Конан Дойл

Хотя... Челленджер говорит о человекообезьянах, что они являются «нашими предками, но не только предками... а и современниками, которых можно наблюдать во всем их своеобразии – отталкивающем, страшном своеобразии». Может, все-таки человекообезьяны – это и вправду аллегория? Они – это мы? В 1911 году Дойл находился под впечатлением отчетов о Конго; он помнил, как толпа (человекообезьян?) пыталась растерзать Джорджа Идалджи; да и вопли публики, собиравшейся на предвыборные митинги и напоминавшей ему «зоопарк перед кормежкой», тоже вспоминались наверняка: описывая беснующийся зал во время доклада Челленджера, Дойл употребляет то же самое выражение – «зоопарк». У него и птеродактили похожи на людей: «Их гигантские перепончатые крылья, согнутые в предплечьях, были прижаты к бокам, и от этого в облике их мне мерещилось что-то человеческое; они напоминали старух, кутающихся в мерзкие, цвета паутины, шали, из которых выглядывали только хищные птичьи головы». В довершение всего Дойл придает обезьяньему вожаку сходство с самим профессором Челленджером – «точная копия, только масть другая – рыжая» и «такой же заносчивый вид – подите, мол, вы все к черту!».

Дойл конечно же не мог спокойно наблюдать, как злые человекообезьяны измываются над индейцами; когда приходит час решающей битвы, четверо британцев с винтовками в лучших традициях прогрессорства выступают на стороне угнетенных и разбивают в пух и прах превосходящие силы противника. Правда, люди-победители с побежденными нелюдьми обошлись так, что поневоле задумаешься, отличаются ли они друг от друга хоть чем-нибудь: «Самцы обезьяньего племени были истреблены все до одного, обезьяний город разрушен, самки и детеныши угнаны в неволю». Недаром профессор Челленджер и о людях был невысокого мнения; в более позднем романе Дойла, «Страна туманов» («The Land of Mist»), он говорит, что стоит взглянуть на наших современников, и смерти сразу возрадуешься: «Это единственная надежда человечества. Представьте себе, что все они живут вечно – ужасный вариант!»

И тем не менее «Затерянный мир» – очень оптимистичная и уютная книга. Ощущение обволакивающего уюта, казалось бы, неотделимого от лондонских гостиных, Дойл с легкостью перенес в дебри Амазонки. «Мы расположились на ночлег у самого края обрыва и тут же поужинали, запивая еду аполлинарисом, две бутылки которого нашлись в одном из мешков с провизией». Прибавим, что даже в «Отравленном поясе», перед лицом гибели человечества, герои только и делают, что завтракают да ужинают – прямо как мушкетеры под стенами Ла-Рошели.

Любопытно, что когда автор этой книжки попросил нескольких образованных взрослых людей сказать, сколько книг Конан Дойл написал о Челленджере, Мелоуне и Рокстоне, то первым ответом всякий раз было: «Ну-у, их много!» – и лишь потом вспоминали, что романов всего три, да еще два маленьких рассказа, где фигурирует один лишь Челленджер. Это – заслуга профессора Челленджера, конечно; персонаж получился такой обширный, громогласный и шумный, что кажется, будто его и вправду очень много, почти столько же, как Холмса. При этом довольно трудно понять, что в нем, собственно, такого уж хорошего. Ну да, конечно, он смелый, хладнокровный и несгибаемый – но это такое общее место! Он махровый эгоист и, если проанализировать все его высказывания, любит не «науку в себе», а преимущественно «себя в науке». Он тошнотворно самодоволен, в десять раз более самодоволен, чем Холмс; эгоист, фанфарон, грубиян. В жертву своей науке может принести что угодно и кого угодно. В кратких предисловиях к советским да и к современным изданиям «Затерянного мира» можно прочесть, что на самом-то деле Челленджер добрый. Никакой он не «добрый», во всяком случае, в «Затерянном мире». Никаким несчастным, в отличие от Холмса, не помогает. Когда обезьяний царь из-за внешнего сходства приближает его к себе, ходит довольный и об участи своих товарищей особенно не задумывается. Друзей не имеет: друзьями четверо путешественников так и не становятся. Позднее, в «Отравленном поясе», в Челленджере будет намного больше человеческого, мягкого; это связано с его отношением к жене. Миссис Челленджер фигурирует и в «Затерянном мире»; там ее роль эпизодическая, и все же она очень важна.

