Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2

— А что у вас осталось на память о том далеком времени?

— У меня есть одна очень интересная фотография, она хранится у моего сына. В школе мама мне сшила пальто из красивого синего материала. Мы пошли в фотографию всей компанией и по очереди снялись в этом пальто. Я часто вспоминаю то время…

А вот фильмы с его участием смотреть не могу, я слишком хорошо его знаю и знаю совершенно другим. А песни слушаю часто. Честно говоря, тогда до меня многое не доходило. А ведь он был поэт, и поэт замечательный.

Ноябрь 1987 г.

АРКАДИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ СВИДЕРСКИЙ

— Аркадий Васильевич, давайте начнем со школы. Кого из преподавателей вы помните?

— Я помню Цветкову Анну Николаевну, которая вела нас с первого класса; Зайчика Михаила Наумовича — он был совершенно уникальным человеком, преподавал у нас физику. Его многие помнят… А остальных, честно говоря, я помню довольно смутно. Времени довольно-таки много прошло.

— А с Высоцким вы учились вместе с какого класса?

— Мы были не в одном классе. С Высоцким учились Володя Акимов, Игорь Кохановский, а я был в параллельном. У нас было пять десятых классов, и все классы находились на одном этаже. И так получилось, что народу много, а компания собралась одна, маленькая, и компания очень интересная. Она организовалась на базе комнаты Володи Акимова — он жил тогда на Садовой-Каретной. Это была большая комната, метров тридцать, перегороженная пополам. Дело в том, что Акимов, еще в школе, остался почти совсем один. Его родители умерли рано, и были только две бабушки, которые Володе помогали. И потихонечку-потихонечку образовалась эта наша компания, потому что Володя все время жил один. Можно сказать, что нам завидовала вся школа — многие хотели к нам попасть.

Когда организовалась наша компания, она имела определенное название, у нас была даже своя эмблема и устав, который у Акимова сохранился до сих пор. Недавно мы его перечитывали — немного смешно, потому что серьезно… Там затрагивались серьезные вопросы взаимопомощи, доверия, выполнения обещаний, честности, выдержки, пунктуальности… Очень интересный был устав. И, честно говоря, я уже забыл о его существовании. Но Володя Акимов — он кинодраматург — собирает все бумаги, документы, письма. Вы у него дома были? Это, можно сказать, филиал Ленинской библиотеки. Он недавно нашел этот наш устав, наш дневник, даже протоколы наших «заседаний».

— А в каком классе оформилась ваша компания, определился состав?

— Трудно сказать, в каком классе… Конечно, не в пятом-шестом — попозже, но познакомились и начали сходиться мы, очевидно, уже тогда. Пять параллельных классов — это сто пятьдесят человек. Почему нас было только семь? Значит, мы приглянулись друг другу, как-то сошлись характерами, общими интересами, взглядами. Жили мы в одном районе, встречались часто, бывало, почти каждый день. И нас многие спрашивали: «Неужели вам не надоело?» А нам никогда не надоедало. По вечерам мы собирались все вместе у Володи в комнате — это был наш клуб или штаб… А позже каждый тащил что-то интересное из своего института: и юмор, и всякие проказы. И мы выносили все это на общий суд, рассказывали анекдоты, истории — каждый по своему профилю. Я учился тогда в медицинском институте, Володя Акимов — во ВГИКе, Володя Высоцкий и Игорь Кохановский попали в строительный институт, Яша Безродный — в институт цветных металлов… Вот сейчас могу вспомнить такую вещь. Вы знаете из песни Высоцкого — «собак ножами режете, а это бандитизм…». Откуда он мог это взять? Ведь Володя к медицине никакого отношения не имел. А тогда я рассказывал про наши опыты в институте, как мы кроликов, собак резали. Ребятам было интересно, потому что они этого не видели. Акимов рассказывал, что у него — приятности, неприятности, и все выносилось на обсуждение. А Володя все это слушал. У него была поразительная способность слушать, именно слушать. Я все время связываю с Володей фразу: «Говорить умеют многие, умение слушать — достоинство немногих». Вот это точно к нему относилось Он мог час сидеть, мог два сидеть — слушать. Я как-то назвал Володю «человек-губка». Он действительно, как губка, как аккумулятор, все впитывал в себя.

— А какие события вы обсуждали тогда?

