скрепили наше взаимопонимание, дружбу, среди бесчисленных проявлений которой была и готовность прикрыть своим телом товарища в минуту опасности. О последнем я говорю отнюдь не символически. Помню, однажды, проезжая в машине невдалеке от линии огня, мы попали под пулеметный обстрел. Решали мгновенья. И Алексей Алексеевич, не растерявшись, навалился на меня, толкнул на пол машины, а сам распластался сверху. Выпустил он меня из этого "плена" только после того, как опасность миновала.

Но в тот июльский день 1944 г., когда А. А. Епишев был ранен, я не мог знать, направят ли его снова к нам. И потому послал начальнику Главного политического управления Красной Армии генерал-полковнику А. С. Щербакову следующую телеграмму:

"Член Военного совета 38-й армии генерал-майор А. А. Епишев в боях за Родину под м. Дунаев тяжело ранен. Ранение не смертельное, требует лечения 30-45 суток. До выздоровления прошу на его место другого кандидата не назначать, а его обязанности по совместительству будет выполнять член Военного совета полковник Олейник"{257} .

Просьба была удовлетворена.

Но вернемся к Львовско-Сандомирской операции.

В день ранения А. А. Епишева и И. И. Ладыгина войска армии продвинулись на 16-18 км, а 121-я стрелковая дивизия, применив обходный маневр главными силами, форсировав р. Золотая Липа и овладев Дунаевом, продвинулась дальше на 20 с лишним километров. Теперь впереди у нас был сильно укрепленный оборонительный рубеж противника на западном берегу р. Гнилая Липа. Но вражеские войска и здесь не удержались. Разрозненными группами поспешно отходили они на запад, хотя и это не всем удавалось. Многие такие группы охватывались нашими частями и уничтожались. Резко увеличилось число пленных и захваченных орудий, танков, пулеметов, автомашин и складов.

IV

Организованное сопротивление кончилось, начиналось бегство вражеских войск. Что же касается рубежа обороны на р. Гнилая Липа, то он мог иметь свое первоначальное значение лишь при подходе крупных резервов противника. А их не было. Поэтому Гнилая Липа была форсирована нами с ходу и оборонительный рубеж преодолен на ряде участков почти без боя.

Наступление успешно продолжалось и в последующие дни. 24 июля мною был отдан новый боевой приказ войскам армии. Он требовал сформировать передовые отряды для быстрейшего захвата узлов дорог, переправ и населенных пунктов. Целью в данном случае являлся перехват путей отхода вражеских колонн. Для этого в состав передовых отрядов включались специально сформированные стрелковые роты, вооруженные автоматами и пулеметами, а также группы саперов. Они имели при себе вьючных лошадей с запасом мин, продовольствия и боеприпасов, что позволяло успешно выполнить поставленную задачу.

101-му стрелковому корпусу, действовавшему по-прежнему в составе четырех стрелковых дивизий, была поставлена особая задача. Генерал Бондарев должен был одну дивизию повернуть на юг, в направлении населенного пункта Бобрка, и нанести удар в тыл частям противника, противостоявшим 67-му и 52-му стрелковым корпусам. Остальными тремя дивизиями ему предстояло наступать в северо-западном направлении и содействовать овладению Львовом, куда уже подошла 4-я танковая армия, завязавшая бои за город.

Генералу Бондареву я поставил задачу после овладения Львовом наступать оттуда на юг, в направлении Николаева, в тыл вражеским войскам, отходившим перед 1-й гвардейской и 18-й армиями. Однако силы 101-го стрелкового корпуса понадобились для борьбы с 68-й и 168-й пехотными, 101-й горнострелковой дивизиями, переброшенными со Станиславского направления, и бои в городе грозили принять затяжной характер.

Войска корпуса генерала Бондарева форсированным маршем двинулись в район, расположенный к югу и юго-западу от Львова с целью его обхода. Уже в первый день три дивизии продвинулись более чем на 20 км, а одна из них - 183-я - на 35 км и подошла к Львову вплотную. В течение следующих двух дней весь 101-й стрелковый успешно громил вражеские войска с юга и юго-запада от города. Одновременно он перерезал шоссе, идущее отсюда к Николаеву, и очищал от противника кварталы южной части Львова.

Утром 27 июля концентрическими ударами главных сил 4-й танковой армии, наступавшей с юго-востока, частью сил 3-й гвардейской танковой армии, наносившей удар с запада, и 38-й армии, атаковавшей Львов с юга, при одновременном ударе войск 60-й армии с востока был освобожден крупный промышленный и административный центр западной части Украины - город Львов.

В тот день столица нашей Родины Москва салютовала войскам 1-го Украинского фронта 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий. В приказе Верховного Главнокомандующего от 27 июля 1944 г. при перечислении отличившихся в первую очередь были названы 3-я гвардейская и 4-я танковые армии генерал-полковника П. С. Рыбалко и генерал-лейтенанта Д. Д. Лелюшенко. Этим подчеркивалась их ведущая роль в овладении городом. В соответствии с тем же принципом далее в приказе были отмечены 38-я и 60-я армии. Почетное наименование "Львовских" было присвоено четырем стрелковым корпусам, в том числе трем - 52, 67 и 101-му - из состава 38-й армии и одному - 28-му - из состава 60-й армии, а также десяти стрелковым полкам, из которых шесть - 203-й гвардейский Краснознаменный, 227, 318, 574, 894 и 1002-й входили в состав правофланговых 67-го и 101-го стрелковых корпусов 38-й армии.

С потерей Львова фашистское командование лишилось важного узла дорог, которому придавало большое значение в системе обороны на советско-германском фронте. А так как в тот же день части 3-й гвардейской танковой армии освободили и г. Перемышль, то гитлеровским войскам была отрезана возможность отхода на запад. Они вынуждены были отступать на юго-запад, в направлении Самбора, по единственной еще удерживаемой ими дороге.

Таким образом, к 28 июля войска 1-го Украинского фронта успешно решили поставленные перед ними задачи. Группа армий "Северная Украина" потерпела тяжелое поражение. Она была отброшена на 200 км от своего первоначального положения и рассечена на две части.

После потери противником Львова и Перемышля ему угрожал выход советских войск на тылы его станиславской группировки, насчитывавшей свыше двадцати пехотных и трех танковых дивизий. Правда, многие из них были сильно потрепаны в ходе наступления 1-й гвардейской армии А. А. Гречко и 18-й армии Е. П. Журавлева, а от некоторых по существу остались одни номера. Но в целом они представляли еще внушительную силу, и вражеское командование стремилось ее использовать.