Записки солдата

Командир 4-й дивизии уже сошел на берег, а Коллинс все еще оставался со штабом 7-го корпуса на борту "Бейфилда", чтобы поддерживать связь и сдерживать адмирала Муна. Мун, обеспокоенный потерей нескольких судов во время вторжения, поддался на уговоры своего штаба и решил прекратить высадку на участке "Юта" ночью. Когда Коллинс узнал о решении Муна, он решительно запротестовал, и вскоре адмирал отказался от своего намерения.

- Пусть флот жертвует своими судами, - сказал я Коллинсу, - если это потребуется. Но мы должны высадить войска на берег, если бы даже для этого потребовалось устлать все дно проклятого Ла-Манша нашими судами.

С наступлением сумерек я спустился по трапу с "Бейфилда". Внизу торпедный катер бешено содрогался всякий раз при ударе сильной волны. Выбрав момент, я спрыгнул на мокрую палубу. На носу матрос с багром размахивал руками, пытаясь сохранить равновесие, но не удержался и упал за борт в белую кипящую воду между катером и металлическим корпусом "Бейфилда", о который билось наше суденышко. Чтобы не раздавить человека, капитан дал катеру задний ход, мы бросили в воду веревку и вытащили матроса из воды.

Позднее, при приближении в темноте к якорной стоянке около участка "Омаха", эсминец запросил наш опознавательный знак. Мы приближались к стоянке судов со стороны эстуария, и нас могли принять за немецкий торпедный катер.

- Черт побери, опознавательный сигнал! - заревел внизу капитан, бросаясь за фонарем. - Живо дайте его мне, иначе весь проклятый флот обрушит на нас огонь.

- Я надеюсь, он найдет сигнал, - сказал я Хансену. - Что может быть хуже для солдата таким путем закончить войну - погибнуть от разрыва 5-дюймового снаряда и утонуть на глубине 30метров.

Капитан нашел наконец нужный сигнал и ответил эсминцу.

Пробираясь среди судов, мы увидели крейсер "Аугуста" в тот момент, когда в воздухе разорвался осветительный снаряд. Трассирующие пули описали в небе дугу. Начался ночной воздушный налет противника.

Капитан катера схватил мегафон и окликнул крейсер:

- Эй, на "Аугусте", можно подняться на борт?

- Отойдите, - ответили с палубы, - отойдите, пока не дадут отбой.

Должен признаться, что, когда мне приходилось находиться на корабле во время воздушного налета, я чувствовал себя не совсем спокойно. Однако если уж суждено было снова оказаться в таком положении, то я предпочел бы находиться на крейсере водоизмещением 9 тыс. тонн, чем на этой скорлупе. В течение 20 минут мы кружили на одном месте. Когда нам показалось, что налет подходит к концу, мы вновь окликнули "Аугусту".

- Отойдите! - последовал ответ. - Отойдите.

- Но у нас на борту пассажиры, - закричал наш капитан в темноту.

- Пленные? - откликнулись с любопытством с палубы. - Подойдите, мы примем пленных на борт.

Я вскарабкался по веревочной лестнице, спущенной с корабля, и перелез через поручень, весь замерзший, промокший, голодный и усталый.

Экипаж ринулся вперед, чтобы рассмотреть "пленных".

- О, черт возьми! - воскликнул один матрос. - Это всего-навсего генерал Брэдли.

Несмотря на беспорядок, еще царивший в некоторых мелких подразделениях, действовавших самостоятельно, к утру 7 июня наше положение значительно улучшилось.

В то же время опасность еще не миновала. На узкой 8-километровой полоске земли на участке "Омаха" мы далеко не выполнили задач, поставленных перед нами в первый день вторжения. Германская артиллерия продолжала обстреливать побережье, где обломки мешали движению транспорта. Мы еще не вышли на дорогу Карантан-Кан, которая должна была связать наши плацдармы. Тем не менее нас несколько утешало, что к рассвету на участок "Омаха" высадилось пять полков. Это было удивительным достижением, если учесть хаос, царивший на побережье. Однако, чтобы высадить эти полки и обеспечить их боеприпасами, нам пришлось отказаться от доставки на побережье некоторых других грузов. Если бы мы в первый день вторжения не взяли с собой 90 грузовиков-амфибий, наши войска могли оказаться без боеприпасов.

Противнику дорого обошлась задержка нас на участке "Омаха": 352-я дивизия врага была перемолота там, и тем самым Роммель лишился еще одной полевой дивизии. За первые 12 критических часов нашего пребывания на берегу противник не смог провести ни одной организованной контратаки против нашего плацдарма. Но наши результаты оказались хуже, чем обещали перспективы.

Обстановка у Коллинса на участке "Юта" сложилась лучше, чем у Джероу. Хотя Коллинс не смог расширить плацдарм в северном направлении и перевыполнить задачу, поставленную на первый день вторжения, зато он продвинулся к югу. Там он закрепился у основания полуострова Котантен, где мы намеревались соединить оба плацдарма вместе. Ночью войска Коллинса соединились с 82-й воздушно-десантной дивизией Риджуэя.

Пока еще было рано оценивать успех воздушного десанта. Слишком большая разбросанность его настолько подорвала нашу веру в ночные десантные операции, что мы больше никогда не пытались высаживать десанты ночью. Первые сведения после выброски десантов свидетельствовали о весьма больших потерях, и некоторые опасались, что предсказания Ли-Маллори могли оправдаться. Однако, когда "пропавшие" подразделения стали переходить линию фронта, мы установили, что потери среди воздушно-десантных войск в первый день вторжения не превысили 20 процентов. Только после перехода войск с участка "Юта" в наступление на север в направлении Шербура мы выяснили, как сильно воздушный десант парализовал тыл противника.

На следующий день после вторжения германское верховное командование в Берлине ожидало сообщения от Роммеля о том, что высадившиеся союзные войска скованы и вскоре будут сброшены в море. Но первый день вторжения прошел, и противник потерял лучшие возможности, чтобы уничтожить нас. К утру следующего дня после вторжения мы не только прочно закрепились на побережье, но и начали накапливать подкрепления.

Задолго до высадки я предполагал, что противник бросит против наших плацдармов всю свою авиацию, которую Геринг сумеет собрать. Именно тогда, когда мы еще не закрепились на побережье, вражеская авиация могла нанести нам самые чувствительные потери.