Гумилёв сын Гумилёва

Позднее в СССР будут ходить слухи, будто Тимофеев-Ресовский ставил опыты на людях и вообще верно служил нацистской Германии. Доказательств не приводили, хотя при Институте мозга в самом деле была клиника, где до войны лечили психических больных, а во время войны – раненных в голову. [39]

Но «темное» прошлое Тимофеева-Ресовского не интересовало Гумилева, который был исключительно прагматичен, когда дело касалось научной теории. Тимофеев-Ресовский занимался теми областями биологии, что особенно интересовали Гумилева: популяционной генетикой, количественным изучением мутационного процесса, биофизическим анализом мутаций, радиационной генетикой, в том числе воздействием излучений на мутации.

Гумилев познакомился с Тимофеевым-Ресовским через Раису Львовну Берг, дочь академика Берга, весной 1967 года, что, видимо, оказалось несложно – дом Тимофеевых-Ресовских всегда был открыт для посетителей. Гумилев рассказал знаменитому биологу о своей теории и предложил сотрудничество, тот заинтересовался и на сотрудничество согласился. 1967 годом датирована запись в дневнике Гумилева: «Знакомство с Тимофеевым-Ресовским, начало совместной работы». О дальнейшем известно не так много. Гумилев в перерывах между редактированием «Древних тюрков», работой над «Поисками вымышленного царства» и статьями для «Вестника ЛГУ» приезжал в Обнинск, а Тимофеев-Ресовский дважды бывал в ленинградской квартире Гумилевых на Московском проспекте. Поскольку Николай Владимирович после перенесенной в Кар лаге пеллагры не мог обходиться без помощи учеников, то и в работе с Гумилевым принимал участие один из них, генетик Николай Глотов.

Тимофеев-Ресовский не уступал Гумилеву эрудицией, широтой интересов. В отличие от Гумилева он любил и великолепно знал музыку, о живописи, об истории искусства судил с профессионализмом настоящего искусствоведа. Но и Лев Николаевич произвел сильное впечатление на биологов. Весной 1969 года Николай Глотов будет писать Гумилеву: «Мне же достаточно того удовольствия и наслаждения, которое я получил от знакомства с Вами, интереснейших дискуссий по проблемам, о которых я мало что знал. Я почувствовал, наконец, неповторимый запах истории. И это изумительно!»

С самим Зубром у Гумилева могло быть много общих тем для беседы. Гумилев гордился своим дворянством, и знакомство с настоящим потомком (по материнской линии) князей Всеволожских, которые даже Романовых считали «худородными», не могло его не привлечь. Князья Дмитрий и Владимир Всеволожские участвовали еще в Куликовской битве, где командовали передовым полком. Кроме того, Тимофеев-Ресовский был знаком с евразийцами – Карсавиным, Алексеевым, Сувчинским, а с Петром Николаевичем Савицким, многолетним корреспондентом Гумилева, даже дружил на рубеже двадцатых и тридцатых годов.

В 1968 году Гумилев, Тимофеев-Ресовский и Глотов начали готовить статью для журнала «Природа», где должна была появиться первая публикация, посвященная пассионарности и этногенезу. Тимофеев-Ресовский и Глотов отвечали за раздел «Популяционно-генетические основы этногенеза», Гумилев – за историческую и этнографическую часть, а также за стиль и композицию.

Сначала сотрудничество развивалось успешно. Гумилев ввел биологов в прекрасный мир всемирной истории, прежде им малоизвестный, а Тимофеев-Ресовский с Глотовым помогли «выправить ряд чисто естественно-исторических неправильностей» в построениях Гумилева.

Но вскоре между соавторами обнаружились такие разногласия, что дальнейшая совместная работа стала просто невозможной. Гумилев рассуждал не только как ученый, но и как художник. Ему хотелось создать теорию совершенную, которая с возможной полнотой объясняла бы пассионарность и этногенез. Статья должна была стать своего рода произведением искусства.

