А.П.Чехов в воспоминаниях современников

В один из ближайших дней мы с Антоном Павловичем поехали осмотреть участок, предназначенный для застройки. Участок находился далеко от города, на окраине Ялты, в Верхней Аутке, и представлял собой голый виноградник, спускавшийся к речке Учан-Су.

После осмотра А.П.Чехов, как это полагалось по закону, подал в ялтинскую уездную земскую управу специальное заявление. Текст этого заявления у меня сохранился, и я привожу его полностью:

"В ЯЛТИНСКУЮ УЕЗДНУЮ ЗЕМСКУЮ УПРАВУ

Врача Антона Павловича Чехова

Заявление

Желая произвести постройку во владении моем, находящемся в Верхней Аутке, согласно представленных плана и чертежей, имею честь покорнейше просить уездную земскую управу разрешить мне таковую.

Антон Чехов.

1 декабря 1898 г.

Ялта, Аутская ул.

д.Иловайской".

На заявлении А.П.Чехова я сделал следующую надпись:

"На основании существующих постановлений принимаю на себя руководство, правильность, ответственность за прочность постройки и устройство подмостей во владении врача А.П.Чехова.

Архитектор Л.Н.Шаповалов.

98 г.

4 декабря". /471/

Через три дня - 7 декабря 1898 года - мы получили от уездной земской управы за N 5698 разрешение на постройку дачи.

К этому времени мною уже был составлен проект. Антон Павлович и Мария Павловна его одобрили, вскоре начался завоз строительных материалов, а в январе 1899 года мы приступили к постройке дома.

Антон Павлович и Мария Павловна почти ежедневно бывали на участке. Они живо интересовались ходом строительства, часами наблюдая за тем, как проходит кладка. В это же время Антон Павлович с увлечением занимался посадкой деревьев - каждое дерево в саду посажено собственными руками Антона Павловича.

Строительство было окончено через десять месяцев, и 16 декабря 1899 года семья Чеховых поселилась в новом доме.

Лично для меня окончание постройки было ознаменовано трогательным подарком Антона Павловича, который я любовно храню вот уже пятьдесят пять лет. Он преподнес мне свою фотографию, на которой сделал следующую надпись: "Льву Николаевичу Шаповалову на добрую память. А.Чехов. Аутка, дом, построенный Л.Н.Шаповаловым. 99. 16. XII".

В доме А.П.Чехова я бывал много раз. На всю жизнь запомнились мне дни и вечера, проведенные в обществе гостеприимного, обаятельного и тонкого Антона Павловича и его многочисленных друзей, часто и подолгу гостивших у Чехова. Я нередко встречал у Антона Павловича таких выдающихся деятелей русской культуры, как Горький и Короленко, Рахманинов и Шаляпин, Бунин и Скиталец, Телешов и Мамин-Сибиряк. Почти со всеми ими был дружен и я. Смех, шутки, остроты, нескончаемые беседы о литературе и искусстве затягивались до глубокой ночи. Воспоминания об этих встречах бесконечно дороги моему сердцу.

У Антона Павловича я познакомился и с художником И.И.Левитаном, в то время уже очень больным человеком.

Кстати, когда И.И.Левитан осмотрел дом и увидел на камине впадину, нарочито сделанную мною, он таинственно шепнул мне:

- А я все-таки использую эту впадину... /472/

И действительно: вскоре И.И.Левитан на куске картона написал в один сеанс чудесный пейзаж "Стоги сена в лунную ночь" - одно из последних своих произведений. Этот пейзаж был заделан в каминную впадину и в таком виде находится до сих пор.

После смерти А.П.Чехова я много лет жил в Крыму и построил там более пятидесяти зданий. Среди них - дачи, санатории, дома отдыха, больницы, школы.

...Я пишу эти строки и смотрю на фотографию А.П.Чехова, стоящую на моем письменном столе. Полвека прошло с тех пор, как она стоит перед моими глазами. Фотография не пожелтела, чернила не выцвели - время не смеет прикоснуться к изображению великого жизнелюба. Я оглядываюсь на прожитые восемьдесят два года, и передо мною, точно живой, стоит Антон Павлович - добрый, сердечный, обаятельный. В эти минуты я с особенной силой переживаю встречи с Чеховым, которые согревали меня всю мою долгую жизнь, и низко кланяюсь судьбе за то, что она свела меня с ним.

Москва, 19 января 1954 г.

Н.Д.ТЕЛЕШОВ. А.П.ЧЕХОВ

Немало было встреч у меня с Чеховым, немало бесед и разговоров, но при имени Антона Павловича всегда с особенной ясностью вспоминаются мне две наши встречи: самая первая и самая последняя, и два его образа: молодого, цветущего, полного жизни - и затем безнадежно больного, умирающего, накануне отъезда его за границу, откуда он уже не вернулся живым.

Я был еще юношей, лет двадцати, когда впервые встретился с ним, в то время тоже еще молодым человеком и писателем, только что замеченным. В ту осень 1887 года вышла его книга рассказов "В сумерках" - первая за подписью "Антон Чехов", а не "Чехонте", как раньше. Он только что вступил на настоящую литературную дорогу. Тогдашняя критика высокомерно молчала; даже "нововременский" зубоскал Буренин, сотрудник того же издательства, которое выпустило эту книжку, отметил ее появление таким четверостишием:

Беллетристику-то - эх, увы!

Пишут Минские да Чеховы,

Баранцевичи да Альбовы;

Почитаешь - станет жаль Бовы!

Несмотря на молчание критики{473}, читатели живо интересовались молодым писателем и сумели верно понять Чехова и оценить сами, без посторонней помощи.

С рассказами Чехова, так называемыми "Пестрыми рассказами", мне пришлось познакомиться довольно /474/ рано, почти в самом начале литературных выступлений Антона Павловича, когда он писал под разными веселыми псевдонимами в "Стрекозе", в "Осколках", в "Будильнике". Потом на моей памяти, на моих глазах, так сказать, он начал переходить от юмористических мелочей к серьезным художественным произведениям. В то время он был известен все еще по-прежнему - как Чехонте, автор коротеньких веселых рассказцев. И слышать о нем приходилось не что-нибудь существенное и серьезное, а больше пустячки да анекдотики, вроде того, например, будто Чехов, нуждаясь постоянно в веселых сюжетах и разных смешных положениях для героев, которых требовалось ему всегда множество, объявил дома, что станет платить за каждую выдумку смешного положения по десять копеек, а за полный сюжет для рассказа по двадцать копеек, или по двугривенному, как тогда говорилось. И один из братьев сделался будто бы усердным его поставщиком. Или рассказывалась такая история: в доме, где жили Чеховы, бельэтаж отдавался под балы и свадьбы, поэтому нередко в квартиру нижнего этажа сквозь потолок доносились звуки вальса, кадрили с галопом, польки-мазурки с назойливым топотом. Чеховская молодежь, если бывали все в духе, начинала шумно изображать из себя приглашенных гостей и весело танцевать под чужую музыку, на чужом пиру. Не отсюда ли вышел впоследствии известный рассказ "Свадьба" и затем водевиль на ту же тему?..{474}

Далеко не сразу был он признан влиятельной критикой. Михайловский отозвался о нем холодно и небрежно, а Скабичевский почему-то пророчил, что Чехов непременно сопьется и умрет под забором.

Впоследствии, уже в девятисотых годах, в своих воспоминаниях о Чехове писатель А.И.Куприн, между прочим, приводит такие слова самого Антона Павловича обо мне: "Вы спросите Телешова сами: он вам расскажет, как мы с ним гуляли на свадьбе у Белоусова"{474}.

И действительно, мы именно гуляли. Свадьба была веселая, шумная, в просторном наемном доме, где-то на набережной Канавы, много было молодежи; веселились и танцевали почт без отдыха всю ночь. А потом ужинали - чуть не до утра. /475/