О смелых и умелых

- Ладно.

- Да не складно, тут может быть как раз не ладно! Мы за ними смотрим, а они, глядишь, нас высмотрели... Не успеешь оглянуться...

- Ничего.

- Ну, а в случае чего? Ты с гранатой хорошо обращаться можешь? Винтовка у тебя в порядке? Труса не спразднуешь?

- Если не напугаюсь...

- Ты уж, пожалуйста, не пугайся, сам погибай - товарища выручай... По совести действуй.

- Буду действовать по уставу.

- Вот-вот, как положено...

Признаться, Васюткин за войну несколько уж подзабыл, что там сказано в боевом уставе, он считал себя достаточно опытным бойцом, чтобы действовать и по собственной смекалке.

А неопытный Бобров, идя на позицию, все пытался себя подкрепить наукой, полученной в запасном полку. "Обыкновенный окопчик, пускай и впереди позиций, что ж такого? В уставе сказано: подбежал враг к окопу, вначале встречай его гранатой, затем осаживай залпом из оружия, а потом с криком "ура" переходи в штыки. Вот и все. Чего же тут хитрого?" думал он и, успокоившись, помалкивал.

Но Васюткин не унимался:

- Ты, главное, не теряйся. Нет такого положения, из которого нет выхода. Мы в белых халатах, каски у нас и то зубной пастой смазаны. Невидимки... Кто нас, мы сами каждого убьем! Разве у нас товарищей нету, нешто мы одни? По две гранаты - это по два друга; у тебя штык-молодец еще боец; у меня автомат - это сорок солдат!

Так Васюткин насчитал чуть не роту.

Только когда пришлось ползти по снегу, он притих. В окопчике приложил палец к губам и зашептал на ухо:

- По делу нам с тобой тут безопаснее всего... Ежели, допустим, враг начнет артподготовку... засыплет наши окопы минами... разобьет блиндажи снарядами... сколько наших побьет? А нам с тобой нипочем! Мы на ничьей земле. Ее не обстреливают. Так что не робей, брат.

Бобров и не робел, ему только было скучно. Ночь какая-то выдалась унылая. Ни луны, ни звезд. Беловатое небо, беловатый снег.

Ничего вокруг не видно. И никого нет. Спать тянет. И ему все время дремалось. И ведь как коварно - стоя спал, а видел сон, будто он крепится и не спит...

Васюткин за двоих бодрствовал. И вперед всматривался, и назад оглядывался, и все же не уследил, как фашистские лазутчики подползли к самому окопчику по лощинке с тыла.

Поднялись вдруг из снега все в белом, как привидения, и хрипят:

- Рус, сдавайсь!

Васюткин сторожкий, как заяц, тут же выскочил из окопчика, дал очередь из автомата и исчез в белой мгле.

А задремавший новичок остался. Когда фашисты дали вдогонку Васюткину залп из автоматов, Бобров пригнулся, как всегда, с опозданием. Но его не задело в окопе, пули прошли поверху.

- Сдавайсь! - услышал Бобров и вначале подумал, что это его опять разыгрывают.

Только какие же могут быть шутки в секрете? Нет, номер не пройдет! Такая его взяла досада, что захотелось ухватить винтовку за дуло да отколотить насмешников прикладом, как дубиной. Ишь лезут к нему со всех сторон, как привидения, не отличишь от снега. Все в белом, только лица темнеют пятнами между небом и землей... Страшно, конечно... И дула автоматов чернеют, как мордочки песцов...

- Рус, сдавайсь! - повторили несколько голосов.

И тут Боброва словно перевернуло. Такая взяла злость, что и враги пытаются его напугать еще хуже, чем свои, света белого невзвидел. Схватил гранату - р-раз ее в кучу! Гром и молния! Пригнулся и через бруствер - вторую. Осколки стаей над головой, как железные воробьи. Не мешкая, высунулся из окопа: трах-трах - всю обойму из винтовки, и, не давая врагам опомниться, выскочил, заорал "ура" что было силы. И со штыком наперевес - в атаку.

Так могла действовать рота, взвод, а он исполнял все это один, точно по уставу.

Но и получилось как по-писаному. Кто же мог ожидать, что один солдат будет действовать, как подразделение. Фашистам показалось, будто они нарвались на большую засаду. И "охотники за языками" бросились наутек.

