Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона

Очень был рад Вас повидать. Сердечный привет от меня Вашей жене и Дмитрию. Надеюсь, он уже поправился. Если надумаете перед летними разъездами к нам наведаться, мы Вам — сами знаете — всегда рады. Достаточно будет написать записку или послать телеграмму.

Всегда Ваш

Эдмунд У.

огромное спасибо, Беннингтон звучит ужасно привлекательно. ^{49} Сегодня же пишу Льюису Джонсу. Забавно сознавать, что русский знаешь лучше всех— во всяком случае в Америке, да и английский — лучше любого русского в Америке, а в университет при этом устроиться не можешь. Следующий год не сулит мне ничего хорошего. Единственное, что мне удалось найти, — это место научного сотрудника сроком на один год (годовая зарплата 1200 долларов, с 1 сентября) в Музее сравнительной зоологии; рабочий день — три часа, и все бабочки в моем распоряжении. Если бы удалось сочетать работу в Музее с чтением лекций в колледже, было бы чудесно. И, конечно же, я от этой работы откажусь, если появится место более высокооплачиваемое. <…>

У меня только что побывал секретарь одного писателя ^{50} (имя забыл), этот писатель сочинил нечто под названием «Табачная дорога», теперь же пишет роман из советской жизни. Vous voyez ça d'ici? [59] Хотел выяснить, как писать по-английски такие слова, как «немецкий», «колхоз» (который он пишет kholholtz) и тому подобное. Его героя зовут Владимир. Проще некуда. Меня подмывало подсуропить ему набор неприличных слов, которые бы он употреблял в значении «доброе утро» и «спокойной ночи». (К примеру: Разъеби твою душу, — сухо сказал В.) <…>

Получил письмо от Пирса, ^{51} очень мил, просит прислать еще вирши, и я отправил ему стихотворение, которое сочинил по Вашему наущению и которое прикладываю. «Харперс-базар» отослал мне обратно «В в Ф.» [ «Весну в Фиальте». — А. Л.], которая, по всей вероятности, обречена быть вечным бумерангом.

В начале следующей недели отбываем в Вермонт, где пробудем (в ветхом фермерском доме, осаждаемом огромными, неповоротливыми дикобразами, гнусно пахнущими скунсами, светлячками и вполне сносными ночными бабочками) до середины августа.

Нет, Кролик, Вы глубоко заблуждаетесь. Экономный Пушкин никогда бы не допустил, чтобы с ума сошли сразу два персонажа — и старый мельник, и князь. Моя концовка в полной мере соответствует окончаниям всех легенд, связанных с русалками и феями в России, — возьмите, к примеру, «Русалку» Лермонтова или стихотворение «Русалка» Алексея Константиновича Толстого. Пушкин никогда не ломал хребет традиции, он лишь переставлял внутренние органы — с менее эффектными, но более жизнеспособными результатами. Уверяю Вас, было бы куда забавнее, примчись князь во дворец в состоянии буйного умопомешательства, или же, что еще лучше, прокрадись он домой и намекни княгине на ту кошмарную историю, которая с ним произошла, но в планы Пушкина это не входило.

Хорошо бы увидеться в самом скором времени. Не позвоните ли в субботу? Мой сын сочинил то, что он называет «анекдотом», про мать, которая по своей доброте, перед тем как отшлепать сына, дает ему веселящий газ.

Ваш очень дружески

В. Набоков.

Дорогой Владимир,

как дела? Опять с огромным удовольствием взялся за Пушкина. Жаль, что Вас нет рядом: Нина Чавчавадзе ^{52} в такого рода вещах разбирается неважно. Каменный гость меня разочаровал; не возьму в толк, отчего это Мирский ^{53} считает его шедевром. Вот Цыганы — это шедевр, да и юмористические вещи Граф Нулин и Домик в Коломне, по-моему, совершенно прекрасны, хотя и менее популярны. В Кембридже, впрочем, я обратил внимание, что начинающим изучать русский язык в летней школе вменялось учить наизусть Графа Нулина! Что собой представляют теории про Домик в Коломне, о которых пишет Мирский? Что-то в них есть, по-моему, сомнительное. Вам известно, что это за теория про графиню, которую герой видит в церкви и которая не имеет никакой очевидной связи с сюжетом? И еще, как Вы думаете, что хотел сказать Пушкин своей Гаврилиадой? Что нельзя сказать наверняка, был ли Христос сыном дьявола Гавриила или Бога? Райский сад у Пушкина великолепен — по мне, он лучше, чем у Мильтона.

