Потемкин

Тем временем великий визирь во главе турецкой армии шел навстречу принцу Кобургскому, чтобы не дать австрийцам соединиться с русскими — и в этот-то напряженный момент Потемкин вдруг получил письмо от обескураженной Екатерины. Именно в тот момент, когда турки нащупали самое слабое место русско-австрийского фронта, отношения императрицы с ее фаворитом Мамоновым оборвались самым унизительным для нее образом.

Екатерине исполнилось шестьдесят лет. Она оставалась величественной на публике, простой и игривой в частной жизни. «Я видел ее в течение десяти лет один или два раза в неделю и всегда наблюдал за ней с новым интересом», — вспоминал Массон. Графиня Головина вспоминала, как однажды она обедала и весело болтала с другими фрейлинами, когда одна из них, графиня Толстая, «кончила есть и, не поворачивая головы, отдала свою тарелку, и была очень удивлена, увидав, что ее приняла прекрасная рука с великолепным бриллиантом на пальце. Графиня узнала императрицу и вскрикнула». ^[846]

Государыня тщательно ухаживала за своими руками, волосы ее были всегда идеально уложены, но она очень располнела, ноги ее «потеряли всякую форму». ^[847] Архитекторы ее дворцов и вельможи, чьи дома она посещала, строили специальные пандусы, чтобы облегчить ей подъем. В голосе ее появилось дребезжание, нос заострился; ее все чаще мучило несварение желудка. Чем более она старела, тем более усиливалась ее потребность в душевном комфорте.

А Мамонов то объявлял себя больным, то просто отсутствовал, то видимо тяготился своими обязанностями. Сначала Екатерина расстраивалась. «Слезы, — записал однажды секретарь императрицы Храповицкий после ее ссоры с фаворитом, — вечер проводили в постели». ^[848] Когда Екатерина спросила совета у Потемкина, он намекнул, что причина уклончивого поведения Мамонова — его увлечение кем-то из фрейлин. Но Екатерина так привыкла к Мамонову, что не хотела слушать предостережений. Фаворит давно жаловался на свою жизнь: Потемкин перекрыл ему все возможности проявить себя на государственном поприще — так, в свой последний приезд он наложил вето на просьбу Мамонова о месте вице-канцлера в Государственном совете.

Наконец Екатерина написала Мамонову письмо, в котором великодушно предлагала отпустить его и устроить его счастье женитьбой на одной из богатейших невест империи. Ответ поверг ее в ужас: Мамонов признался, что уже год любит фрейлину княжну Дарью Щербатову, и просил разрешения жениться на ней. Жестоко уязвленная, но всегда благожелательная к своим любимцам, Екатерина дала свое согласие на брак.

Поначалу Екатерина скрыла этот кризис от Потемкина, возможно, не желая обнаруживать постигший ее конфуз, а также чтобы увидеть, как будут развиваться ее отношения с новым молодым человеком, которого она приблизит к себе. Однако 29 июня она сказала своему секретарю, что собирается написать Потемкину о происшедшем. Когда письмо достигло адресата, свадьба Мамонова уже состоялась: жених получил 2250 душ и 100 тысяч рублей. «Я ничей тиран никогда не была и принуждения ненавидую, — жаловалась она Потемкину. — Возможно ли, чтобы вы не знали меня до такой степени и чтобы великодушие моего характера совершенно вышло у вас из головы и вы сочли меня дрянной эгоисткой. Вы исцелили бы меня сразу, сказав правду». Она раскаивалась, что не обратила внимания на предупреждения Потемкина, и пеняла ему: «Если вы знали об этой любви, почему не сказали мне о ней прямо?» ^[849]

Светлейший отвечал: «Я, слыша прошлого году, что он из-за стола посылывал ей фрукты, тотчас сметил, но, не имея точных улик, не мог утверждать перед тобою, матушка. Однако ж намекнул. Мне жаль было тебя, кормилица, видеть, а паче несносна была его грубость и притворные болезни». Называя Мамонова Нарциссом и бездушным эгоистом, он советовал отправить его посланником в Швейцарию. ^[850] Вместо этого новобрачные граф и графиня Мамоновы были отосланы в Москву.