Зачем вообще эта жена понадобилась? Конан Дойл не любил в своих текстах ничего лишнего и потому предпочитал обходиться без жен: его фанатичные ученые, да и вообще подавляющее большинство героев, как правило, холостяки; эксцентричному Челленджеру вроде бы сам Бог велел остаться свободным. Но тут Дойл в очередной раз проявил идеальное писательское чутье: именно ненавязчивое присутствие миссис Челленджер смягчает образ профессора и придает ему обаяние; эта маленькая отважная женщина – «растревоженная клушка, грудью встречающая бульдога» – играет в «челленджериане» ту же роль, что бедные девушки, оборванные старики и другие страдальцы, толпящиеся на Бейкер-стрит. Должно быть что-то слабое и беззащитное, к чему герой относится с почти материнской нежностью: не человечество, так хоть жена. В самом начале «Затерянного мира» мы наблюдали очаровательную сценку, когда профессор сажает жену на шкаф и затем снимает ее «с такой легкостью, словно она весила не больше канарейки», с улыбкой принимает ее сердитые попреки, кладет ей руки на плечи, целует и мягко говорит: «Ты права, как всегда, дорогая». Это сценка, вроде бы ненужная с точки зрения сюжета – а Дойл всегда все подчинял сюжету – и очень короткая (миссис Челленджер, снятая со шкафа, тотчас исчезнет и не появится даже в конце романа), но она сделала главное: мы полюбили профессора и дальше можем с легкостью простить ему все недостатки. Будь профессор холостяком-одиночкой – впечатление от него получилось бы совсем иным. Да, это был гениальный ход – сделать «сумасшедшего ученого» примерным семьянином и чуть ли не подкаблучником.

Дойл работал над «Затерянным миром» быстро и с огромным увлечением; каждый вечер он вслух читал главы из романа Джин и ее подруге Лили Лоудер-Симмонс, приехавшей погостить. Роман он закончил 11 декабря и отослал в «Стрэнд», где тот печатался с апреля по ноябрь 1912 года. (Отдельной книгой роман вышел в издательстве «Ходдер и Стоутон» в 1913-м.) Гринхофу Смиту доктор написал: «Я думаю, это будет лучший сериал (оставив в стороне особый случай Шерлока Холмса) из всех, мною сделанных». Он не ошибся.

Как Стивенсон в «Острове сокровищ», он нарисовал подробнейшие карты местности, которую придумал. Он также хотел снабдить текст фотографиями, на которых сам – в парике, с наклеенной бородой и бровями – должен был изображать профессора Челленджера; фотографии сделали, но редакция потом воспротивилась их публикации, боясь, что читатели воспримут все всерьез. Доктору именно этого и хотелось – чтобы поверили. (Чтобы грим не пропадал зря, доктор отправился в таком виде в гости к Хорнунгам и перепугал всех в доме.) Он до сих пор с удовольствием вспоминал реакцию простодушного читателя на «Сообщение Хебекука Джефсона». Мистификации он обожал. И то, чего он хотел, случилось: вскоре после публикации «Затерянного мира» в прессе появилась заметка о том, как группа американцев, воодушевленная романом, отправилась на яхте в плавание по Амазонке, надеясь отыскать плато Мепл-Уайта.

Существует, кстати, версия, вполне серьезно высказанная американцами Хэтэуэем и Мейером, в соответствии с которой Конан Дойл в 1912 году совершил одну из самых известных в Англии научных мистификаций, а именно подделал так называемый «пидлтаунский череп». Будто бы он, решив подшутить над одним из его тогдашних соседей, адвокатом Доусоном, неодобрительно отзывавшимся о его романах и увлекавшимся археологическими раскопками, раздобыл человеческий череп (он легко мог купить или найти его, например, когда посещал Мальту во время медового месяца с Джин), а у знакомого зоолога приобрел челюсть орангутана; бормашиной обточил череп, присобачил к нему челюсть и обработал получившуюся голову химикатами, чтобы «состарить» изделие, а потом (он ведь как раз в тот период занимался угольными шахтами и, стало быть, знал толк в раскопках) зарыл эту штуковину в заброшенном руднике, где Доусон любил копаться; тот отослал находку в Британский музей, и лишь в 1950-х годах было доказано, что череп является фальшивкой. Находка Доусоном черепа, его знакомство с Дойлом и то, что он с Дойлом свою находку обсуждал, – это факты; остальное, конечно, пустые домыслы, построенные в основном на сюжете «Затерянного мира» и предположениях о том, что Дойл теоретически мог сделать то-то и то-то, быть там-то и там-то, знать такого-то и сякого-то. Наверное, подобный фокус был бы вполне в духе доктора Дойла. Но вряд ли он стал бы тратить на это столько времени и сил.