— Были у нас, конечно, и серьезные вопросы. Например, почти в каждой семье были погибшие, так что говорили и о войне и о фашизме. Откуда Володя мог все знать о войне? Ведь тогда публикации и книги о войне только начинались. Конечно, многое он почерпнул из рассказов: война ведь только что закончилась. И мы были на выставке в Парке Горького, когда на набережной было выставлено трофейное оружие — танки, самолеты, пушки. Были всей нашей компанией… Ну а Володя был в Германии с отцом… А детская память самая впечатлительная, и война, она отложилась навсегда. Я хорошо помню, как разбомбили наш эшелон, когда мы ехали в эвакуацию на Урал. Уцелело всего три последних вагона, мы были в предпоследнем вагоне, и мать нас двоих — меня и брата — тащила в лес… И все это мы вспоминали, все это рассказывали, все это оговаривали.

— А как учился Высоцкий?

— Отметки у нас у всех были приблизительно одинаковые. В основном четверки, бывали и тройки и пятерки, случались и двойки. Но учителя, как мне кажется, нас любили, они знали, что в нужный момент мы сделаем все, не подведем. Хотя они знали также, что мы могли сбежать с уроков. Довольно часто мы это делали — срывались с уроков. Мы заходили к Яше Безродному, который жил прямо около сада «Эрмитаж», оставляли у него портфели и отваливали или в «Эрмитаж», или на трофейный фильм. Все это было. И попадало нам, но мы спокойно это дело переносили. Сказать, что Володя был пай-мальчиком, конечно, нельзя. Он был такой, как все мы — дети довоенного рождения и послевоенного выпуска. Конечно, мы хохмили, мы были очень веселые, но чтобы хулиганить по-настоящему, в полном смысле этого слова — этого не было.

— А как вы жили, что ели, например?

— Послевоенное время небогатое, жрать особенно было нечего. Мы покупали кабачковую икру в баночках, и у Володи Акимова всегда висела вязанка лука…

— Все помнят черный хлеб, кабачковую икру…

— Совершенно точно. Потому что тогда другого ничего и не было. Это врезалось в память. Это наше детство. Сейчас это повторить уже невозможно.

Сейчас из нас уже делают музейные экспонаты: он видел Высоцкого, он учился с ним, он работал вместе! Я нормальный человек, как и все. Я не виноват, что действительно учился с ним, дружил. Так в жизни получилось. Вот поэтому мы большей частью молчим.

Сейчас пора сделать так, чтобы о Володе написали правду. Без басен о том, что он якобы сидел, что отец его — полковник юстиции, который судил уголовников, эти уголовники пели песни, а Высоцкий стал выдавать их за свои… Даже такие бредни были. За семь лет после его смерти я много подобного слышал. Лучше сообщить все, как было.

— Вернемся назад, глубоко назад… А в вашей компании не было никаких контактов с так называемым блатным миром?

— Блатные жили вокруг нас. На Косой, на Петровке, на Бутырке были всякие столкновения. Мы были за справедливость, хотели навести порядок, потому что были нормальные люди.

— У вас была мужская школа?

— У нас была мужская школа, а рядом — 187-я, женская. Я не знаю, существует она сейчас или нет. В здании нашей школы теперь Министерство юстиции РСФСР. А рядом была тюрьма.

— Кажется, для подростков?

— Вот в этом и ошибка. В какой-то статье кто-то ляпнул: «Детская тюрьма». Ничего подобного. Это неправда. Там были взрослые заключенные. Мы бросали им через ограждения хлеб, сигареты — все что могли… Обидно, что кто-то, не зная сути дела, начинает говорить неправду. Такие ошибки проскальзывают во многих статьях.

Конечно, нет людей положительных на все сто процентов. И Володя таким не был. И бывало всякое — и срывы, и какие-то капризы. Мы даже ссорились. Вообще, он был очень принципиальный мужик. Позже, когда он работал на Таганке, наш общий знакомый, каскадер с «Мосфильма» Олег Савосин мне говорит: «Слушай, к Володьке неудобно обращаться, попроси его достать пару билетов в театр…» Я говорю: «Володя, слушай, меня попросили… сделай пару билетов…» Ну, как у нас обычно говорят между собой… И вдруг он мне так сухо, жестко: «Я не администратор и билетами не занимаюсь». Меня тогда это покоробило: я ведь ему сказал, для кого прошу, они знакомы, но вот человек стесняется попросить… Тогда я это объяснил тем, что он готовился к спектаклю — было полчаса до начала. Но потом я узнал, что многие к нему обращались и он отвечал так же. Это тоже одна из его сторон. Друзья друзьями, а дело делом. Это можно расценивать как угодно, но вот такая у него была позиция.