«Место свято пусто не бывает», — заметил Завадовский по поводу случившегося. ^[851] Екатерина быстро нашла замену Мамонову, но, прежде чем сообщать о том Потемкину, хотела убедиться в правильности своего выбора. Уже в первом письме об истории с Мамоновым она упоминает, что собирается познакомиться с неким «Noiraud» ^{89}. А через три дня после заявления Мамонова Екатерина видится с этим Нуаро все чаще. Молодому человеку протежировали Анна Никитична Нарышкина и недруг Потемкина граф Николай Иванович Салтыков, заведовавший великокняжеским двором. Поскольку весь двор знал, что Мамонов влюблен в Щербатову, они не теряли времени и, опасаясь вмешательства Потемкина, подталкивали Нуаро к императрице. Не приходится сомневаться, что те, кто поддерживал нового кандидата в фавориты, намеревались ослабить позиции светлейшего, зная, что война не позволит ему вернуться, как это случилось после смерти Ланского. В июне 1789 года императрица, мучимая войной, разочарованная и уставшая, как никогда прежде была готова принять то, что ей предлагали.

Нуаро, 22-летний Платон Александрович Зубов, последний фаворит Екатерины, был, наверное, самым красивым из всех ее возлюбленных. Мускулистый, но стройный, изящный и темноволосый — отсюда прозвище, данное ему Екатериной, — он отличался холодным, надменным выражением лица. Необходимость заботиться о нем во время его частых болезней отвечала материнскому инстинкту Екатерины. Он воспитывался при дворе с семи лет; Екатерина оплачивала его обучение за границей. Жадный и амбициозный, он был неглуп, но лишен воображения и любознательности. Потемкин помогал Екатерине управлять империей и воевать, а Зубову отводилась роль компаньона и ученика в государственных делах.

Восхождение Зубова шло обычным порядком: однажды при дворе заметили, что молодой человек запросто подает руку императрице. На нем был новый мундир и большая шляпа с плюмажем. После вечерней карточной игры он сопроводил Екатерину в ее апартаменты и занял комнаты фаворита, где, очевидно, его ожидал денежный подарок. На следующий день приемная «нового божка» наполнилась просителями. 3 июля 1789 года Зубов получил чин полковника Конной гвардии и генерал-адъютанта — и тут же подарил Анне Нарышкиной часы за 2 тысячи рублей. Покровители Зубова уже опасались реакции Потемкина и предупреждали молодого человека, чтобы тот выказал почтение его светлости.

Екатерина снова влюбилась; она не переставала восхищаться Нуаро. «Мы любим этого ребенка, он действительно очень интересен». Влюбленность пожилой женщины в юношу моложе ее почти на сорок лет придавала ее радости приторный оттенок: «Я здорова и весела и как муха ожила». В то же самое время она с волнением ожидала, что скажет супруг. ^[852]

«Всего нужней Ваш покой, — осторожно написал Потемкин, — [...] он мне всего дороже». И продолжал: «Я у Вас в милости, так что ни по каким обстоятельствам вреда себе не ожидаю...» Екатерина не могла заставить себя написать имя молодого человека, но не переставала превозносить его достоинства: «...се Noiraud a de fort beaux yeux et ne manque pas de lecture» ^{90} — и напоминала об их тайном союзе: «Правду говоришь, когда пишешь, что ты у меня в милости ни по каким обстоятельствам, кои вреда тебе причинить не могут [...] Злодеи твои, конечно, у меня успеха иметь не могут». А взамен она просила одобрения своей новой любви: «Утешь ты меня, приласкай нас». ^[853]