Мы здесь, невзирая на Клифтона Фэдимена ^{54} и Перл-Харбор, продолжаем заниматься насущными делами. Надеюсь, Вере на природе лучше. Обязательно дайте нам знать, когда вернетесь.

Всегда Ваш

Эдмунд У.

Дорогой Братец Кролик,

давно ничего от Вас не слышал. Скучаю по Вас. ^{55} Спасибо за вырезку из «Accent». ^{56}

Идя за Гоголем по пятам сквозь темный лабиринт его жизни, я нащупал основной ритм моей книги — движение проходной пешки в ферзи. (Постарайтесь обратить внимание.) Сомневаюсь в физической возможности отыскать некоего (анонимного) «гражданина из Американских Штатов», с которым Гоголь сидел за табльдотом в (анонимном) трактире в Любеке в августе 1829 года. ^{57} Или ученого англичанина, дававшего Пушкину уроки атеизма. ^{58} Книга подвигается медленно, главным образом по причине возрастающего разочарования в моем английском. Когда я закончу, уеду в трехмесячный отпуск со своей румяной, пышущей здоровьем русской музой.

Я умоляю Лафлина найти переводчика для моего «Дара». Пол ♂, по национальности американец, знание русского хорошее, запас слов richissime, [61] стиль свой. Лафлин обратился к Кнопфу, ^{59} и тот порекомендовал Ярмолинского, чей английский язык не лучше моего, а переводы из Пушкина (вместе с Бабеттой Д.) хуже моих. ^{60} Так что я по-прежнему ищу человека, который может перевести книгу в пятьсот страниц, а я бы только проследил за смыслом и нюансами. Я знаю человека, способного с этим справиться при условии, что я помогу ему разобраться с русским текстом. Я все хожу вокруг да около, понимая, что у Вас своих дел по горло, к тому же я не питаю никаких иллюзий относительно гонорара, который готов заплатить Лафлин, — исхожу из тех сумм, какие получал я; разве только другие получают больше.

31 августа я еду в Кембридж и с 1 сентября приступаю к своим обязанностям в Музее сравнительной зоологии. Мы уже сняли квартиру по адресу: Крейги-Серкл, 8. Забавно сознавать, что я сумел попасть в Гарвард исключительно благодаря бабочкам. Я много ловлю их здесь, в основном мотыльков. Это ни с чем не сравнимое удовольствие — в душную ночь широко распахнуть окно и смотреть, как они летят на свет. У каждой свои виды на лампу: одна тихо усядется на стену, предпочитая расслабиться перед тем, как сдаться в плен, другая будет биться об абажур, пока не рухнет на стол с обожженными глазами и подергивающимися крыльями, третья исползает весь потолок. Нужно иметь наготове несколько стаканов, на дно которых кладется ватка, смоченная углекислотой; стаканом накрывается насекомое. Когда оно затихнет, его перекладывают в другую посудину, чтобы затем приколоть булавкой. Сегодня ночью я приготовлю для них сладкую приманку: смешивается бутылка крепкого пива, два фунта коричневого сахара (или патоки) и немного рома (добавляется в последний момент). Перед наступлением сумерек берешь чистую кисть, намазываешь этой смесью десяток стволов (лучше всего старых, покрытых лишайником) и ждешь. Они появляются вдруг, невесть откуда, и, усевшись на поблескивающую кору, показывают свои малиновые подкрылья (особенно яркие в луче фонарика), и тут ты накрываешь их стаканом, начиная с нижних. Попробуйте сами, Братец Кролик. В мире нет благороднее спорта.