И исчезли так же внезапно, как и появились, словно улетучились.

- Бей! Держи! - кричал Бобров и не находил, кого бить, кого держать. Вдруг опомнился и похолодел от ужасной догадки. А что, если это была опять шутка и его нарочно напугали свои и этот противный Васюткин? И он палил зря, как трус и растереха...

В снегу что-то зашевелилось. Бобров заметил, что наступил на полу белого маскировочного халата. И кто-то копошится в сугробе, пытаясь встать.

- Стой, гад! - взревел Бобров, вообразив, что это Васюткин. Прыгнул на насмешника, чтобы как следует потыкать его носом в снег для острастки. И тут же понял, что это не то... Насмешник был усат... И на голове кепка с ушами, какие носят фашистские лыжники.

В одно мгновение Бобров понял, что это враг. И разозлился еще больше. Ну, свои подшучивают, ладно, откуда эти-то забрали себе в голову, будто новичок должен быть робким?

- Я тебе покажу "рус, сдавайсь"! Я тебя отучу новичков пугать! приговаривал он, скручивая врагу руки за спину и тыкая усами в снег.

Наши солдаты, подоспевшие на стрельбу, едва отняли у него порядочно наглотавшегося снега фашиста.

- Легче, легче, это же "язык"!

- Я ему покажу, как распускать язык! Ишь чего вздумал мне кричать: "Рус, сдавайсь!" Хватит, я над собой смеяться никому не позволю! Надоело мне! То свои шутки шутят... Теперь эти черти начали подкрадываться... Нет, шалишь!

- Ложись! - повалили его в окоп солдаты.

Фашисты открыли по месту шума беглый минометный огонь. Да такой... наши едва живыми выбрались.

И только потом разобрались, что Бобров троих из напавших положил наповал гранатами, одного убил в упор из винтовки да одного взял в плен.

- Пять-ноль в его пользу! - лихо доложил командиру взвода Васюткин.

Его, чуть живого, нашли недалеко в овраге. Автоматной очередью чересчур бойкому солдату фашисты перебили ноги, когда он попытался от них удирать. После перевязки и стакана спиртного Васюткин приободрился, приподнялся на носилках и откозырял начальству.

- А где же вы были, Васюткин?

- Проявлял смекалку! Раненный первым залпом, по-тетеревиному зарылся в снег. Дожидался взаимной выручки! - ответил неунывающий Васюткин.

- Значит, Бобров один разогнал целую банду?

- Так точно!

- Ну молодец, товарищ Бобров, поздравляю с боевым крещением. Представлю к награде! - сказал командир.

- Рад стараться!

- В первой стычке и такая удача... Как это у вас так лихо получилось?

Бобров смутился: по сибирским понятиям "лихо", означало "плохо". Ему бы надо ответить: "Действовал по уставу", а он запнулся, как школьник на экзамене от непонятного вопроса, и, покраснев, ответил:

- Да так... чересчур сильно я напугался...

Тут все так и грохнули. Даже командир рассмеялся:

- Ну, Бобров, если с испугу так действуете, что же будет, когда вы расхрабритесь?

Оглядел веселые лица солдат и, очень довольный, что в роту пришел новый хороший боец, добавил, нахмурившись для строгости:

- Шутки над новичками отставить! Ясно?

КРАСНАЯ РЯБИНА

Трое суток неумолкаемо грохотал бой на краю Брянского леса. От деревни Кочки рукой подать. А на третий день в деревню ворвались немцы. Не слезая с мотоциклов, подкатывали гитлеровцы к каждому дому и кричали:

- Рус, выходи! Шнель!

Они гнали старого и малого на поле боя - собирать оружие и хоронить убитых.

Вместе с Арсением Казариным, колхозным конюхом, оставшимся теперь без коней, пошел и его внучек, сирота Алеша.

Они плелись позади всех, бородатый дед и босоногий мальчишка, тащивший на плече сразу две лопаты.

Когда Алеша увидел наших убитых солдат, он заплакал. Лицо, залитое слезами, сморщилось так, что все веснушки слились в одну.

- Молчи, - сказал дед, - это война! Чем реветь, посчитай-ка лучше, сколько фашистов наши постреляли! Недаром же наши полегли... Вечная им слава!

И дед стал хоронить убитых прямо в окопах, где застигла их смерть.

Оружие немцы приказывали стаскивать к большим грузовикам: