Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Атакую. Очередь — мимо. Второй раз захожу, жму на гашетку. Смотрю, от «фоккера» что-то отваливается, он горит. Но в воздухе, гад, держится! Третья атака — уже сверху. В точку! Прошиваю бензобак, и только тогда он начинает падать. Прямо на скалы... А я от счастья свечкой в небо! Это же надо — я, Скоморохов из села Лапоть, только-только за штурвал взявшись, «фоккера» завалил!.. Самолет, Вовка, можешь мне поверить, — живое существо. Абсолютно живое. И вот у этого живого существа есть сердце, как там в песне поется, «пламенный мотор» и «руки-крылья». И он послушен тебе... Ты — царь и бог!.. Понял?

***

К восьмому классу их мальчишеская компания окончательно сложилась. Все жили рядом: Володя на Большом Каретном, Акимов в Садово-Каретном, Гарик Кохановский на Петровке, Яша Безродный — в Лиховом... После уроков возле школы, как правило, не толклись. Но по вечерам собирались чуть не каждый день. Куда идем? — такого вопроса никто не задавал. Постоянной штаб-квартирой была «хата у Акимыча». Володя Акимов рано остался без родителей, но его теткам правдами и неправдами удалось оставить за несовершеннолетним пацаном огромную тридцатиметровую комнату, перегороженную надвое шкафами. Особый шик жилищу придавали отцовская шашка и долгополая бурка, висевшие на стенке. Тут же красовалась непременная вязанка лука. Квартира была коммунальная, в ней жили еще две семьи, но вечеринки, частенько заканчивающиеся под утро, хотя и были шумными, соседей, людей молодых и легкомысленных, мало беспокоили...

В «коммуне» были свои устав, эмблема, иногда даже велись «секретные» протоколы встреч, называемые по-казенному — собрания. Чуть позже появилась гитара. В основном, пел и играл Гарик Кохановский. Чтобы Володька играл — вроде бы нет, никто не помнил. Пел — да, но в хоре, вместе со всеми. Он больше любил «прикидываться», постоянно изображая кого-нибудь. Костяк «основного состава» был прочный: Высоцкий, Кохановский, Акимов. Другие — Яша Безродный, Миша Горховер, Володя Малюкин, Свидерский, Хмара, Лева Эгинбург — появлялись время от времени.

«Мы... очень подружились на одной общей страсти — любви к литературе, в частности, к поэзии, — вспоминал Кохановский. — Литературу у нас преподавала двухметровая дама во-о-от таких габаритов. Звали мы ее Слонихой. Она вставала у стены... и просматривала класс, как со смотровой вышки. Как «любили» мы ее уроки — это разговор особый™ Время было такое, смурное. Даже «разложенец» Есенин не издавался 22 года».

Но сменила ее новая молоденькая учительница Вера Петровна и открыла ребятам неведомый доселе мир — Андрей Белый, Николай Гумилев, Борис Пастернак, Марина Цветаева, Велимир Хлебников, Северянин, Крученых, какие-то «ничевоки». Не то чтобы эти имена были под запретом — их просто не вспоминали, будто не было таких имен в русской литературе. И ребята почувствовали себя почти «первооткрывателями Америки», стали бегать в ближайшую библиотеку имени Пушкина в надежде отыскать хоть что- то об этих поэтах и писателях. Откуда-то появлялись рукописные — реже машинописные — листочки со стихами, так называемые «списки»...

У Высоцкого стали случаться такие периоды, которые он называл «взапчит», то есть, он взапой читает... Потом настало время повального увлечения Бабелем. Друзья знали наизусть его «Одесские рассказы», пытались говорить языком Бени Крика и Фроима Грача, перебрасываясь удивительными выражениями:

— «Забудьте на время, что на носу у вас очки, а в душе огонь...»

— «Пусть вас не волнует этих глупостей...»

— «Перестаньте размазывать белую кашу по чистому столу...»

— «Какая нахальства...»!

Позже, став профессиональным литератором, Кохановский внимательно следил за творческой эволюцией школьного друга. Предполагал, что строчка Гумилева: «Далеко, на острове Чад, задумчивый бродит жираф...» — еще со школьных лет засела в Высоцком, а потом вылилась в очень смешную песню «Жираф большой», а серия уличных, фольклорных песен больше идет из одесских рассказов, нежели от тех историй, которые ему кто-то когда-то рассказывал. И даже строка «Чую с гибельным восторгом — пропадаю...» — парафраз того же Бабеля.

Школьные парты той поры были с откидывающимися крышками. В чем состояло их удобство? Откидываешь узенькую крышечку на плоскость стола, на колени кладешь книжку, опускай глаза — и читай в свое удовольствие! Но время от времени голову следовало поднимать, чтобы контролировать, где учитель.

Какие книги лежали на коленях? Самые разные — от гоголевского «Вия» до «Гиперболоида инженера Гарина». Но книжек авантюрного жанра было не достать. Восполнить дефицит Акимов с Высоцким решили сами, написав в 8-м классе приключенческую повесть «1Ь («Искусственные лучи»).

Потом, вспоминал Кохановский, мы принялись писать друг на друга какие-то эпиграммы.

С утра 14 января 1953 года в учительской средней школы №186 преподавателей собрали на политинформацию. Учитель физкультуры, он же секретарь парторганизации Семен Иванович читал из «Правды» сообщение ТАСС «Арест врачей-вредителей»: «Некоторое время тому назад органами госбезопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставившая своей целью, путем вредительского лечения сокращать жизнь активных деятелей Советского Союза.

...Большинство участников террористической группы (Вовси, Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и др.) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт»... Другие участники террористической группы (Виноградов, Коган М.Б., Егоров) оказались давнишними агентами английской разведки. Следствие будет закончено в ближайшее время».

А в 9 «В» классе той же школы шло дознание, которое вела директор Надежда Михайловна Герасимова. Она вызывала к столу очередную жертву под конвоем родителей.

— Высоцкий, а ты почему без матери?

— Евгения Степановна в Киеве, — робко пояснила Лида, — я — ее племянница.

— Ладно. Ты почему, Высоцкий, ушел с уроков?

— Все пошли, и я пошел.

— А кто первым ушел?

— Не знаю, я в окно глядел.

— Так.. А если бы твои товарищи пошли Кремль взрывать, а тебе поручили бы поджечь Мавзолей... — бедная Надежда Михайловна даже задохнулась от своего кошмарного предположения, — ты бы тоже пошел?!.

Прогул, конечно, было делом серьезным. Но не смертельным.

На 15-летие Володи мама испекла пирог со свечами. Друзья именинника хором прокричали: «Пятнадцать лет — пятнадцать свечей!» — и задули колеблющиеся огоньки. А вечером, когда ушли гости, сын вдруг сказал:

— Мамочка, не пеки мне больше пироги. Я уже взрослый человек и сам буду встречать день рождения.

На следующий год никаких пирогов на столе уже не было.

— Ну, Вовка, показывай, чем порадуешь? — Семен Владимирович уже окончательно вернулся из Киевского округа в Москву и решил всерьез взяться за сына. — Ага, русский язык — 4, русская литература — 4, алгебра — 4, геометрия — 5 (ого!), история, естествознание, география, история — тоже пятерки, молодец! Французский? Пять. Военное дело — четверка. Что ж ты отца-то позоришь? О, а физкультура — и вовсе трояк.. И как ты с такими оценками в десятый класс собрался? А дальше что?

— Десятый закончу без троек, обещаю.

— Ладно, посмотрим.

«В 10-м классе мы вдруг стали очень хорошо учиться, — вспоминал Игорь Кохановский, — чтобы был хороший аттестат и чтобы потом поступить... Первую четверть мы закончили прекрасно, буквально с 2—3 четверками... Но отметки нам еще не выставили... Четверть заканчивалась накануне 7-го ноября. А пятого ноября нас пригласили... в 187-ю школу... А там все было как-то очень скучно. И Володя говорит: «Слушай, нужно что-то придумать, а то все девчонки сидят, скука такая, и стихи какие-то читают — кому это нужно?!.» И тогда ходили анекдоты — переделки басни Крылова на армянский вариант, там всякие смешные сюжеты получались... И вот Володя вышел на сцену и с кавказским акцентом рассказал басни Крылова... потом анекдот о том, как медведь, охраняя сон охотника и желая согнать надоедливую муху, севшую ему на нос, взял булыжник и осторожно опустил его на голову мухе, правда, охотник при этом скончался. Басня имела громадный успех...»