Но у биологов был свой взгляд: генетика – наука строгая, игнорировать научные представления или подгонять их под теорию они не могли, ведь такая публикация просто дискредитировала бы Тимофеева-Ресовского. Поэтому биологи внесли в статью поправки, которые показались Гумилеву неуместными. Глотов убеждал упрямого историка: «Недосказано очень многое, многое плохо сказано. Но это необходимый и достаточный на сегодня (с моей точки зрения) минимум. Мне кажется, что огромным достоинством статьи является именно ее незавершенность в ряде существенных мест. Неполнота любой теории – всегда преимущество».

Бесполезно. Гумилев не любил отказываться от своих идей, даже если они и вступали в противоречие с новыми данными. Вспомним, как упорно он защищал свою датировку «Слова о полку Игореве», с какой неохотой вносил поправку в свои расчеты уровня Каспийского моря. А теория этногенеза была делом всей жизни.

Тимофеев-Ресовский был не менее упрям и авторитарен. К тому же он терпеть не мог нечетких, научно не обоснованных концепций, тем более не мог подписаться под статьей, которая прямо противоречила научным представлениям его (да и нашего) времени.

Надо сказать, что Николай Владимирович был человеком резким, крутым, экспансивным, решительным и довольно грубым. Потомок князей Всеволожских не отличался ни терпимостью, ни деликатностью. Однажды он чуть было не выгнал из дома двоих гостей, когда узнал, что они философы. По словам Тимофеева-Ресовского, он потратил в спорах с Гумилевым «максимум своей пассионарности». В конце концов доктор биологических наук обозвал доктора исторических наук «сумасшедшим параноиком, обуреваемым навязчивой идеей доказать существование пассионарности». После этого Гумилев к Тимофееву-Ресовскому больше не приезжал и, кажется, его не простил.

Но ученые вскоре обменялись письмами. Тимофеев-Ресовский попросил прощения, сославшись на «возбудимость своего характера» и на «блины с водкой», которые поспособствовали ссоре. Гумилев ответил обширным письмом, снабженным двумя таблицами, где демонстрировались разногласия между ним и биологами. Таблица изумила биологов еще больше. Глотов, ответивший на письмо Гумилева, заметил: «По крайней мере половину содержащихся в ней вопросов просто нельзя даже ставить».

Глотов, несомненно с санкции Тимофеева-Ресовского, поставил вопрос так: или в печать пойдет статья со всеми исправлениями и дополнениями, которые внесли они с Николаем Владимировичем, или же Гумилев может напечатать свой вариант статьи только под своим именем. Формулировки в письмах Глотова и Тимофеева дипломатичные, но позиция железная – ультиматум. И тогда Гумилев решил отказаться от соавторов. Он был достаточно уверен в своих силах. К тому же статья уже получила четыре положительные рецензии, необходимые для публикации в журнале «Природа».

Есть, впрочем, еще одна точка зрения на разрыв Тимофеева Ресовского с Гумилевым. Наталья Викторовна Гумилева обвиняет Даниила Гранина, который будто бы «внушил Тимофееву-Ресовскому, что общение с Гумилевым для него нежелательно. <…> Разве это допустимо, чтобы две такие взрывные фамилии – Гумилев и Тимофеев-Ресовский – были рядом? И Тимофеев-Ресовский нагрубил Льву: прислал ему жуткое оскорбительное письмо, приведшее Льва в шок».

Доказательств Наталья Викторовна не приводит.

ВОЗМУТИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ

В 1970 году новости о войнах и государственных переворотах приходили в основном из Африки, Юго-Восточной Азии и Южной Америки. Власть над Ливией окончательно взял в свои руки молодой офицер Муаммар аль-Каддафи. Американцы безнадежно увязли в Южном Вьетнаме. А в богатой и благополучной Европе, не так давно пережившей «красный май» 1968-го, страсти улеглись настолько, что даже ничтожные, в сущности, события вроде распада группы «Битлз» казались чем-то значительным. В Югославии, правда, уже поднимался национализм – предвестие будущей катастрофы, но обыватели в соседних странах этого даже не заметили. Газеты и новостные агентства твердили о «разрядке» и предрекали скорый конец холодной войны.

Все просвещенные люди тогда следили за новым путешествием норвежского антрополога Тура Хейердала. На тростниковой лодке «Ра-2» он пересек Атлантический океан, доказав, что древние мореплаватели могли попасть из Африки в Америку.